Там за облаками (СИ) - Квашнина Елена Дмитриевна. Страница 7

   - Закревский всегда мне завидовал, - небрежно толковал Петро. - Я начинаю что-нибудь делать, он сразу же повторяет. Взять хоть ту же Ножкину. Это я в прошлом году заметил, как она изменилась. Ты знаешь, что мы со Стасом с четвёртого класса дружим? Живём в одном подъезде. Я на шестом этаже, он на седьмом. Шурик совсем недавно между нами втиснулся. Да, про Ножкину. Я её разглядывал целую неделю, потом подкатился ближе знакомиться. Стаса за компанию прихватил. На свою голову. Тебя тоже я первый разглядел. Сказал ему: "Смотри, какая обалденная девушка к нам в школу пришла". Ну, теперь-то ему точно не обломится. А ведь он пытался тебя охмурить, да, Машенька?

   Его ласковое "Машенька" раздражало много сильнее, чем насмешливое "Маня" Закревского. Однажды она сорвалась.

   - Не хочу ничего. Не могу больше Петьку видеть, не могу, - Маша заливалась слезами.

   - С ума сошла? - вразумляла её Татьяна. - Он же тебя любит. Надышаться не может. Он с таким восторгом о тебе говорит. Если бы меня так любили.

   - Не могу, Тань, понимаешь?

   - Брось, это у тебя нервный срыв. У невест всегда такое бывает. Он тебя с родителями знакомил? Ну, вот. Всё с ними решили? Умничка. Сейчас откажешься, после локти кусать будешь. Я сама ему скажу, чтоб он зашёл к тебе.

   Татьяна уламывала её несколько дней. Уломала. Не оттого, что была Маша излишне внушаема. Просто с бегством Закревского, в принципе, безразлично стало, как дальше судьба сложится. Если Петро, по уверениям Ярошевич, и впрямь любит до чрезвычайности, разве можно убить его наповал своей нелюбовью? Притвориться-то Маша способна. И она притворялась.

   Закревский неизвестным науке органом почуял её нелады с Петро. Объявился громом среди ясного неба. Подгадал время, когда в библиотеке никого быть не могло. Оккупировал "читальный зал". Развалясь на стуле меж двух парт, критически осмотрел девушку и бесцеремонно выдал:

   - Как дела? Говорят, замуж собралась? Ну и дура.

   - Знаешь, что, Стас? - ощетинилась Маша, в глубине души обрадованная его возникновением рядом.

   - Ой, только не говори мне, что у вас с Петро неземная любовь, - лениво перебил он. - На Джульетту ты не тянешь. Да и не способен он тебя по-настоящему увлечь.

   - Это ещё почему? - Маша решила прикинуться равнодушной и невозмутимой.

   - Потому что тебе нравлюсь я. Он не тот человек, согласись.

   - А если не соглашусь?

   - Значит, соврёшь. Я-то знаю, что ты нарочно с ним встречаешься. Назло мне.

   - Больно надо. Ты не много о себе воображаешь?

   - Меньше, чем стоило бы. Я, Мань, лучше Петьки в тысячу раз. Но тебе не обломится. Всё достанется другой Маше.

   - И ты пришёл мне это сообщить? Зря старался. Кстати, для чего?

   - Нет, я так заглянул, от скуки, - Стас притворился, будто не услышал последний вопрос. - Ты мне как человек интересна.

   - Спасибо на добром слове. Оно, как англичане считают, и кошке приятно.

   - Да не за что. Лучше послушай добрый совет, порви с Петькой, пока не поздно. Ни себе, ни ему жизнь не калечь.

   - Ему?

   - Разумеется, - Стас сделался серьёзным. - Он ведь по Ножкиной второй год сохнет. Из нас двоих она меня выбрала.

   - Только не говори, - Маша передразнила Стаса, - что Петро тебе всегда подражал и всегда завидовал.

   - Что, он тебе поплакаться успел, как я у него с пелёнок в фарватере тащусь? - Стас развеселился.

   Надо посмотреть в словаре значение слова "фарватер", - решила она и улыбнулась Стасу.

   - Похоже, вы друг друга стоите.

   - Нет, я лучше.

   - Это почему?

   - Высокий, красивый...

   - Да? - весьма натурально поразилась Маша.

   - Хорошо, симпатичный. Обаятельный, - продолжил перечислять Закревский, смешинки прыгали в серых глазах. - Чертовски умный...

