Узы крови - Шелдон Сидни. Страница 29

– Неббих! Оболтус! Вон! Вон!

Мать Терении чуть не хватил апоплексический удар.

Минуту спустя Сэмюэль стоял на улице, в ушах его звенел леденящий душу запрет вообще появляться в этом доме.

Ночью у Сэмюэля состоялся длинный разговор с Богом.

– Что ты хочешь от меня? Если Терения не может быть моей, зачем же ты сделал так, что я полюбил ее? Неужели ты ничего не чувствуешь? – в отчаянии, подняв к небу лицо, кричал он. – Ты слышишь меня?

И в переполненном людьми доме раздавалось в ответ:

– Мы слышим тебя, Сэмюэль! Заткнись, бога ради, и дай поспать людям!

На следующий день доктор Уал прислал за Сэмюэлем. Его провели в гостиную, где сидели доктор, мадам Уал и Терения.

– У нас тут небольшое затруднение, – начал Уал. Наша дочка, когда заупрямится, с ней сладу нет. Непонятно почему, но она вообразила, что ты ей нравишься. Я не говорю, полюбила, Сэмюэль, потому что молоденькие девушки не знают, что такое любовь. Тем не менее она отказывается выйти замуж за раввина Рабиновича. И желает выйти замуж за тебя.

Сэмюэль украдкой взглянул на Терению, и она улыбнулась в ответ. Он чуть не умер от радости. Но радость эта была недолгой.

Доктор Уал продолжал:

– Ты говорил, что любишь мою дочь?

– Д-д-а, господин доктор, – заикаясь, забормотал Сэмюэль. Затем твердым голосом произнес: – Да, господин доктор.

– Тогда позволь узнать, Сэмюэль, хотел бы ты, чтобы Терения вышла замуж за уличного торговца?

Сэмюэль сразу сообразил, куда клонит доктор. Он вновь поглядел на Терению и медленно сказал:

– Нет.

– А, теперь ты видишь? Никто из нас не хочет, чтобы Терения вышла замуж за торговца. А ведь ты, Сэмюэль, и есть не кто иной, как уличный торговец.

– Но я не всегда им буду, – голос Сэмюэля окреп.

– А кем ты будешь? – вмешалась мадам Уал. – Ты и весь твой род – уличные торгаши, ими и останетесь. А я не желаю, чтобы моя дочь вышла замуж за торговца.

Сэмюэль в замешательстве смотрел на них троих. Он шел сюда с тревогой и страхом, чувствуя высшую радость и черное отчаяние. Чего же они хотят от него?

– Сделаем так, – сказал доктор Уал. – Мы дадим тебе шесть месяцев, в течение которых ты должен доказать, что ты не просто уличный торговец. Если к конце этого срока ты не сможешь предложить Терении тот уровень жизни, к которому она привыкла, она выйдет замуж за раввина Рабиновича.

Сэмюэль в ужасе смотрел на него:

– Шесть месяцев?

Но за шесть месяцев не становятся богатыми! И уж тем более в краковском гетто!

– Тебе все понятно? – спросил доктор Уал.

– Да.

Даже более чем понятно. Он почувствовал неимоверную тяжесть во всем теле. Ему может помочь только чудо. Зять семьи доктора должен быть либо врачом, либо раввином, либо, на худой конец, просто богатым человеком. Сэмюэль мысленно подверг анализу каждую из этих трех возможностей.

Закон запрещал ему стать врачом.

Раввином? Но чтобы им стать, надо начать учиться с тринадцати лет, а ему уже восемнадцать.

Богатым? Исключено. Да работай он хоть по двадцать четыре часа в сутки, продавая на улицах гетто свои нехитрые товары, он к девяноста годам останется таким же бедняком, как сейчас. Уалы задали ему явно невыполнимую задачу. На первый взгляд они вроде бы пошли навстречу Терении, разрешив ей отложить свадьбу с раввином, но в то же время поставили Сэмюэлю такие условия, которые, они знали, он никогда не сможет выполнить. Терения же – единственная из всех – верила в него абсолютно. Она была твердо убеждена, что в течение шести месяцев он найдет способ прославиться или разбогатеть. «Она еще более ненормальная, чем я», – думал Сэмюэль.

Полетели назначенные шесть месяцев. Днем Сэмюэль помогал отцу. Но лишь только смеркалось и длинные тени ложились на стены гетто, Сэмюэль торопился домой, не жуя, проглатывал какую-нибудь снедь и тотчас бежал в свою импровизированную лабораторию. Он изготовил сотни различных по величине доз сыворотки, впрыскивая их кроликам, собакам, кошкам и птицам. Но все они дохли. «Они слишком малы, – отчаивался Сэмюэль, – мне нужно большое животное».

Но его не было, а время неумолимо бежало вперед.

Дважды в неделю Сэмюэль ходил в Краков, чтобы пополнить товары, которые продавал с рук его отец. Стоя на заре перед закрытыми воротами гетто вместе с другими уличными торговцами, он в мыслях был далеко от них, ничего не видя и не слыша вокруг.

В одно такое утро, когда он, по обыкновению задумавшись, стоял перед закрытыми воротами, прямо у него над ухом раздался грубый окрик:

– Эй, ты, жидовская морда! Чего варежку разинул? Двигайся.

Сэмюэль встрепенувшись, огляделся. Ворота уже были раскрыты настежь, и он со своей тележкой стоял прямо посреди дороги. Один из стражников грозил ему кулаком и жестом приказывал немедленно ее освободить. Обычно у ворот дежурили два стражника. Одеты они были в зеленого цвета форму, имели особые знаки отличия и были вооружены пистолетами и тяжелыми дубинками. На обмотанной вокруг пояса одного из стражников цепи болтался огромный ключ, которым они запирали и отпирали ворота. Вдоль стены гетто протекала небольшая речушка с перекинутым через нее старинным деревянным мостом. За мостом находилось караульное помещение полицейского участка, где помещались стражники. Не раз доводилось Сэмюэлю видеть, как по этому мосту волокли еврея-неудачника, который уже больше никогда не возвращался в гетто. Закон гласил, что до захода солнца все евреи обязаны были находиться внутри гетто, и, если кто-либо из них опаздывал к моменту закрытия ворот и оставался за ними, его тотчас хватали и ссылали на каторжные работы. И поэтому пуще смерти боялись они оказаться за воротами гетто после захода солнца.

Обоим стражникам предписывалось всю ночь оставаться на посту и караулить ворота; но в гетто все знали, что, едва ворота закрывались на ночь, кто-либо из стражников уходил в город развлекаться. Перед рассветом он возвращался, чтобы помочь товарищу открыть ворота.

Стражники Павел и Арам отличались друг от друга, как небо от земли: Павел был добродушным и славным малым, Арам – прямой его противоположностью. Это был настоящий зверь, смуглый, крепко сбитый, со стальными ручищами и грузным, как пивная бочка телом. Он был ярым антисемитом, и, когда заступал на дежурство, все евреи стремились в этот день прийти в гетто гораздо раньше положенного срока, так как высшим наслаждением Арама было подловить какого-нибудь зазевавшегося еврея, избить его до полусмерти дубинкой и затем оттащить через мост в ненавистную караулку.