Кровная связь - Айлс Грег. Страница 17

Глава девятая

Пробравшись сквозь деревья, растущие на западной границе Мальмезона, я внезапно вынырнула из чащобы позади домов Бруквуд Истейтс – жилого массива, выстроенного на землях ДеСаллей, которые были проданы застройщику в тридцатых годах, когда Мальмезон не принадлежал моей семье. По большей части дома в Бруквуде одноэтажные, в стиле «ранчо» пятидесятых, но позади них высится несколько двухэтажных особнячков в колониальном духе. В юности я бывала здесь несчетное число раз, и всегда по одной и той же причине: одним из колониальных особняков владели Хемметеры, пожилая пара, которым принадлежал заодно и плавательный бассейн.

Я приходила сюда потому, что дед, несмотря на свое баснословное состояние и мое увлечение плаванием, граничившее с фанатизмом – три года подряд я становилась чемпионкой штата, – отказывался построить бассейн. А ведь просьбу мою никак нельзя было назвать капризом избалованного ребенка. Средняя школа имени Святого Стефана, в которой я училась, не имела своего плавательного бассейна, так что наша команда вынуждена была тренироваться где придется – точнее, там, где нам разрешали. Моя просьба получила обычную робкую поддержку матери и бабушки, но поскольку во французском Мальмезоне никакого плавательного бассейна не было и в помине, дед отказался изуродовать «свое» поместье постройкой оного. Чтобы исправить положение, мне приходилось ежедневно тренироваться в бассейне Хемметеров в Бруквуде. Пожилая пара всегда усаживалась на крылечке, чтобы понаблюдать за мной, и они же были моими самыми ярыми болельщиками на местных соревнованиях. Мистер Хемметер умер пару лет назад, но его вдова продолжала жить в особняке.

Я приблизилась, и что-то на участке показалось мне странным, но, очевидно, этого и следовало ожидать после смерти хозяина дома. По крайней мере, бассейн не пришел в запустение. Миссис Хемметер оставила занятия плаванием несколько лет назад, так что прозрачная чистая вода, сверкающая на солнце, произвела на меня такое же впечатление, что и моя спальня, – оба места жили надеждой, что когда-нибудь я вернусь к ним. Естественно, все дело в тщеславии, но, подозреваю, я все-таки права.

Быстрым шагом я огибаю дом и заглядываю в гараж. Пусто. Вернувшись к бассейну, я стягиваю джинсы и блузку и чисто, без всплеска, ныряю в самом глубоком месте. Под водой я проплываю половину расстояния до дальней стены. Доплыв брассом до мелкого места, я вылезаю и обшариваю цветочную клумбу в поисках плоского, тяжелого камня размером примерно в половину большого подноса. Держа его в руках, я спускаюсь по ступенькам на мелкое место. Наступает время медитации перед погружением. Мое сердцебиение замедляется до шестидесяти ударов в минуту, после чего я ложусь на дно бассейна на спину и кладу на грудь найденный камень.

Температура воды чуть ниже девяноста градусов по Фаренгейту, совсем как море под экваториальным солнцем. Я лежу на дне три минуты, пока грудь мою не начинают сотрясать первые спазмы «физического требования» кислорода. Ныряльщики приучают себя игнорировать этот рефлекс, который нормального человека поверг бы в состояние полнейшей и неконтролируемой паники. Выдержав некоторое количество подобных спазмов, человек способен перейти в более примитивное состояние, свойственное млекопитающим, – то, которое тело смутно помнит на генетическом уровне, еще со времен своего животного существования в воде. В самом начале мне приходилось выдерживать до двадцати спазмов, прежде чем войти в это состояние ныряльщика. Сейчас этот волшебный переход осуществляется практически безболезненно. В состоянии погружения сердечный ритм у меня резко снижается и иногда не превышает пятнадцати ударов в минуту. Кровообращение тоже претерпевает изменения, начиная поступать только к главным органам, а легкие, чтобы противостоять возрастающему давлению воды, медленно заполняются плазмой крови.