   - Скромненько, - резюмировала Маша.

   - Вот именно! Скромненько, но со вкусом. И, кроме того, я счастливчик. Мне всегда всё в жизни удаваться будет, - он верно оценил высоко поднятые брови девушки. - Видишь ли, Маня, меня при рождении бог в макушку поцеловал, а судьба благословила. Я в "рубашке" родился и под двумя семёрками. "Рубашка" у матери в шкафу хранится, не вру. Она и мои семёрки меня всегда и везде вывезут.

   Маша ничего не поняла из его похвальбы. Ну, про родившихся в "рубашке" она слышала. Дескать, такие особо удачливыми в жизни бывают, потому и пословица возникла. Самой сталкиваться с настоящими "рубашечниками", не просто с удачливыми, ей пока не доводилось. Врёт, наверное. А семёрки... Непонятно.

   - Что значит "под двумя семёрками"?

   - Это значит, что я родился седьмого числа седьмого месяца, в июле то есть.

   - И ты веришь в мистическое значение семёрок? - разочарованно протянула Маша. - Веришь, что они в жизни помогут? Не труд, не талант, семёрки?

   - Помогали, помогают и помогать будут. Разве ты не заметила, что у меня всегда всё получается? А как меня любят женщины!

   - Кто? - опешила Маша. Уж не ослышалась ли она?

   - Женщины, Маня, женщины. И самые маленькие, в пелёнках, и постарше, и даже старушки.

   Маша благоразумно промолчала, не решившись напомнить ему недавнее крушение спортивной карьеры. Не всё у него получалось. И семёрки не помогли. Вот не полюбила же его тренер Тарасова, восходящая звезда советской спортивной педагогики.

   - Может, не столько они тебя любят, сколько ты их?

   - Я, Мань, полюблю одну единственную и на всю жизнь. Мне так нагадали. Просто я женщин понимаю лучше, чем другие мужики. Всегда знаю, что им нужно, чего они в данную минуту хотят.

   - Хвалила себя калина...

   - Я не хвастаюсь. Сама позже узнаешь.

   - Вряд ли, Петро не захочет, чтобы мы общались.

   - Ой, не смеши мои подмётки. Не пойдёшь ты замуж за Петьку. И он на тебе не женится. Уж поверь мне.

   - Почему я должна тебе верить?

   - Я судьбу провижу! - театрально провозгласил Стас и воздел к потолку руки. Оба расхохотались, как могут люди хохотать только в юности, дивной весной, в состоянии невозможной влюблённости в саму жизнь, а не только в отдельных её представителей.

   Впоследствии Маше часто вспоминались некоторые реплики из того разговора. И везучесть Стаса, и бешеная любовь к нему женщин, и его умение порой верно предсказать какое-либо событие, точно смоделировать ситуацию, проникнуть в психологические хитросплетения души другого человека. Умел ведь не только в чужих мыслях рыться, но и душу от корки до корки прочитать. Опаснейший человек из него формировался на обломках его рухнувших идеалов.

   Татьяна каким-то бесом узнала о его визите в библиотеку. Позвонила вечером Маше домой.

   - Что, говорят, Длинный к нам вернулся? - с некоторых пор она именовала Стаса Длинным. Иногда прозвище звучало ласково, иногда враждебно, а случалось - и насмешливо.

   Стас действительно вернулся в компанию. Одно время умудрялся не пропускать чуть не ежедневные дружеские сборища, распределяя свой досуг таким образом, что хватало возможностей встречаться и с Машей Ножкиной. Он с ней вдруг заскучал. И это все непонятным образом поняли. Тем не менее, по начавшей складываться у него привычке, придя однажды в библиотеку один и в неурочный час, поболтав о ничего незначащих вещах, Стас грустно признался:

   - Мань, представь себе, я влюбился. Я так идиотски влюбился... Ни о чём и ни о ком не могу думать, только о ней.

   - Разве это плохо? - сразу попадая ему в тон, слегка улыбнулась Маша.

   - Плохо, - заключил он. - Я стал зависим и уязвим. Кроме того, она ко мне равнодушна.

   Ножкина к нему равнодушна? Новость звучала подозрительно. У Маши с Таней складывалось иное впечатление. Впрочем, далеко не всегда со стороны виднее. Не все девушки обязаны воспринимать Закревского принцем на белом коне. Вдруг Ножкина и впрямь лишь терпит его? Бедный.