Воронья дорога - Бэнкс Иэн М.. Страница 78
– Я тебе еще не рассказывал, как научился на расстоянии сводить телик с ума?
День выдался ясный, теплый. Этим летом Рори отправился с нами на Гебриды. Мы с ним гуляли невдалеке от Галланаха, переходили с одного луга на другой, от одного меченого камня к другому. Помню, кололо в боку, и я боялся, уж не аппендицит ли (в том году мой одноклассник едва не умер от воспаления аппендикса). Но беспокоился я зря. Просто дядя Рори был ходок что надо, а я старался не отставать. Мой аппендикс подождал до следующего года, и его благополучно удалили.
Итак, мы обходили древние монументы, и разговор зашел о тех, кто все это оставил после себя, и о том, для чего это предназначалось. И таким путем мы добрались до астрологии, а потом дядя вдруг затронул телевизионную тему.
– Ну, так вот,– повернулся Рори и посмотрел вниз. Мы стояли на краю обрыва; мимо проехала парочка автомобилей. Было жарко, и я снял куртку.– Ну, так вот,– повторил Рори,– мне тогда было… на несколько лет больше, чем тебе сейчас. Гостил у друга, там собралась целая компания, и мы смотрели «Топ оф зе Попс», кажется, или что-то вроде. Ну, и я напевал без слов под музыку. Взял низкую ноту, и по экрану пошла рябь. Никто ничего не сказал, и я решил, что это просто совпадение, но на всякий случай попробовал снова: нашел подходящую ноту, и точно – рябь на экране. А все кругом молчат,– Рори рассмеялся, вспоминая. На нем были джинсы и футболка, а через руку переброшена легкая куртка.– Не хотелось выставлять себя на посмешище, поэтому я тоже ничего не сказал, думал, может, это только на один телевизор действует. Однако и дома попробовал, и получилось. Тот же самый эффект – когда я отходил подальше. Если даже стоял в прихожей и смотрел в гостиную – рябило, да еще пуще прежнего.
А потом мы с мамой поехали в Глазго и там проходили по улице мимо витрины, сплошь заставленной теликами, ну, я и давай петь про себя, и все экраны словно спятили! А я и подумал: класс! Я ж теперь настоящий волшебник! И сила моя все крепнет! Могу на телевидение прийти и задать жару! Может, во всей стране телевизоры свихнутся!
– Ух ты! – Мне срочно захотелось домой – самому попробовать.
– Так вот,– продолжал Рори,– останавливаюсь я и маме говорю: «Мам, смотри, смотри на телики». И давай петь про себя во всю силу, и с экранов все исчезло. А мама только посмотрела на меня и спросила: «Что такое?» А я – опять, но как я ни пыжился, она ничего не видела. В конце концов ей надоело, и она велела не валять дурака.
Рори поморщился, глядя вдаль, на каменистый холмик, который торчал посреди плоской нивы.
– И как ни пытался я понять, откуда взялась у меня эта способность, так и не понял. Иной раз увидишь в кино, как симпатичная ассистентка сморозит глупость, а ученый ей: «Стоп! Ну-ка, ну-ка, повтори! Эврика!» То есть получает толчок извне, и вскоре у него появляется гениальный план спасения нашего мира. А у меня не было никакого толчка. Просто вдруг раз – и пришло.
– Что пришло?
Рори посмотрел на меня сверху вниз, ухмыльнулся:
– Вибрации.
– Вибрации?
– Да. Я вызывал вибрации у себя в черепе, точнее в глазных яблоках, с той же частотой, что и у телеэкрана. Так что экран вытворял удивительные вещи, но только для меня. Вот в чем вся штука. Конечно, нельзя уходить слишком далеко, иначе его не будет видно.
Он снова посмотрел на меня:
– Понятно?
– Ага,– ответил я.—Кажется.—Я некоторое время рассматривал дорогу, потом разочарованно поднял глаза: – Так, значит, на самом деле этого не было?
Рори покачал головой:
– На самом деле – нет.
Я нахмурился, пытаясь вспомнить, как мы пришли к этой теме.
– А какое отношение это имеет к тому, о чем мы говорили? – спросил я.
– Гм…– Рори подмигнул мне и кивнул на ворота в низкой стене у дороги, перед продолговатыми глыбами, поставленными на попа.– Мы на месте.
