Горны Империи - Верещагин Олег Николаевич. Страница 20

— Простите, это церковь Тридцати Тысяч? — теперь уже сам вмешался в разговор Денис, глядя на здание — стройное, не столько широкое, сколько высокое, совсем не похожее на виденные им сохранившиеся древние храмы.

— Да, — немного удивлённо сказал Виктор Анатольевич. — Ты читал о ней?

— Я только знаю, что это самая знаменитая церковь города, — немного смущённо отозвался мальчишка. — Я не успел больше…

— Самая знаменитая, да… — с непонятной интонацией ответил Муромцев. — В самом начале Серых Войн на её месте уйгуры похоронили заживо более тридцати тысяч русских детей. Был огромный котлован, туда сбрасывали живых и засыпали глиной, потом — следующий ряд… И так всех. Потом разожгли на этом месте огромный костёр.

В машине стало очень тихо. Денис чуть опустил голову. Потом поднял её.

— Что, страшно? — тихо спросил Муромцев, глядя в окаменевшее лицо мальчишки — со сведёнными бровями и выступившими желваками на скулах.

— Нет, — отрезал Денис. И, помедлив, признался: — Непонятно. Непонятно, зачем?

— И хорошо, что непонятно, — сказал Муромцев. — Слышал старую пословицу: "Понять — значит простить!"? Тебе хочется это простить?

— И всё-таки, — тихо и упрямо сказал Денис, провожая взглядом в заднее стекло тонкую башенку храма. — Я хочу понять, какова цель. Цель, понимаете? Зачем?

— М? — брови Муромцева поднялись. — Вот какие вопросы возникают?

— Конечно, — кивнул Денис. — Ведь у всего на свете есть своя цель. Даже у жестокости.

— У жестокости человека — да, — Виктору Анатольевичу явно доставлял удовольствие разговор. — А у жестокости муравья? Человек не может и не должен стараться понять ядовитого гада. Человек должен сделать так, чтобы гад никогда больше не жалил… — он оглянулся на оставшуюся сзади церковь и негромко прочитал:

— Это… ваши стихи? — спросил Денис. Муромцев улыбнулся и покачал головой:

— Нет, что ты, Денис. Я даже не знаю — чьи. Просто прочёл когда-то обрывки одной старой книги… и запомнил. Наверное, это было всегда. Вот такие несчастья…

— Ну и… — Денис хотел добавить слово, очень популярное среди мальчишек Петрограда, но смягчил реплику, — …плохо, что всегда было. Было, а быть не должно.

— Не должно, — подтвердил Виктор Анатольевич. И добавил: — Кстати, ты и сам-то деле будь осторожней, когда приедете на место. Буржуи буржуями, уйгуры уйгурами, но в наших местах немало сектантов. Хасиды например.

Димке слово ничего не говорило. Но Валерия Вадимовна посмотрела на сына тревожно, а Третьяков-старший, оторвавшись от газет, перекосился:

— Откуда эта плесень?!

— Щуку съели, зубы остались, — брезгливо ответил Муромцев. — Где-то кучкуются, как говорится. Не открыто, конечно, открыто никто не потерпел бы даже при здешнем бардаке. Но вот этой весной перед старинным Пейсахом по республике от их рук погибло по меньшей мере восемнадцать детей. Мерзкое дело, даже здешние органы рыли землю всем конечностями… Каких-то исполнителей нашли, но ничего не добились — фанатики, полоумные. Рады были "пострадать за веру".

— Кто это такие? — недоумённо спросил Денис. Муромцев объяснил:

— Древняя секта. Весной, во время старинного праздника, приносят в жертву мальчишек. Пытают, потом обескровливают, кровь используют для приготовления ритуальных блюд.

— Правда, что ли? — Денис, если честно, не поверил.

— Иногда даже по нескольку человек крадут, — угрюмо сказал Муромцев, явно начиная думать о своём.

— Мальчишек? — Денис улыбнулся. Это в сказочке про вампиров было самым смешным. Он представил себе, что кто-то попытался украсть хотя бы двух ребят из их школы. Хотя бы первоклашек. Ну вот получилось так. Да они бы любого загрызли до смерти, а голову принесли на палке в родной класс и сделали бы из неё пособие в подарок для старшаков… Что-то путают взрослые. Как всегда. Он решил не продолжать эту тему, удивляясь, что отец-то с мамой на него тревожно поглядывают. Тем более, что впереди вдруг появилось — именно «вдруг», выросло из-за высоченных тополей — приземистое, похожее на старинный форт, здание, над которым развевался большой государственный флаг. Это было первое, что заметил Денис. Второе — виселицы.

