Между Амуром и Невой - Свечин Николай. Страница 43

— …Если человечество научится вырабатывать электричество большой мощности, я смогу дугой Вольта резать и сваривать металлы любой толщины, строить мосты, изготавливать без единой заклепки броненосцы! В металлической промышленности откроется новая эра! [121]

В конце беседы Челубей уважительно пожал лектору руку, подарил рубль на курево и вернулся к своим спутникам. Он был сильно озадачен.

— Ну, не знаю. Я понял меньше половины, но, если этот человек прав, его изобретение сулит переворот в целом ряде отраслей хозяйства. А его — в Сибирь, в кандалах…

Последняя удивительная встреча ожидала тоуристов уже при входе в свой балаган. Им попался огромного роста негр, у которого из-под арестантского халата высовывалась синяя ливрея с золотыми басонами!

— То Абдулка, — пояснил Наговицын. — Майор Кандыба сдает его внаём ресторану «Счастливое место» — стоять на входе. Народ так и валит!

— Как он здесь оказался?

— Прислали по 1523-й статье [122]. Долбодятел! Найти негра в Петербурге — это даже нашей полиции по силам. Чем думал?

Вечером, неожиданно для Лыкова, в стенах тюрьмы прозвучала фамилия Таубе. Они с Челубеем сидели в пересыльном бескандальном отделении и ожидали ужина. За столом рядом с ними расположилась компания из четырех арестантов. Одним из них оказался везучий метальщик Загадашников; он-то и вёл разговор. Прислушавшись, Лыков понял, что речь идет о подкопе под херсонское казначейство, которое в 1879 году произвел знаменитый террорист Юрковский по кличке Сашка-инженер. Тогда на пополнение партийной кассы было взято более миллиона рублей. Беседовали явные профессионалисты. Загадашников подробно, со знанием дела излагал всю историю подкопа, а слушатели задавали уточняющие вопросы и входили в детали. Ясно было, что Бомбист лично участвовал в знаменитом предприятии, наделавшем в своё время много шума в уголовной среде. [123] Сейчас Сашка-Инженер сидит на Каре, и ему уже добавили к ранее полученным еще десять лет за неудавшийся дерзкий побег.

— Эх, вот человек, — вздохнул один из слушателей, известный на юге России налётчик Решетов. — Его бы сюда! Утекли бы вместе, и в Иркутск; там казначейство дюже богатое. Разломали бы, да и в Америку…

— С серсами везде хорошо, — философски заметил другой собеседник, бродяга Лямин. — Без них плохо. А что, товарищи, не сыграть ли нам в «три листка»?

— Чего с тобой, раклом, играть, — ухмыльнулся Решетов, — когда ты третьего дня всё Болдохе спустил.

— А ты глянь вот сюда, — со значением сказал Лямин. — Вишь, какая штука! Барская. Ставлю в пару «буланых».

И он выложил на стол тетрадь в потёртом кожаном переплете, в какие обычно записывают хозяйственные счета или дневниковые заметки.

Каторжники принялись разглядывать тетрадь и сразу же её разбранили.

— На кой пёс она нужна? Бесполезное кле. В нужник с ней ходить — так мох есть, а он бесплатный. Выкрасить, да выбросить… Вишь, и страницы многие вырваны! а он в два «буланых».

— Это я сам на самокрутки пустил, — объяснил «пустынник». — На камне ее нашёл, в тайге, о прошлом годе. Но ещё страниц два-на-десять осталося; бумага, гля, какая тонкая! Ну, давайте на плитке [124] сойдемся.

— Что хоть там написано? — заинтересовался самый грамотный из компании, политик Загадашников. — О! Первый лист уцелел. Так, так… «Дневник военно-топографической экспедиции Главного штаба». Что-то казенное и давнишнее. «Начат июня 14 дня 1863 года Гвардейского штаба поручиком бароном Рейнгольдом Августовичем фон Таубе».

Лыков вскочил с места, как на пружинах, и подбежал к игрокам, раскладывавшим уже карты.

— Как ты сказал — Рейнгольд фон Таубе?