Дверь на лестницу со скрипом отворилась, я шагнул вперед, чтобы помочь Хелен. Она мне вручила поднос с четырьмя оловянными кружками. Шел пар, и пахло чудесно.
– М-м… класс! – сказал я.
Хелен взяла меня за руку и шагнула через порог узкой и низкой двери, что вела к парапетам. Широкое лицо было загорелым, тело выглядело похудевшим, окрепшим – Хелен уже открыла в Швейцарии лыжный сезон. Она носила ботинки фирмы «Мейндл», кожаные брюки, принадлежавшие еще ее матери, кашемировый свитер и военную летную куртку – видавшую виды, может быть, даже в Северной Корее, а то и в фашистской Германии. Черные, как смоль, волосы доставали до плеч.
Она взяла кружку:
– Угощайся. Что-нибудь слышно о нем?
– Не-а.– Я передал поднос Льюису и Верити, и они, издав одобрительные фонемы, взяли по кружке.
Хелен кивнула на уголок почтового конверта, торчавший из-под моей куртки.
– Все с наследством разбираешься? Я ухмыльнулся:
– Ага.
Мы стояли, потягивали горячее вино с пряностями, смотрели на север.
– Прентис? Это Эш. У него готово.
– У кого? У доктора Гонзо?
– Ага. Уже печатает. Бумаги тебе пришлет, а мне – е-мэйл. Я скину на флоп, совместимый с твоим «Компаком», и подвезу. Конечно, если ты еще модемом не разжился. Разжился?
– Нет, не разжился.
– Ладно, привезу. Устраивает такой вариант?
– Да, все отлично. Он… э-э… не сказал, что там за файлы оказались?
– Текстовые.
– И больше ничего не сказал?
– Угу. Прентис, он же не читал. Так, первые строки– убедиться, что это нормальный английский, а не абракадабра. Для него главное – задачку решить, а что там написано – неинтересно. Короче, там текст.
– Понял. Текст.
– Через несколько дней получишь. Авиапочтой.
Большой конверт из Соединенных Штатов прибыл этим утром, через пять дней после звонка Эш. На нем стоял обратный адрес: «Д-р Г., Денверский университет, шт. Ко, ф-т вычислительной техники». Я долго пялился на штуковину, лежащую под дверью на коврике. Во рту почему-то пересохло. Впрочем, у меня было легкое похмелье. Осторожно подбирая на удивление тонкий конверт, я подумал, что вскрою его после завтрака. А после завтрака решил: не будем спешить. Тем более что позвонила Верити и пригласила в замок. Был последний день 1990-го – ровно двенадцать месяцев после той проклятой вечеринки, когда миссис Макспадден отправила меня в погреб за виски. И вот мы все снова здесь, готовы праздновать, и я, пожалуй, этого жду с нетерпением, хоть и пытаюсь найти причины, которые бы сделали обходимым необходимый разговор с Фергюсом о мистере Руперте Пакстоне-Марре. А что, если спрашивать и не придется? Что, если ответ кроется в этом конверте? Мысли мои то и дело возвращались к версии, которая вполне имела право на существование. Что, если я делаю из мухи слона, усердно ищу скрытые связи, мотивы и замыслы там, где их нет; что, если я безосновательно дал волю воображению? Этак мне скоро везде будут мерещиться заговоры.
На протяжении всего семестра я добросовестно учился, и дела мои вроде пошли на лад. Профессор перестал раздраженно фыркать, читая мои рефераты; от него все чаще слышалось удовлетворенное кряканье и ободряющее хмыканье.
Между тем новейшая история нашего мира вполне однозначно катилась к войне, но лично у меня это не вызывало никаких чувств, кроме фонового стыда за род человеческий. Мама держалась неплохо, она взялась наконец за пресловутый клавесин, и свободная спальня в лохгайрском доме превратилась в мастерскую. Джеймс переставал чураться общества, во всяком случае в предрождественские уикенды он несколько раз снимал наушники плеера ради разговора, пусть и скованного, с иными разумными особями. Льюис на жизнь не жаловался, у Верити беременность проходила возмутительно легко, разве что иногда побаливала поясница да мочевой пузырь стал чутко реагировать на журчание текущей воды. И я, к собственному удивлению, с нетерпением дожидался встречи с ними обоими. Когда Верити мне улыбалась, в душе моей подавала признаки жизни старая боль… но это была скорее фантомная боль, чем настоящая.