Последняя песня - Спаркс Николас. Страница 59

Вместо того чтобы расспросить врача, он молча отвернулся к окну. На карнизе, около самого стекла, сидел голубь. Равно­душный к тому, что происходит в комнате.

«Мне сказали, что я умираю, — думал он, глядя на птицу, — и доктор хочет, чтобы я поговорил с ним на эту тему. Но что тут скажешь?»

Он ожидал, что голубь согласно заворкует, но тот, конечно, не подумал отозваться.

«Я умираю», — снова подумал Стив.

Сейчас он вспомнил, как сжимал руки, пораженный тем, что они не дрожат. Почему? Ведь сейчас такой момент...

Но руки были совершенно спокойны и неподвижны.

— Сколько у меня времени?

Похоже, доктор облегченно вздохнул, поскольку молчание было наконец прервано.

— Прежде чем обсуждать это, я хотел бы поговорить о вари­антах...

— Вариантов нет и выхода тоже. И мы с вами это знаем, — оборвал Стив.

Может, доктор и был удивлен такой реакцией, но внешне ничем этого не показал.

— Выход есть всегда, — заверил он.

Но излечиться невозможно. Вы говорите о качестве жизни.

Доктор отложил планшетку.

— Да, — кивнул он.

— Но как можно обсуждать качество, если непонятно, сколь­ко времени мне осталось. Если несколько дней, нужно обзво­нить родных.

— У вас гораздо больше, чем несколько дней.

— Несколько недель? — уточнил Стив.

— Да, конечно.

— Месяцев?

Доктор поколебался. Должно быть, что-то в лице Стива убе­дило его, что тот будет допытываться, пока не узнает правды. Поэтому он смущенно откашлялся.

— Я давно практикую и знаю, что никакие прогнозы не бы­вают верны. Слишком многое лежит за пределами наших зна­ний. Слишком многое зависит от вас и вашей генетики, а также от отношения к происходящему. Действительно, мы ничего не сможем сделать, чтобы помешать неизбежному, но главное не в этом. Главное — в оставшееся время попытаться сделать как мож­но больше.

Стив молча смотрел на доктора, сознавая, что тот не ответил на вопрос.

— Хотя бы год у меня есть?

На этот раз промолчал доктор, с головой выдав себя. Выхо­дя из кабинета, Стив глубоко вздохнул, вооруженный знанием. Похоже, ему осталось жить меньше года.

Реальность обрушилась на него позже, когда он стоял на берегу.

У него прогрессирующий рак, от которого нет спасения. В течение года он умрет.

Доктор успел снабдить его кое-какой информацией. Брошюры, список сайтов, не имеющие особой пользы. Стив немедленно избавился от них, сунув в уличную урну.

         Стоя на пустынном берегу, под зимним солнцем, Стив су­нул руки в карманы и снова оглядел берег. Хотя зрение было уже не прежним, все же он видел людей, стоявших у заграждений или удивших рыбу. Как-то странно наблюдать всю эту обыденность. Словно ничего необычного не случилось.

Но он бы все равно умер, раньше или позже. Теперь многие вещи,  которые беспокоили и занимали его, не имеют значения. Его пенсионный план? Не понадобится. Способ заработать на жизнь в пятьдесят лет? Уже не  актуально. Желание встретить женщину и влюбиться? Несправедливо по отношению к ней, и желание, похоже, закончилось вместе с диагнозом.

— Все кончено, — повторил он себе. Меньше чем через год он умрет. Да, он знал, что с ним что-то неладно, и, возможно, ожидал, что доктор вынесет ему приговор, но воспоминания о словах, сказанных онкологом, все время проигрывались в памя­ти как на старой заевшей пластинке.

Стив спрятал лицо в руках, снова и снова вопрошая, почему это случилось именно с ним.

На следующий день он позвонил Чен и объяснил, что боль­ше не сможет давать ей уроки, после чего встретился с пастором Харрисом и рассказал новости. Сам пастор в то время выздорав­ливал после полученных во время пожара ожогов. И хотя Стив сознавал, что эгоистично обременять друга своей бедой, просто необходимо было поговорить с кем-нибудь по душам. Пастор пришел к нему, и оба уселись на заднем крыльце. Стив расска­зал о своем диагнозе. И хотя старался держаться, все же под конец они поплакали вместе.

