Дикое поле - Прозоров Александр Дмитриевич. Страница 53

– Ого, вот это да! – в восхищении захлопала в ладоши полонянка. – Какой ты сильный, мой господин.

Разумом татарин понимал, что это всего лишь рабыня, полонянка, наложница, но восхищение девушки все равно льстило, и он жестом подозвал ее к себе, посадил рядом, перекинув руку ей через плечо и накрыв ладонью просвечивающую сквозь шелк грудь.

– Это еще что! Со старого лука пару лет назад на соревнованиях с янычарами в Балык-Кае я пустил пять стрел на расстояние двух полетов стрелы, и три из них попали в натянутую на щит шкуру овцы!

– Невероятно! – затаила дыхание наложница. – Наверное, все просто обезумели от восторга.

– Скорее, от зависти, – многозначительно ухмыльнулся Алги-мурза, свободной рукой дотянулся до чашки с прохладной водой, в которую, кроме того, был выжат сок из кисловатого, недозрелого граната. – Они едва не умерли от зависти.

На самом деле татарин не участвовал в соревнованиях, а лишь наблюдал за ними. А пять быстрых и точных стрел выпустил, подбив локтями округлый живот, османский наместник города Кароки-мурза, навсегда добившись непререкаемого авторитета у янычарского гарнизона. Да оно и понятно – ведь у султанского чиновника в руках был не просто лук – а лук, изготовленный самим Сулейманом. Из такого и он выпустит стрелу на полдня пути. Увы, Алги-мурзе приходится довольствоваться дешевым крымским луком, купленном в Мангупе за пятнадцать кобыл-трехлеток и трех необъезженных жеребцов.

– Но ведь вам приходится выпускать сразу по несколько штук! – поразилась Даша. – Неужели вы не устаете?

– Порой за пару часов по три колчана опустошить успеваешь, – поправил ее Алги-Мурза. – А потом еще несколько часов саблей махать.

– Несколько часов?.. – Русская невольница наклонилась, вытянула из ножен клинок, качнула в руке: – Тяжелая…

Мог ли Алги-мурза предположить всего полгода назад, что при прикосновении невольницы к его оружию он не изрубит ее немедленно, страшась попытки покушения, а расплывется в довольной улыбке?

– Какой ты сильный, мой господин… – скользнула она ладонью по его плечам – татарин инстинктивно напряг мышцы – по рукам, груди. – Я чувствую эту силу даже через халат!

Однако ладонь проникла уже под тонкую шерстяную подбивку – в своем шатре мурза возлежал только в одном халате, шитом поверху синим атласом. И сейчас татарин ощутил жгучее желание показать рабыне, что сила у него есть не только в руках.

– Эй, Алги!

Мурза вздрогнул и поморщился – русский всегда появляется в самый неудачный момент!

– Алги! – Менги-нукер вошел в шатер, уселся перед ним, принялся ненавязчиво пощипывать ворс ковра. – Мурза, ты помнишь ту крепостицу с частоколом, на которую мы наткнулись, перейдя Дикое поле? Ну, маленькую, с земляным валом и частоколом поверху?

– Помню, – кивнул татарин, отодвигая невольницу.

– Там живет девка. Лучница, высокая, голубоглазая, остроносая, с прямыми волосами. Она мне нужна. А Девлет-Гирей, засранец, не отпускает. Боится, сбегу. Зато обещал дать пять сотен нукеров из рода Мансуровых. Сходи туда, Алги? Крепостица небольшая, с полусотней воинов ты ее возьмешь. Добыча тебе, девка мне. Хорошо?

Русский поднялся.

– Вот и договорились. Девлет обещал, что сотни завтра подойдут. Вот вы послезавтра и отправляйтесь.

Он кивнул и вышел из шатра. Не то попросил, не то приказал. Но отказа и не помыслил. Алги-мурза тихо зашипел сквозь зубы:

– Я ему что, нукер? Не пойду!

Но он уже сейчас понимал, что пойдет. Удачный набег – это слава и добыча. И не так часто его назначали командовать пусть небольшим, но самым настоящим войском, чтобы так просто отмахнуться от такой возможности. Хорошо покажешь себя один раз – значит, в будущем про тебя тоже вспомнят, когда понадобится толковый бей.

– Проклятый русский!

– Ты уезжаешь, мой господин? – Даша испуганно обняла его руками. – А как же я? Я не могу жить, не видя тебя, мой господин. Хоть ненадолго, хоть краешком глаза.

– Это военный поход! – сурово отрезал Алги-мурза.

– И я смогу увидеть, как ты побеждаешь врагов?! – восторженно распахнула наивные глаза полонянка. – Как ты гонишь их этой саблей?

Она попыталась вскинуть клинок, но тот оказался слишком тяжел и завалился набок.

– Как тебе удается его поднимать?

– А вот так! – Мурза перехватил у нее саблю, выпрямился и прошел по коврам, играя сверкающей сталью. – Вот так, вот так, вот так.

Развернулся, взглянул в ее изумленные глаза, удивленно приоткрытый ротик, рассмеялся и шагнул к наложнице, расстегивая халат.

Стоял июль. Лето выдалось жаркое. Юлю вообще поражала погода нынешнего времени. Она вела себя, как чересчур сильно раскаченный маятник: что ни зима – так трескучие морозы, аж деревья лопаются. Что ни лето – так щеглы в полете запекаются. Вода в Осколе нагрелась сильнее, чем она привыкла воду в душе делать. Хотя – где теперь этот душ…

Купаться боярыня приспособилась за излучиной: там и спуск к воде более пологий, песочек, небольшой пляж. И от крепости не видно: в воде она с бабами барахталась голышом и не хотела, чтобы кто-то из усадьбы мог это разглядеть, и вообще, мог узнать, где это происходит – чтобы не подглядывали. Обычно она говорила, что пошла к верше, за уловом, а сама, спустившись до кустарника, поворачивала влево, уходила за недалекий поворот, раздевалась и погружалась в медленно текущие струи.

– Сон мне приснился, боярыня…

Голос Мелитинии заставил ее вздрогнуть. Юля подняла голову:

– Какой?

– А будто купаешься ты, барыня, на месте нашем. И вдруг наползает неведомо откуда чудище морское, многорукое. И начинает вас хватать, хватать, хватать, все тянется, тянется и тянется…

– Так тянется или хватает? – переспросила Юля.

– Вроде как хватает… Почти…

– Ох, – усмехнулась женщина. – Все тебе какие-то ужасы мерещатся. Ну, откуда в нашем Осколе морское чудище? Они в пресной воде дохнут. Пошли лучше, за рыбкой сходим.

– Не ходила бы ты сегодня, боярыня, – мотнула головой кухарка. – Давай, одна я сбегаю?

– А я тут от жары умирать останусь? Хитрая какая!