Пленники Раздора (СИ) - Казакова Екатерина "Красная Шкапочка". Страница 31

— Больно! — тонкие пальцы вцепились в запястье обережницы. — БОЛЬНО!!!

Лесана видела, как напрягся Донатос. Подумала ещё, мол, только сунься, сам позвал.

Но он не сунулся. Даже слова не обронил. Так и стоял молча, недвижимо. Будто пригвождённый.

И в миг наивысшего сосредоточения Лесана увидела! Слабый едва тлеющий огонек. Успела прикоснуться к нему, отпустить собственный Дар и рвануть на себя, отворяя жилу.

Светла выгнулась на лавке, стоя на одних лишь пятках и затылке, закричала, срывая голос. Тонкое тело задрожало, забилось и начало оплывать. В зыбком сиянии лучин было видно, как сквозь человеческие черты проступает облик зверя. Блаженная скатилась на пол, выгнулась, встряхнулась, словно собака…

Донатос почувствовал, как по спине ползут капли холодного пота.

Не осталось дурочки. Дрожа и корчась, глядела с полу девка, лицо которой стремительно менялось, вытягивалось, зарастало шерстью… только мерцали голодом разноцветные глаза.

Обережница вскочила одновременно с тем, как огромная белая волчица взвилась с каменных плит.

Лесана ударила, не раздумывая.

Ихтор вынесся во двор следом за кошкой. Ночью прошёл снегопад и теперь землю покрывали ровные не истоптанные ещё сугробы. Рыжкины следы вели прямиком в северное крыло Цитадели.

Целитель, как был — в одной рубахе — устремился по следам беглянки.

— Стой!

Он замер посреди двора, беспомощно озираясь.

А самому подумалось: может, поблазнилось? Может, не въяве было? Примерещилось?

Но вот же следы кошачьи…

Крефф пошел вперед — туда, куда тянулись смазанные и сиреневые в предрассветном сумраке лунки, оставленные маленькими лапками.

Северное крыло крепости ранее звалось Ученическим. Но то было давно. Ещё тогда, когда Осенённых здесь жило много. Гораздо больше, чем ныне. В те времена тут селили выучей и гам стоял, как в сорочатнике. Шутка ли — десятки молодых парней и девок! А теперь послушники размещались на втором ярусе главного жила. Здесь же царила тишина. Тишина и холод.

В темном коридоре гуляли злые сквозняки, где-то за одной из дверей поскрипывал ставень…

— Огняна… — Ихтор озирался, хотя и понимал тщету своих поисков.

В полумраке не то, что кошку, собственную руку не увидишь. Да и чего вообще он потащился сюда? Ну, ведь ясно же — не выйдет девка. Видела, как он за нож схватился. Испугалась. Вспомнила, где и с кем очутилась.

Идя по переходу, лекарь подмечал и начинающие осыпаться своды, и заколоченные окна, и паутину по углам. А уж пахло тут… мышами, прелью, сырым камнем.

— Огняна… — эхо отскакивало от стен и катилось вперед по коридору. — Выйди! Не обижу…

В ответ тишина. Только гуляет сквозняк, продирая до костей, да трещат от мороза ставни. Вдруг в одном из углов зашуршало. Крефф обернулся на звук и выругался с досады — из темноты на него глядела, поблескивая чёрными глазами, здоровенная крыса.

Обережник топнул, спугивая тварь, и двинулся дальше.

Зачем идет? Раздетый, окоченел уже. Надо вернуться, накинуть полушубок и тогда уж возвращаться… Но только, покуда он туда-сюда ходит, Рыжка вовсе затеряется. Да и рассветет к тому времени. Нет, точно не выйдет.

— Огняна…

От холода перехватывало дыхание. Надо возвращаться.

— Огняна!

Впусте. Ни рыжая кошка, ни рыжая девушка на зов не вышли.

Крефф развернулся уходить.

Надо разбудить Главу, рассказать ему о случившемся, опять же про дурочку Донатосову лекарь как-то совсем забыл — что там с ней? Он ходит тут, как дурак, а девке там помощь нужна.

— И, правда, — пробормотал целитель и направился к выходу.

Он и сам не понял, откуда, из какого угла вынырнула навстречу ему кошка. Вот её не было, а через мгновение стоит напротив, мерцая янтарными глазами. Ихтор замер, боясь спугнуть. В неярком свете наступающего утра было видно, что рыжая от одного резкого движения порскнет в сторону и снова исчезнет в каком-нибудь из закоулков — вовек не отыщешь.

