Пленники Раздора (СИ) - Казакова Екатерина "Красная Шкапочка". Страница 32
— Так зачем ты со мной увязалась? Почему бросила стаю?
Рыжка отвела глаза:
— Не осталось стаи. Надея сгибла. Охотник её убил. Отец с братьями ушли в лес на промысел — зверя бить, но не вернулись. Я день ждала, два, седмицу… Потом ещё одну. Понимала, что впусте, но всё одно… не верила. Когда ты в ворота постучался, я обрадовалась, думала, вдруг они? Хотя и не могли они днем вернуться…
В янтарных глазах мелькнули слёзы.
— А ты приехал… уставший… потерянный…
Говорила она через силу, будто стеснялась, да ещё при этом теребила завязку на рукаве рубахи:
— Показалось, тебе так же плохо, как мне. Показалось, не обидишь. Нужно было уходить. Волки окрест кружили. А где волки, там Охотники. Подумала: увяжусь за тобой, доберусь до города. Одной-то мне не дойти и не добежать. А тут бы приехала, затерялась там, глядишь, как-нибудь да обжилась. Кто ж знал, что ты вместо города по деревням потащишься, а потом и вовсе меня в мешок упрячешь!
Было чудно слышать смех в её голосе, все ещё слегка дрожащем от слёз.
— А как достал из мешка-то, я поглядела… Хранители, Цитадель! Испугалась… Но ничего, и тут ведь как-то живут. Да и спокойно у вас. Охотиться не надо. Только в лес выйти не могу. Сунулась раз, а Черта не пускает. Словно стена. И чуять меня не чует, и изникнуть не дает.
Ихтор, как всегда это бывало с ним в моменты задумчивости, потёр изуродованную бровь:
— Дела…
Огняна покинула свой сундук и подошла к целителю. Села рядом, положила руку на плечо:
— Ты пойми, постоянно кошкой быть — плохо. Кошки или лижутся, или спят. А жизнь уходит. Но не води меня в подвалы. Не запирай. Там зябко и сыро. Лучше, как на волка этого, ошейник взденьте. Только не надо в подземелье. Я ж не бочка с грибами солёными, чтоб меня в темноте и холоде держать.
Крефф смотрел на собеседницу, словно не понимая.
— Идём к Главе, — сказал, наконец, он.
Девушка грустно кивнула и поднялась на ноги.
Лют дремал, прислонившись спиной к неровной стене узилища. Лесана сказала, что придет чуть свет, а самой всё не было. Волколака глодала досада — что ж они там мешкают? Пришли бы скорее, освободили. Как же хотелось в лес! Надоело ему здесь. Хотят собаками травить — пускай себе. Лишь бы не в этом подземелье сидеть. Тошно-то как… Эдак и одуреть недолго.
Заскрежетал засов. Хвала Хранителям! Вспомнили про него!
Когда дверь распахнулась на пороге стояла высокая девушка. Лют так и замер, забыв о том, что мгновенье назад едва не ёрзал от нетерпения.
Девушка была стройная, как колос. В красивой лисьей шубке с суконным верхом, пёстрой шерстяной разнополке, белом платке и меховой шапочке.
Оборотень присвистнул:
— А, пожалуй, Встрешник с ними, с собаками! — протянул он. — Травите. Потерплю.
Девушка посмотрела на него серьезно и строго, после чего сказала:
— Повернись.
Узник накинул тулуп и покорно выполнил приказ, терпеливо ожидая, когда гостья крепко-накрепко завяжет ему глаза полоской мягкой замши.
— Выходи, — сильная рука ухватила под локоть.
— Иду, иду… — сварливо отозвался волколак и направился туда, куда вели.
Когда вышли во двор, в лицо ударил острый запах леса, снега, лошадей и людей. После духоты казематов мороз на вдохе пронзил голову от носа до темечка, словно ледяной клинок.
— Как же хорошо… — тихо сказал Лют.
— Глаза не болят? — спросила его спутница.
— Нет.
Она и впрямь надежно наложила повязку. Темно, как в этих их казематах. Хотя солнце яркое, он кожей чувствует.
— Лесана, — шепнул оборотень.
— Что?
Он улыбнулся во все зубы и вкрадчиво спросил:
— А где мой зять?
Девушка хмыкнула:
— Да ты, я гляжу, рад, что по воле Главы родственниками обзавёлся?
Волколак с наслаждением втянул студёный воздух и произнес:
— Ты забываешь — у меня ведь есть настоящая сестра. Родная.
