Помоги мне исполнить мечты (СИ) - Либерт Таисса. Страница 103

— Да, понимаю, но я не поеду в больницу. Если нужно, я согласна умереть прямо здесь и сейчас. — Последнее предложение настолько испугало мою мать, — кто ж знал! — что она подбегает к доктору Фитчу, хватает за руку и, умоляя, спрашивает:

— Но ведь должны быть ещё какие-нибудь варианты! Должны же ведь, правда?

Мужчина в белом халате, который, к слову, остался один, — не знаю, куда ушли его сопровождающие, возможно, возвратились в машину — как и всегда, указательным и безымянными пальцами поправляет очки, съезжавшие с его носа, выпрямляет спину и говорит:

— Есть несколько вариантов.

— Всё, что связано с больницей, сразу же отпадает, — вмешиваюсь я.

— Тогда лишь два, — парирует доктор. — Первый. Мы не можем оставить всё, как есть, потому что это наше врачебное дело, потому что ты — на данный момент довольно опасный и местами агрессивный пациент. — И прибавляет «Извини». — Поэтому самый безопасный и эффективный способ избавить тебя от всех мучений — это избавить тебя от самой себя. Лоботомия, к слову. Твоё тело останется жить до поры до времени, но сама ты уже будешь мертва. Ты освободишься от оков.

Моё тело ещё будет существовать, когда я уже умру?

Насколько же нужно быть жестоким, чтобы говорить нам такое. Или же… это милосердие? Но, тем не менее, его слова навели немалый ужас на всех присутствующих. Я сжимаю кулаки, понимая, что это, быть может, и будет самый безболезненный способ моей смерти, но я не смогу так поступить со всеми ними. Разве им не будет еще хуже, когда они будут видеть меня живой, но меня уже не будет в своем теле, я оставлю свой разум?

— Меня не устраивает этот вариант, — твердо произношу я.

— Ожидаемо, — проговаривает Фитч. — Мало кто соглашается на это по собственной воле. Хотя этот вариант и довольно популярен с безнадежно сумасшедшими больными. — Он не выделяет голосом это слово, но я слышу его, слышу этот треклятый акцент. И задаюсь вопросом, почему Фитч стал таким жестоким? Или же он прав? Или же это, действительно, самый надежный вариант, и он боится за то, как бы я не нанесла вред другим? Тем не менее, мне ужасно захотелось сломать ему нос за то, что он произнес это. — Есть ещё один вариант, но хочу предупредить, он самый болезненный. Эмили, если ты выберешь его, ты будешь мучиться до самой последней секунды.

Я киваю.

— Я хочу его знать.

— Мы можем подключить тебя к аппаратам здесь, дома. Тогда твои родные будут наблюдать за твоим состоянием постоянно. Поставим тебе капельницу, но ты, буквально каждое мгновение, будешь находиться под воздействием лекарств. Это для того, чтобы держать твоё второе «я» под контролем, чтобы ты не выходила из себя. — Я киваю, как бы говоря, что понимаю. — Ты останешься дома и будешь почти все время спать. Обезболивающие будут облегчать твою участь хоть немного, но ты все равно будешь чувствовать боль. К сожалению, мало какие анальгетики могу полностью избавить тебя от неё, тем более, уже на последней стадии.

Вновь киваю, а мысли, которые меня уже давно тревожат, сами собой вырываются наружу:

— И как же я умру?

Фитч потирает свои плечи, а затем складывает руки на груди.

— Опухоль будет сдавливать все самые жизненно важные точки в твоей голове, от чего будет повышаться внутричерепное давление, твоё сердце не выдержит и остановится. — У меня округляются глаза, а сама я закусываю нижнюю губу, которая уже, к слову, полностью обкусанная. — Скорее всего, это произойдет во сне. Ты просто уснешь и больше не проснешься.

Я прикрываю глаза, подавляя в себе приступ ужаса. Меня трясет, но я себя контролирую, что не скажешь о моей правой руке. По крайней мере, я умру легко, это не может не радовать. Затем вновь распахиваю глаза и уверенно проговариваю:

— Я согласна на второй вариант.