Мальчишка онемел и распахнул глаза. Нет, самые настоящие виселицы, только каменные. Восемь штук стояли на площади перед зданием. И пять не пустовали.

Правда, как-то страшно это не выглядело. Трупы напоминали длинные тёмные мешки. И Денис сразу отвлёкся, потому что «жигули» резко остановились, и Муромцев неприятным голосом сказал:

— Ну вот и ещё одна… достопримечательность. Смотрите на бульвар.

Денис не верил своим глазам. Он не представлял себе, что такое можно увидеть наяву!

Со стороны бульвара — справа от дворца, за деревьями — надвигалась огромная толпа. Над нею мотались лозунги, какие-то портреты, флаги — государственные Семиречья (голубые с золотыми солнцем, лопатой и плугом), ещё какие-то — белые с зелёной полосой поверху и с большим красным персиком в середине… Стало слышно, как люди слитно кричат: "От-став-ка! От-став-ка!"

От площади тоже шли люди. В центре — уступом — двигался клин пеших в чёрной форме и золотых глухих шлемах. Они шли медленно и тяжело, сдвинув, как древние воины в кино или учебнике истории, большие щиты с тем же гербом, что и на знамёнах впереди. Сходство усиливали просунутые между щитами длинные палки, на концах которых то и дело вспыхивали сиреневые искры. На флангах пешего строя тоже неспешно двигались конные. Справа — казаки, все уже в возрасте, усатые, пригнувшиеся в сёдлах и покручивающие нагайки, с азартно-охотничьими лицами. Слева — в неправдоподобно ровном даже для пеших строю, на огромных лошадях — ехали кавалеристы в чёрно-алых мундирах и чёрных с золотым султаном каскетах, державшие на плече длинные палаши.

— Антипрезидентская демонстрация? — с интересом спросил Третьяков-старший, откладывая газеты. — Ого, всё серьёзно. Сто лет такого не видел.

— Она самая, — Муромцев подался вперёд. — Организована, судя по всему, партией "Плоды Азии". Зачуханная партейка, хотел бы я знать, откуда у неё деньги на такое…

— А можно выйти посмотреть? — Денис приготовил фотоаппарат, у него даже пятки зазудели от азарта. Взрослые — все четверо, включая водителя — уставились на мальчишку недоумённо. — Ну а чего… — сбавил тон Денис.

— Это не спектакль, — покачал головой Муромцев. — О небо, началось.

Денис жадно уставился вперёд. Конные лавы, гарцуя, потекли с боков пешего строя вперёд. Кто-то истошно орал через мегофон:

— Уберите фрицев! Фрицев уберите, вы что, очумели?!

— Идиоты, и правда, что они делают… — пробормотал Муромцев, вытаскивая откуда-то трубку рации. — Муромцев!!! Да! Почему…

Дальше Денис не слушал. Он приоткрыл дверь и боком бесшумно выскользнул из машины, наводя фотоаппарат.

На площади творилось невообразимое. Чем-то это напоминало, как ни странно, «стенку» — кулачный бой на 20 июля, например. Денис уже несколько лет ходил на них. Может быть, поэтому у мальчишки преобладал интерес — ему всё ещё казалось, что люди просто разминаются.

Пешие щитами и разрядниками теснили толпу обратно. Конные обтекали её — точнее, только казаки, чёрно-алый строй замер и остался на месте. До Дениса только сейчас дошло, какой гул и шум стоит над площадью. И что кругом ещё довольно много людей — в основном жавшихся к кустам и стенам домов.

Он успел сделать несколько снимков, когда сообразил, что прямо к нему скачут рысью двое всадников в чёрно-алом. Мальчишка щёлкнул и их — и отшатнулся, его чудом не задело колено кавалериста. Совсем рядом захрапел конь, Денис поднял руку, отстраняясь; колено снова его толкнуло, молодое — загорелое, синеглазое — лицо склонилось ближе. Окованный бронзовой чешуёй подбородочный ремень проходил под нижней губой.