Обережница хмыкнула:
— Помню. Тогда ты знаешь и где твой зять. В лесу под кустом. Серый его зовут.
Ее собеседник кротко вздохнул:
— Вот есть же злобные девки… Зачем тебя мне сестрой назначили? Совсем ты на сестру не похожа. Да и из Тамира, прям скажем, муж тебе выйдет никудышный…
— Лесана! — раздалось откуда-то справа.
Обережница повернулась на голос и, щурясь против яркого солнца, разглядела на другом конце двора того, о ком шла речь. Тамир стоял возле саней, в которые служка заканчивал впрягать лошадь.
— Сюда идите! — колдун помахал рукой.
Одет он был в неприметный полушубок, тёплые штаны и валяные сапоги.
Девушка подхватила Люта под локоть и подтолкнула вперед. Но оборотень споткнулся, едва не упал и тут же повернулся к спутнице:
— Лесана, ты забыла? — спросил он обманчиво ласково.
— А? — рассеянно отозвалась она.
— Я не пленник. Я — твой брат. Не надо меня гнать пинками под зад, иначе вся ваша затея провалится ещё в стенах Цитадели. Ласково, родная, ласково… Ты ж меня любишь. И слаб я покамест после лекарства-то. Слаб, незряч, беззащитен. Да ещё и хромаю.
Обережница скрипнула от досады зубами, но мягко приобняла волколака за плечи и повела вперед.
— Вот приедем в Старград, я на тебя, родной, самого злобного кобеля спущу, — ласково прошептала девушка.
Оборотень ухмыльнулся:
— Так, то когда-а-а ещё будет. А пока терпи. Терпи. Люби. Заботься.
Они шли к саням, а Лесана думала о том, что уже совсем разучилась носить женские рубахи. Подол путался в ногах, мешался, было неудобно, да ещё платок этот… как душил, проклятый! И казалось, будто выглядит она нелепой и странной в одёже, от которой давно отвыкла.
— Садитесь, — Тамир подал руку спутнице. — Это вот, Смир, поедем с ним в обозе до Старграда.
Лесана поздоровалась, Лют повернулся на звук голоса старшего по обозу и кивнул:
— Спасибо, мил человек, — потом нащупал облучок саней, провел ладонью вдоль бортика и так, осторожно ступая, дошел до того места, где была деревянная приступка.
Тамир взял оборотня за запястье и втянул в сани.
— Что это с ним? — кивнул Смир на Люта. — Слепой?
— Был слепой, — ответила Лесана, стараясь придать своему голосу радости и гордости. — Теперь уж нет. Лекарь его смотрел, с глазами что-то делал…
Она говорила, пытаясь подбирать слова правильно, чтобы речь её оставалась учтивой, похожей на речь простой мужней женщины, пустившейся в дальний путь ради мужа и брата:
— Сказал, через четыре седмицы повязку снимем, прозреет брат мой…
Обозник закивал:
— Тут и не такое могут… Поди, взяли немало?
Лесана осторожно ткнула локтем Тамира, который вовсе забыл, что разговор должен на правах мужа вести сам. Колдун очнулся и проговорил:
— Да уж. Всё, что скоплено было, отдали. Только на обратный путь и осталось.
Смир поцокал языком, покивал, покосился на Лесану, сперва недоумевая, отчего молодая баба отправилась в дальний путь вместе с мужиками, а потом подумал, что, небось, показывали целителям не одного лишь брата.
«…Волки осмелели, — говорил надысь Клесх, — по всему лесу рыщут. И ловить Охотников им понравилось. Два обережника — добыча сладкая. Накинутся стаей, не отобьетесь. Потому странствовать будете только с обозами, неприметные, как и прочий люд. Ни к чему Серому знать, куда и зачем выдвинулись посланники Цитадели, кого с собой везут. Этак у него мысли в голове бродить начнут. А нам то без надобности. Так что, затеряетесь среди обозников, вас и не заметят. Да, глядите, поодиночке не шастайте. Опасно. А Люта не забывайте отваром умывать. Бьерга с Ихтором над ним едва не седмицу колдовали. Это, чтобы запах звериный перешибить. Лошади при обозе беспокоиться не будут, да и волки не учуют, ну ежели только впритык не подойдут».
Лесана устраивалась в санях, среди узлов. Лют уже разлегся на соломе, положив по голову узел со сменой одежды, и блаженствовал. Ему-то хоть бы хны. Особо и прикидываться не надо. Не то, что двоим обережникам, которые пытались выдать себя за тех, кем не являлись.