Помоги мне исполнить мечты (СИ) - Либерт Таисса. Страница 71

Я знала всю церемонию почти что наизусть, но от этого не легче. Каждый раз, когда ты теряешь кого-то, все происходит одинаково: прощальная церемония, где каждый видит покойника в последний раз прежде, чем его гроб накроют метрами могильной земли, слова священника всегда те же, только меняются имена и причины возможной гибели, одинаковые речи знакомых и незнакомых людей тоже, которые только и говорят «Этот человек был прекрасен. Мы будем помнить его вечно. Покойся с миром». Только ответит ли мне кто-нибудь, насколько сильно они знали этого человека? Знали ли они его привычки, мечты, надежды? Верно, ни черта они не знают! Это даже выглядит немного лицемерно, с одной стороны, но с другой — выразить сочувствие (Именно сочувствие, а не жалость!) даже незнакомой семье, узнав об их трагедии, это очень благородно.

Сначала было прощание в церкви. Каждый подходил к гробу, чтобы сказать пару слов, а затем приободрить родственников; это было похоже на круговорот — все повторялось по кругу, только менялись действующие лица. Заплаканные лица семьи Одэйр задевали струны моей души, мне так хотелось подойти к ним и обнять, ничего не говоря — слова здесь не нужны совершенно. Но вокруг них вертелось так много людей, что я решила выждать.

Это было дежавю. Картинки менялись одна за другой. Гроб из белой древесины и мягкой зеленоватой обивкой внутри — это так похоже на Ив. А затем темный гроб с серебристой обивкой. Лица родителей Ив заменялись лицами моих мамы и папы. Но я так и оставалась на одном и том же месте, только менялся мой возраст: четырнадцать — семнадцать, семнадцать — четырнадцать. И я поняла, что невольно нахожусь на том же месте, которое я занимала в прошлые похороны, на которых прощалась с Томом. И Кристи точно также стояла, обвив мою руку и удерживая меня на ногах, хотя этого и не требовалось — я сильная, устою. Это являлось жестом внимания: я не одна. Но, тем не менее, так одиноко мне еще ни разу не было.

Речь священника была заурядной и настолько сухой, что мне хотелось бросить в него стулом. Как он может так говорить о моей Ив?! Она не простая девочка, умершая от лейкемии после долгих лет борьбы, она была воплощением надежды, она была одинокой горящей звездочкой среди темных туч, укутавших небо! Я сжала кулаки, проклиная про себя каждого человека, который также сухо отзывался о нашем горе, потому что Ив этого не заслужила. Но ведь ни один из находящихся здесь людей не знал её так близко, как я, как её родители, а значит, и не могли о ней они отзываться более эмоционально. И меня вновь била злоба. Как можно было ни разу не заметить, как пылала душа этой девушки, если даже я в самую первую нашу встречу увидела это?!

Когда церемония закончилась, а гроб вот-вот должны были загрузить в катафалк и отправить на кладбище, я очнулась. Ив была бледной, как в последнюю нашу встречу, а её губы были покрыты розовой помадой — её любимой. Как ни странно, ей, даже мертвой, макияж был к лицу. Я взяла её руку, чтобы проверить пульс. Но нет. Ничего. Холодна, как лед. Облокотившись о края гроба, я приложила ко лбу её руку, заключенную между моими ладонями, а затем поцеловала её. Браслет на левой кисти легонько звякнул, когда я опустила её руку.

— Я люблю тебя, Ив, — шепнула я ей.

А затем я подошла к Одэйрам, и они обняли меня, как если бы я была их еще одной дочерью. И я еще больше расклеилась: пришлось искать носовой платок.

— Ты помогла ей еще больше полюбить жизнь, — говорили они.

— Скорее наоборот, — отвечала я.

— Ты осуществила её мечту, — вторили они.

— Это были наши мечты.

— Ты была ей очень дорога. Она любила тебя, — продолжали говорить они.

— Я знаю это. — Я тоже люблю тебя, Ив.

