Дикое поле - Прозоров Александр Дмитриевич. Страница 69
«Московский царь! – еще раз попытался представить себе это Девлет-Гирей. – Московский царь…»
Он сможет поставить себе шатер втрое… нет, вчетверо больше этого. Он каждое утро станет съедать по вареному ягненку, а вечером – по жеребенку, закусывать все это сыром, пока не лопнет. Он прикажет посадить вокруг сад из персиков и винограда, и каждый раз, выходя наружу, будет срывать их и есть. Он заведет гарем из ста наложниц со всех стран. Он прикажет всем русским девкам самим раздеваться при его появлении. Он станет носить три халата – из парчи, атласа и бархата. Он перед каждым намазом станет умывать лицо, руки и шею кисленьким ягодным настоем. Он… Он заведет себе двадцать настоящих арабских скакунов! И столько же верблюдов! Он отделает их упряжь серебром и золотом, он повесит на уздечку золотые султанские алтуны, по четыре каждому, он прикажет расшить потники шелковыми вошвами с жемчугами и изумрудами. Да! И каждый день станет выезжать на другом жеребце.
Размечтавшийся бей тряхнул головой, символически поел бараньей головы – отрезал для себя ухо, после чего передал почетное блюдо русскому.
Только бы затея с глиняными людьми удалась! Только бы они ожили, как и этот… Ушедший к упрямой русской крепости. Интересно, как скоро он принесет свою первую полонянку?
Тем временем голем, хрустя снегом, подошел к Северному Донцу. Там, за покрытой гладко вычищенной степными ветрами от снега, сверкающей на солнце гладью реки, вливал свою лепту в общий водный поток Оскол. Тот самый, вдоль которого ему требовалось идти к обреченной крепости. И глиняный человек уверенно шагнул вперед. Под огромной тяжестью угрожающе затрещал и прогнулся лед – но порождение мертвой земли и крови нежити не ведало страха. Оно сделало еще шаг, еще. Но тут выстроенный морозами полуаршинный мост не выдержал, раскололся под великаном на несколько больших льдин, тут же снесенных течением под сверкающий панцирь, вокруг голема заплескалась студеная январская вода.
Менги-нукер, только что с аппетитом объедавший седло барашка, вдруг вскрикнул, словно накололся на острый обломок кости, выронил мясо и схватился за ноги.
Стремительное течение ударило по ногам глиняного человека, и вниз от него потянулся длинный, кроваво-сизый шлейф. Но дитя ифрита и колдуньи не умело ощущать боли. Оно умело только выполнять приказы. А потому великан шагнул вперед, напоровшись серединой бедер на прочный ледяной щит. Острая кромка прорезала ноги почти на треть, не пропустив голема дальше, и он несколько удивленно отступил – а быстрые потоки заскользили по ране, вымывая оттуда непрочную степную глину.
– О-о, господи… – Менги-нукер круглыми глазами смотрел на свои совершенно целые колени, хотя по ощущениям казалось, что их до середины бедер опустили в кипяток.
Голем задрал ногу, поставил ее на кромку льда, попытался влезть на нее – но непривычный к такой тяжести мост деда Мороза опять подломился, и на этот раз потерявший равновесие монстр провалился под воду целиком.
– У-а-а-а!!! – свернулся от острой боли во всем теле русский и в страшных судорогах покатился по коврам.
Некоторые из мурз вскочили, испуганный Девлет-Гирей, видя, как умирает его надежда на царский трон, в панике влепил оплеуху одному из принесших очередное блюдо невольников и громко заорал:
– Знахарку сюда! Немедленно! Скорее, остолопы!
Голем, омываемый течением и теряющий глину слой за слоем, словно раздеваемый кроликами капустный кочан, снова выпрямился, вознесшись высоко над рекой, изумленно покрутил головой: гладкое после умывания лицо лишилось глаз. Но он все равно знал, куда идти, а потому двинулся дальше, к стремнине. Опять наткнулся на кромку, теперь на глубине почти по пояс. Попытался вылезти на лед… Послышался треск, и Менги-нукер снова забился в страшных судорогах.
– Знахарку! Скорее! – Гирей вскочил, выхватил саблю, разрубил пополам лежавшую перед ним вареную лопатку, а потом полосонул растерявшегося невольника. – Где она?!
Течение затянуло монстра под ледяной щит – но разве это могло остановить дитя древнейшей магии? Голем выпрямился, ломая преграду, двинулся вперед. Стремнина осталась позади, и теперь он уже почти победил коварную реку. Он ступал на лед, оставляя на нем огромные грязные отпечатки, проламывал себе дорогу и продвигался к суше. Теперь река доходила ему только до середины бедер. До колена, ниже колен…
Но тут источенные жадными струями до толщины обычной сосны ноги не выдержали возвышающейся над ними тяжести – голем качнулся, взмахнул руками и рухнул на спину.
– А-а-а!!! – захрипел, изогнувшись, Менги-нукер.
Струи заскользили по его спине, рукам, голове – но он упрямо повернулся на север и пополз туда, упираясь ладонями в дно. Добрался до кромки, ухватился за край – истонченные пальцы обломились, оставшись на льду длинными коричневыми колбасками. Потом подломились руки. Громадный холм глины, распластавшийся на дне реки, еще пытался шевелиться – но длинный мутный шлейф, тянувшийся от него вниз по течению, не оставлял монстру больше никаких шансов.
– Что с тобой, ифрит? Что случилось?
Тирц открыл глаза, увидел лицо склонившейся над ним шаманки и криво усмехнулся:
– Я знаю, что… наш ребенок… Плоть от плоти моей, принявший от тебя жизнь свою… Он… Он умер.
Менги-нукера, который еще мучился от боли во всем теле, осторожно отнесли к нему в шатер, и Алги-мурза тут же привел всех своих воинов, выставив их охранять русского. Девлет-Гирей тоже прислал сотню своих телохранителей, и ногайцы чуть не толкались посреди широкой степной ставки, с подозрением косясь друг на друга. Видит Аллах, даже за крымским ханом его слуги не следили с таким тщанием!
Впрочем, где-то через неделю русский снова начал ходить, а через месяц – демонстративно фехтовать на улице со вкопанным вертикально бревном, за пару дней превращая его в щепу.
Между тем в заснеженной степи стали происходить странные вещи. Ширинов-бей покинул свой дворец в Карасубазаре и откочевал вместе в пятью тысячами нукеров на небольшой клин земли одного из своих мурз. Сменили свои родовые владения на юге полуострова на негостеприимные материковые степи знатные роды Аргин-бея и Седжеут-бея. Кое-где появились, с любопытством осматривая окраинные владения великой Оттоманской империи, султанские чиновники – наместники из Ак-Мечети и Кафы, приезжие из Стамбула везиры и мурзы, причем все – с немалыми отрядами телохранителей, способными снести с лица земли любую из маленьких европейских стран.