— Огняна… — целитель медленно опустился на корточки и протянул руку к застывшей кошке.

Слабое мерцание зелёных искр и вот уже перед ним стоит девушка с россыпью веснушек на лице.

— Смотри-ка, не Рыжкой зовешь, а Огняной, — горько усмехнулась она.

Мужчина поднялся и ответил:

— Так ты ведь не зверь, что б кошачьей кличкой звать. Идём. Холодно тут.

Она отступила на шаг и спросила с подозрением:

— За нож-то хвататься не будешь?

— Нет.

Ходящая поглядела на собеседника долгим задумчивым взглядом и кивнула.

Когда они миновали двор, из лекарской вышел Руста. Цепким взглядом окинул незнакомую девку, не одетую, как и её спутник, в теплую одежу, и сказал:

— Слыхал? Дура-то Донатосова волчицей оказалась. Лесана только что в казематы уволокла. Та кидается, хрипит, рычит, аж заходится. А где ты этакую красу рыжую отыскал?

Ихтор ответил:

— В Ученическом крыле.

И больше не сказал ни слова. И не спросил ни о чем.

Дрова потрескивали в очаге, Огняна сидела на сундуке, подобрав под себя ноги, и пила молоко. Ихтору казалось теперь, словно она всегда тут была, ничего и никого не опасаясь.

Обережник одёрнул себя, напомнив, что девушка и правда тут, в этом покое, не первый день. Да, собственно, и на этом сундуке. А если подумать, то и не только на нем.

Целитель смотрел на Ходящую и не знал, с чего начать расспросы. Она же молчала, не собираясь облегчать ему задачу.

— Разве, — наконец, растерянно произнёс крефф, — оборотни могут перекидываться… кошками?

Девушка поставила кружку на край стола и лукаво улыбнулась:

— Ну, я же перекидываюсь. — Однако в тот же миг посерьёзнела и спросила: — Вот скажи мне, обережник, бывает такое, что родятся дети со слабым Даром?

Мужчина опустился на лавку и кивнул:

— Да.

Собеседница склонила голову на бок и спросила:

— И что они умеют?

Лекарь развёл руками:

— Ничего. Толком ничего не умеют. Дар-то ведь слабый.

— А ты неужто думаешь, — снова улыбнулась девушка, — что у Ходящих не родятся такие? Слабые. Хилые. Ребёнку, когда он растет, кровь человеческая нужна поболе, чем взрослому. Потому что без крови не сможет дитё перекинуться. В три года от рождения в нас зверь на лапы становится. Кто недоедал, болел, тот не может обратиться и умирает. Муки страшные. Обычно вожак таких детей убивает. И меня бы убил — родилась-то в голодный год и в большой рысиной стае. Но во мне Дар теплился. Слабая искорка. Живучая. Хотя в крупного зверя перекинуться я так и не смогла.

Девушка с грустной улыбкой развела руками.

— Перекинулась в кошку. Смех, конечно… Ну что кошка за зверь? Не зверь — недоразумение. Но я могла кормить стаю и мне оставили жизнь. А потом… потом случились вы. Вожака нашего убили, и многих котов с ним. Уцелела горстка: трое парней, мой отец и кошка вожака. Как жить? Отец заимку поставил, сказал, надо осесть. Из Осенённых одна я осталась. Я их и кормила…

Ихтор усмехнулся:

— А где сама кормилась?

Девушка перекинула рыжую косу через плечо:

— Известно где — в соседней веси. Много ли кошке крови надо? Я ж не волк, не рысь, не медведица. Да и кто мурлыку не приласкает? Ну, а оцарапает если или цапнет, так ведь беды никакой — почешется, да заживет.

— Погоди, — перебил крефф. — Но ты ведь со мной по деревням ездила. А там черта Обережная, как же…

Огняна опять лукаво улыбнулась:

— Вы черту обережную от дикого зверя ставите, от хищника, от того, кто человека убить может. А кошка, кому угроза? Её ваша защита и не чует.

Целитель потрясённо смотрел на собеседницу.

— И много вас таких?

Девушка покачала головой:

— Я не знаю. И отец мой не знал. И вожак. Я — урод, обережник. Жалкое подобие оборотня. Даже саму себя защитить не умею: Дар чуть теплится, ни лечить, ни убить, не зверь и не человек.

В её голосе звучала горечь, словно Огняна против воли признавалась в чем-то недостойном, срамном. Ихтору на миг стало жаль её.