Сорок три

Мне было страшно. Меня всю трясло от предстоящего. Руки и ноги заледенели. Губы обкусанные, щеки кровоточат от укусов. И я никак не замечала того, что трясет-то меня не от ужаса, а от начавшихся вновь судорог. В этот раз мне не было больно, я совсем ничего не чувствовала. Я встала с кровати и, сделав пару шагов, зашаталась из стороны в сторону, а затем грохнулась на пол, задев журнальный столик, стоящий рядом с кроватью, и с него посыпались различные предметы, когда я случайно перебинтованными руками снесла их.

Осторожно поднялась на колени. Из меня вырвался жалкий всхлип, наподобие вопросительного «а», а затем я издавала его снова и снова, стараясь понять, что же, черт возьми, произошло. Я пыталась стать на ноги, но безуспешно, нижняя часть тела меня абсолютно не слушалась. Я отталкивалась от пола ладонями, цеплялась руками за окружающую меня мебель несмотря на боль в ладонях, лишь бы вновь подняться на ноги, но затем я снова и снова падала. В итоге, мне ничего не удавалось, как просто переползти и сесть на колени.

— Нет, нет, нет! — Молотила я руками по ногам. — Вы же мои ноги, вы должны слушаться меня! — А у самой вновь панический приступ, смешанный с некой ошалелостью и слезами.

Они ледяные — это я понимала. А также понимала, что я ничерта не понимаю! Почему сейчас? Неужели старой карге надобно так сильно меня мучить! Обхватываю ноги руками, царапаю их, щипаю, но ничего не чувствую, словно бы мне уже отрезали нижнюю часть тела.

От этого ещё больший ужас настиг меня: а что если мне ампутируют ноги? Что если от былой меня останется лишь половина?

Нет, нет, нет! Я не могу позволить этого.

Ещё сильнее начинаю бить кулаками свои ноги, чувствуя лишь боль в сжатых руках, но ничего не чувствуя в ногах.

Сильнее, этого недостаточно, я почувствую, я обязательно почувствую что-нибудь. Я смогу! Это же мои ноги, в конце концов!

На коже уже начали проступать фиолетовые синяки, а бинты начали пропитываться кровью из вновь открывшихся ран, которые недавно зашивали, и буреть, но мне плевать.

Работайте же! Работайте же, черт подери!

А затем решение внезапно появилось у меня перед глазами. Я протягиваю кровоточащие ладони к нему и обхватываю пластмассовую ручку. «Трр» — звучит, когда я нажимаю на кнопочку и провожу пальцем вверх. Лезвие поднимается на одну часть выше. «Трр». Оно становится ещё длиннее. «Трр». Ещё больше. И крепко сжимая канцелярский нож в правой ладони, я замахиваюсь и начинаю проводить красные полосы, сопровождаемые тонкими красными ручейками, по своим ногам.

Вы же мои ноги!

Я замахиваюсь вновь и вновь. На моих ногах все больше красных жирных полос, кровь льется с меня рекой, но я ничего не чувствую. Волосы лезут на глаза — отбрасываю их снова и снова, но они вновь падают мне на лицо, и меня это бесит. Я хватаю прядь волос и отрезаю её. Затем вторую, третью. Мои руки, ноги, лицо, шея, волосы — все это перепачкано кровью. Я уже не говорю ни об одежде, ни об окружающих меня вещах, на которые летели брызги моей крови.

Все произошло в считанные минуты: пять или десять — неважно. Я понимаю, что домашние ещё не отошли от того, что случилось со мной вчера, но сегодня я вновь их поражаю. Кристи заходит в комнату и спрашивает меня «Эй, я слышала шум, что-то случилось?», попутно разговаривая с Джеральдом. Она вся бледнеет, когда видит меня всю в крови и со свежими ранами. Джер выругивается и бежит звонить в скорую и за аптечкой. Кристи подбегает ко мне и выхватывает из моих рук нож для бумаги, швыряет его куда-то в сторону. Она хватает с моей кровати пододеяльник, которым я укрывалась этими душными ночами, и рвет его на части, а затем хватает мои голые ноги и начинает обматывать мои ноги, затягивает очень сильно чуть выше ран, чтобы остановить кровотечение, а затем смотрит на меня перепуганным взглядом. В отражении её глаз я видела, какой у меня безумный блеск во взгляде, а также видела, как пугающе я выгляжу с обкромсанными волосами и замызганная в бурой жидкости.