Потом Стив пошел на берег, гадая, что делать с отпущенным ему временем. Задавался вопросом, что для него самое важное в жизни. Проходя мимо церкви — в тот момент восстановление еще не начинали, но почерневшие стены разобрали и унесли обломки, — он смотрел на зияющую дыру, где когда-то был витраж, и думал о пасторе Харрисе и бесчисленных службах, прове­денных в гало света, струившегося через окно.

И тогда Стив понял, что должен сделать новый витраж.

На следующий день он позвонил Ким. И когда рассказал обо всем, она зарыдала в трубку. У Стива перехватило горло, но он не заплакал вместе с ней. И почему-то знал, что больше никог­да не будет плакать из-за своего диагноза.

Позже он снова позвонил Ким и попросил разрешения про­вести лето с детьми. Хотя предложение испугало ее, она все же согласилась и даже пообещала ничего не говорить детям о бо­лезни отца. Конечно, лето будет отравлено ложью, но что еще прикажете делать? Он так хотел снова узнать их поближе.

Весной, когда азалии были в полном цвету, он снова стал размышлять о природе Бога. Видимо, каждый думает о чем-то подобном, когда жить остается немного. Либо Бог существует, либо нет. Либо он проведет вечность на небесах, либо после смер­ти будет только пустота.

Почему-то он находил утешение, обдумывая этот вопрос. И наконец пришел к заключению, что Бог существует. Но он также хотел ощутить его присутствие в этом мире. И стал искать Бога. 

Это последний год в его жизни. Почти каждый день шли дожди, так что эта весна выдалась едва ли не самой влажной в истории здешних мест. А вот май был абсолютно сухим. Словно где-то на небе перекрыли кран. Стив купил необходимые мате­риалы и приступил к работе над витражом. В июне приезжали дети. Он гулял по берегу и искал Бога. И каким-то образом уверился, что можно укрепить те истончившиеся ниточки, которые связывали его с детьми. И вот сегодня, темной августовской но­чью, когда черепашки барахтались в океанских волнах, он начал кашлять кровью. Пора перестать лгать. Нужно сказать правду.

Дети были напуганы. Он должен каким-то образом их успо­коить. Но в желудок словно вонзилась тысяча игл. Он вытер кровь тыльной стороной ладони и тихо выдавил:

— Думаю, мне нужно в больницу.

Ронни

Отец сказал правду, уже лежа на больничной койке. В вену была воткнута игла капельницы. Ронни неверяще качала голо­вой. Этого не может быть. Просто не может быть.

— Нет. Это не так. Доктора делают ошибки!

— Только нев этот раз, — вздохнул он, потянувшись к ее руке. — Мне жаль, что тебе пришлось узнать таким вот обра­зом.

Уилл и Джона сидели внизу, в кафетерии. Отец хотел пого­ворить с каждым по очереди, но Ронни вдруг поняла, что не хо­чет, чтобы он сказал еще хоть слово. Наконец она поняла, поче­му отец попросил разрешения провести с ними лето. Значит, ма с самого начала знала правду. Отцу осталось так мало времени, что он не хотел спорить с бывшей женой. Теперь ясно, почему он так упорно работал над витражом.

Ронни вспомнила приступ кашля в церкви и то, как отец морщился от боли. Все кусочки головоломки сошлись. И все сра­зу рухнуло...

Отец никогда не проводит ее к алтарю. Никогда не возьмет на руки внука. Мысль о том, что дальше придется жить без него, была невыносима. Это несправедливо! Все это несправедливо!

— И когда ты собирался мне сказать? — сухо осведомилась она.

— Не знаю.

— Перед отъездом? Или уже после того, как вернусь в Нью-Йорк?

Отец не ответил. Кровь бросилась в лицо Ронни.

— Что, собирался сказать мне по телефону? И что именно? «0, прости, когда мы были вместе, я не упоминал, что у меня последняя стадия рака. И как это тебе?»

— Ронни...

— Если ты не собирался сказать, почему вызвал сюда? Чтобы я смотрела, как ты умираешь?

— Нет, солнышко, совсем напротив, — устало ответил отец, поворачивая голову.

В этот момент внутри что-то оборвалось, словно по склону покатились первые камешки, предвещая камнепад.