Среди множества могильных плит, покрытых легкой зеленью, которая начала пробиваться сквозь землю мелкими перьями (Весна же.), и мхом, находилась одна пока что пустая могила. Но вокруг уже было множество венков и искусственных цветов, которые украсят свежую землю. За то время, что мы находились в церкви, дождь прекратился, и теперь повсюду ужасная грязь. Впереди шел священник, неся в руках молитвенник, за ним — те, кто нес гроб Ив, ближайшие родственники, далее — родители Ив и я, а еще дальше — мои родители и все остальные. В церкви было много народу, но сейчас остались единицы. Те, кто относительно близко знали усопшего.

Под молитву священника гроб начали опускать в землю. «Тот, кто уверовал в меня, но думал, что мертв. Узревший Господа продолжит жить», — твердил тот. И вот с каждым словом, сказанным служителем церкви, Ив становилась все дальше и дальше от меня. Когда гроб опустили на самый низ, можно было положить в могилу вещь, которую бы ты хотел, чтобы мертвый забрал с собой в мир иной. Опустившись на колени и запачкав их в грязи, я кое-как умудрилась бросить на гроб листы бумаги, чтобы они не рассыпались по сторонам, а также бросила туда цветок, что так любила Ив носить в волосах. Пусть читает их и вспоминает обо мне, решила я для себя. Кто-то положил её портрет, на скорую руку нарисованный на обычном альбомном листе; кто-то бросил книгу, которую Ив зачитывала до дыр. А родители Ив, как ни странно, бросили туда целую банку кока-колы — их дочь просто обожала этот напиток вопреки всем запретам. Закончив читать молитву, священник сказал: «Теперь вы можете бросить горстку земли на гроб». И каждый по кругу бросал горсть, произнося пару слов на прощание. Снова дежавю. Я не проронила ни слова, хотя и подумала «Пой мне, пока я не усну». И земля укрыла её от меня навеки.

Я все еще надеюсь, что мы встретимся, когда я умру.

Все присутствующие были приглашены домой к родителям Ив, чтобы почтить её память. На столе в холе стояла фотография, на которой Ив улыбалась своей прекрасной улыбкой, вся рамка была увита белыми цветами. Ради приличия я взяла со стола один единственный сэндвич, хотя мне и кусок в горло совершенно не лез. В комнате играла классическая мелодия, от чего настроение ухудшалось еще больше. Если бы играла какая-нибудь веселая песенка, моя душа не так сильно и болела бы. Хотя кто его знает, быть может, болела бы и еще больше. Ведь это было бы так похоже на Ив: забавляться на собственных похоронах. Ради неё, да и ради всех живых, я умру в веселье.

— Ты как, нормально? — спросил подошедший сзади Джер. Я узнала его голос.

— Хватит уже задавать такие вопросы.

— Все волнуются за тебя.

— Я в порядке. В порядке. — Это было больше похоже на то, что я убеждала в этом саму себя, а не других. Ведь вовсе все было не ок’ей. Я готова была разрыдаться, но не могла, словно что-то держало меня. От этого у меня мурашки бегали по телу, но одновременно было и прекрасное холодное чувство. Наверное, оно и сковывало все эмоции, находящиеся внутри меня.

Устав стоять весь день на ногах, я присела на кресло и, откинувшись, закатила глаза. Тошнота подкатывала к горлу. Это конец. Ив больше нет, она ушла навечно. Её засыпали землей лопаты, и цветы укрыли её сверху. Совсем скоро рядом с её небольшим могильным холмиком поставят мраморную плиту с какой-нибудь красивой эпитафией, и этот самый холмик со временем сравняется с уровнем земли, и какой-нибудь человек случайно наступит на её могилу, не заметя этого, и пройдет дальше, хотя, быть может, удивится, почему это здесь похоронена такая молодая девушка. Но ему будет совершенно плевать, и уже к вечеру он совсем забудет о случившемся и об имени, котором он прочел на могильной плите.

Ив была младше меня всего на год, но намного проницательнее, живее и умнее меня. Порой мне казалось, что она была моим духовным наставником, моим сенсеем. А теперь я одна, и я должна, во что бы то ни стало, следовать всему, чему эта девушка научила меня. Я должна быть сильной, наслаждаться каждым подаренным мне жизнью мгновением, даже если это будет простая прогулка по саду или чтение книги за чашечкой кофе, ведь почти во всем есть своё некое очарование.