Я чувствую его, это медленное погружение в состояние релаксации и расслабления, обрести которое мне не удается больше нигде. Ни во сне, где меня донимают кошмары. Ни в сексе, когда безумное желание вынуждает меня заглушить боль, для которой я даже не могу подобрать названия. Ни во время охоты на кровожадных хищников, когда триумф, который я испытываю, загнав зверя в ловушку, приносит лишь временное облегчение. Каким-то образом, когда я оказываюсь под водой, хаос, царящий в моем мозгу на поверхности, разряжается, и мои мысли или попросту улетучиваются, или приходят в согласованный порядок, недоступный мне на суше. Вода в бассейне медленно покачивает мое тело, и сумасшедшие события последней недели начинают потихоньку проясняться.

Сегодня я не одна. Внутри меня растет и развивается ребенок: он ест то же, что и я, и дышит со мной одним воздухом. Здесь, внизу, сам факт моей беременности уже не кажется таким пугающим. В конце концов, зачатие ребенка более не является таинством. Простая комбинация неосторожности и вожделения. Дети Шона отправились в летний лагерь, его жена поехала навестить свою мать во Флориде… и он прожил у меня дома с четверга по воскресенье. К утру субботы от чрезмерных занятий сексом у меня развился цистит – в медицинском колледже его называют «синдромом медового месяца», – так что я приняла краткий курс антибиотиков, чтобы вылечить его. Лекарство отрицательно подействовало на мои противозачаточные пилюли, и вот итог. Я «понесла», как выразилась бы моя бабушка.

Для меня остается тайной, почему я не рассказала обо всем Шону. Я люблю его. Он любит меня. До этого дня мы делились друг с другом всеми мыслями и чувствами. Мы даже признались в своих секретах, что было очень болезненно, хотя на самом деле это единственный способ сохранить рассудок в отношениях, зародившихся и протекавших втайне от всех. Даже во лжи должна присутствовать толика правды. Я боюсь, когда у меня хватает мужества взглянуть правде в лицо, что Шон решит, будто я забеременела нарочно. Что я устроила ловушку и поймала его. И даже если он поверит правде, то оставит ли семью ради меня? Захочет ли стать отцом моего ребенка, когда у него уже есть трое собственных детей? Шон помешан на своей работе, помешан настолько, что все меньше времени проводит с семьей. И решит ли он, что раз мы можем работать вместе, то и наши отношения смогут успешно развиваться, если мы станем жить открыто?

Я задумываюсь над тем, не объясняется ли отчасти мое стремление раскрывать дела Шона желанием стать для него незаменимой. В таком случае, это жалостливый и умилительный предлог. Тем не менее, если это действительно так… Что ж, и в этом я не преуспела. Учитывая, что в этих убийствах наконец-то появилось общее связующее звено, идентификация убийцы становится лишь вопросом времени. Если отпечатки зубов Натана Малика совпадут со следами укусов на телах жертв, его в ближайшем будущем ожидает летальная инъекция чего-либо несовместимого с жизнью…

Идея о психиатре-убийце интригует меня. В специальной литературе встречается упоминание о похожих случаях. Мне становится интересно, известно ли об этом доктору Малику. Мне случалось посещать психотерапевтов, у которых, как я подозревала, проблемы с психикой были ничуть не менее угнетающими, чем у меня. Например, доктор ДеЛорм, психолог с негромким голосом и обходительными манерами, глаза которого начинали масляно поблескивать всякий раз, когда он задавал мне вопросы сексуального характера. Все его усилия пропали втуне, но я – по крайней мере, во время наших сеансов – могла отвлечься от собственных проблем, пытаясь понять, что он в это время видел и о чем думал. Интересно, что сказал бы ДеЛорм относительно моих острых тревожных состояний с реакцией паники на месте преступления? Скорее всего, он приписал бы их моей беременности. Но первое подобное состояние, приступ паники, случилось у меня за два дня до того, как я узнала, что беременна. Так что, если только несколько повышенное содержание гормонов не способно ускорять развитие острого панического состояния, причина должна заключаться в чем-то другом. На роль виновного может претендовать и алкоголь – в слишком больших или, наоборот, слишком малых дозах, – но первый приступ случился, когда я изрядно нагрузилась «Серым гусем», а второй – когда была трезва как стеклышко. Время от времени у меня случались провалы в памяти вследствие злоупотребления выпивкой, но приступов острой паники не было никогда. Собственно говоря, алкоголь придает мне излишней храбрости. «Смелость во хмелю, или кураж», как выражаются герои старых фильмов.