И он бесцеремонно вырвал тетрадь из рук Бомбиста и стал внимательно её разглядывать. Старая, изрядно пожелтелая, и почти все страницы уже вырваны. Писано чёрными чернилами, аккуратно и разборчиво. На титуле, действительно — Рейнгольд фон Таубе, барон. И облатка наклеена с гербом. Неужели отец? а это его ежедневник? Виктор за всё время их знакомства не обмолвился о родителе ни словом…

— Ну, что, берёшь? — с надеждой в голосе спросил Лямин. — Два с полтиной всего.

Все дружно рассмеялись, и Алексей вместе с ними.

— Эх, ты, костяная яишница! На вот, держи и будь доволен.

Он бросил бродяге полтинник и забрал тетрадь. Пояснил заинтригованному обществу:

— Поручик у меня был в роте, на турецкой войне — Виктор Рейнгольдович Таубе, барон. Талыгай не из яманных. [125] Возможно, это его отца бумаги; разобраться хочу.

Арестанты вполне удовлетворились этим объяснением и принялись за карты, причем радостный Лямин сразу стал выигрывать. Алексей же уселся поближе к свету и начал разбирать дневник.

Всего уцелело двенадцать страниц: две первых и десять последних. Дневник открывался разъяснением цели экспедиции и описанием её состава. Оказалось, что она была направлена в Омскую губернию по личному распоряжению директора канцелярии Военного министерства генерал-лейтенанта Кауфмана (будущего туркестанского героя). Поручение — составить карту малоизученного участка на юго-востоке губернии в районе Шайтан-озера, а заодно изучить некие загадочные пещеры в его окрестностях, о которых местный исправник доносил какие-то удивительные сведения… Начальником экспедиции назначался капитан Воробьев из Военно-топографического депо Главного штаба; поручик Таубе состоял его помощником. Кроме них прикомандированы были еще два офицера, партикулярный геолог и шестнадцать казаков с урядником.

Введение обрывалось на полуслове, дальше были вырваны страниц пятьдесят, и начиналась заключительная часть повествования, причем речь в конце пошла про пещеру. Предпоследняя запись гласила, что экспедиция обнаружила в предгорьях Алтая (Таубе указывал координаты) странное отверстие в породе, диаметром в две сажени, которое вело вниз под углом строго сорок пять градусов. Ход больше напоминал тоннель искуственного происхождения, нежели природный феномен, и стены его были идеально гладкие и блестящие, словно облитые жидким стеклом… Последняя запись гласила: «Завтра спускаемся в тоннель как можно глубже с целью обследовать его».

— Эй, «зеленые ноги», — окликнул Алексей Лямина, дочитав дневник до конца. — Где ты, говоришь, нашел тетрадку? В Омской губернии?

— Не, в какой Омской! В Забайкалье, около Хилка.

— Точно в Забайкалье? Ты тут мне гвоздя не забивай! [126]

— Ей-бо! Аккуратненько так на камне лежала, словно её кто за час передо мной поклал. Я всё кругом обежал, думал ещё что найти, да нет, одна тайга с бурундуками…

— А пещеры были поблизости?

— Пещер на Хилке изрядно.

Что было делать с тетрадью? Везти ее с собой в Нерчинск Лыкову представлялось опасным: мало ли что там его ожидает? И он пошел в канцелярию, чтобы оттуда послать находку самому себе, в Петербург на Шпалерную. Заодно надо было увидеться со Щастьевым, рассказать ему про Бомбиста, настоящего и мнимого шпионов, и отпроситься в бани.

Когда на следующий день, помытые и умиротворенные, они с Челубеем возвратились в острог, в глаза сразу бросилась повышенная суетливость караула. У главного корпуса стояло несколько щегольских колясок; через двор нёсся, сломя голову, конвойный штабс-капитан с пачкой рапортов, а арестанты возле церкви радостно поздравляли с чем-то друг друга.

— Брат, что случилось-то? — Челубей поймал за ворот одного из них.

— Кандыбу отставили! — ошалело крикнул тот. — Есть Бог на небе! Всегда я им это говорил — есть!

— Как отставили? За что?

— За то, что зверь, — убеждённо ответил каторжник. — Приехал сам губернатор и привёз бумагу из Питера. Кандыбу — к чертовой матери, заместо него Щастьева поручика. Теперь у нас другая жизнь начнется!