Мистерия (СИ) - Мелан Вероника. Страница 78

«Тоже мне, врач»

— Еда скоро будет. Голодная?

— Угу. И пить сильно хочется. Все навалилось так быстро и разом, что я до сих пор не могу привыкнуть. Кажется, мои органы весят так много, что я едва могу их носить на ногах, а желудок так пуст, что давно должен был слипнуться.

— Ничего, все потихоньку наладится. Только пообещай мне одну вещь, ладно?

— Какую?

— Пробуй все потихоньку и не объедайся, хорошо? На первых порах после длительного голода с едой нужно быть очень осторожной.

— Я понимаю.

— Молодец. Просто я, может быть, засну и не смогу проследить. Устал очень, валюсь с ног.

Тайра робко поерзала на месте.

— Я понимаю, что ты устал, но… посиди со мной, пожалуйста, пока не принесут еду, ладно?

— Конечно.

Они помолчали, но тишина не давила — такая возникает между хорошими друзьями или между приятными во всех отношениях малознакомыми собеседниками.

— Скажи — я вот понять не могу, — как мы с тобой понимаем друг друга? В Коридоре — ясно, — там все друг друга понимают, на каких бы языках не говорили, там слова преобразуются в энергию и доходят в голову по смыслу, а не звучанию, но не здесь. Ведь ты не говоришь на руурском диалекте?

— Нет, не говорю. Но объяснить этот феномен могу. Из-за того, что этот мир «сборный» — то есть дети, как я уже говорил, здесь не рождаются, а люди приходят из других миров, — все, как следствие, говорят на разных языках. И чтобы не возникало речевых барьеров, мой Начальник… Правитель — не везде, но во многих местах — внедрил систему трансформации любых наречий и диалектов в один понятный всем язык. То есть его не нужно учить, ты просто «понимаешь», о чем говорит собеседник. Получается, что в сознание внедряется не какой-то отдельный «новый» язык, а, скорее, способность понимать жителей других регионов.

— Как удобно. И сложно, наверное.

— Сложно?

— Такую систему создать. Должно быть, твой Правитель очень могущественный и мудрый человек.

— В общем, да.

Знала бы она, что недавно Дрейк самолично восхищался способностями Тайры по вытягиванию на поверхность тела дока «душевных» лучей, рдела бы от удовольствия.

Да, Начальник заинтересовался гостьей, это точно.

— А ты уже передал ему кристалл?

— Передал.

— Думаешь, он поймет, что там?

— Надеюсь на это.

— А то, может, пора вернуть твоему телу нормальный вид — спрятать Свет? Я могу, у меня хватит сил. Наверное.

Слово «наверное» как раз совпало с протяжным урчание в животе Тайры. Стив улыбнулся.

— Нет, пока не стоит. Сначала убедимся, что он разобрал ответ и сможет его использовать, а то вдруг мне придется идти обратно в Коридор?

— В Коридор? Ты что, серьезно? Снова?!

Хм, кажется еще недавно она мечтала в нем остаться.

— Нет, я не знаю. Просто предположил.

— Тогда я тоже надеюсь, что он разберет. Должен, ведь он же мудр.

Лагерфельду тоже хотелось в это верить.

Их разговор прервался, когда в дверь вошел держащий обеими руками объемный поднос представитель Комиссии.

— Еда. И вода.

— Вовремя. Очень вовремя.

Стив привстал, чтобы помочь расставить на столе бутылки и тарелки, а Тайра шумно втянула носом воздух и облизнулась.

— Не объедайся, ты обещала.

Прежде чем начать трапезу, она долго крутила в руках красные глянцевые яблоки, скрупулезно изучала бананы, разглядывала сливы и виноград, тыкала вилкой в сыры. Но больше всего ее, конечно, привлекала исходящая паром на тарелке курица и дольки жареной картошки.

Док мог не проводить анализ, чтобы понять, что ее рот доверху заполнился слюной, как тируанский грот водой.

— Не объедайся.

Тайра помотала головой.

— Не буду.

К этому моменту они поменялись местами — теперь дама сидела у стола в кресле, а Стив вытянулся на диване и тщательно пытался не допустить момента, когда веки слипнутся окончательно.

— Ты спи. Отдыхай. Я поем аккуратно.

— Пей побольше воды.

— Угу. А ты потом мне расскажешь, как все называется? Вот эти красные дольки и зеленые кружочки…

— Расскажу. — Помидоры и огурцы подождут, потому что он, кажется, уже спал. Усталость сморила тело — навалилась душным, но уютным покрывалом, призывала расстаться с мыслями, приказывала соскользнуть в дрему окончательно.

Прежде чем сделать это, терзаемый любопытством Лагерфельд не удержался и спросил.

— Слушай, Тай… А чем вы там на Архане подтираетесь, если не бумагой?

Несвоевременный вопрос — понятное дело, — но такой интересный. Не заснет ведь, пока не узнает.

Напротив уже с аппетитом жевали. Булькали водой и разве что не прихрюкивали от удовольствия.

Губкой, она сказала? Сваленной из козьей шерсти губкой, которая хранится рядом в чане с чистой водой?

Как ужасно, должно быть, подтираться шерстью, подумал Стив, засыпая. И негигиенично.

Тереть задний проход махровым комком?

Услышь подобное Эльконто, глумился бы над жителями Архана следующие три года, если не дольше. И хорошо, что Дэйна здесь не было. Хорошо и плохо. Стив по нему скучал… скучал, да, но не прямо сейчас — сейчас он вообще ничего не чувствовал и ни по кому не скучал.

Сейчас он был счастлив.

Потому что уже почти спал.

— Это что, издевательство?

Дрейк стоял в центре затемненной комнаты.

Информационный кристалл лежал на полу — из него, рассеиваясь и превращаясь в груду непонятных символов, обозначений и букв, лился к потолку серебристый свет. На уровне глаз, похожий для Джона на полную белиберду, висел принесенная из Мистерии подсказка-ответ — взрывающее мозг нагромождение из полузнакомых и незнакомых знаков — полночный бред спившегося ученого-математика.

— Точно издевательство. — Изрек Сиблинг, потратив на изучение голограммы еще минуту.

Его собеседник молчал. Тер подбородок, сверлил взглядом знаки и изредка шевелил поджатыми губами.

— Думаю, это формула.

— Ты смеешься?

— Самая сложная формула из всех, что я когда-либо видел.

— Да уж, непростая.

Прозвучало ядовито. Джон знал, что любой представитель Комиссии способен обрабатывать в уме с огромной скоростью сложнейшие информационные пассажи, включающие в себя трехмерные алгоритмические функции, но то, что висело перед глазами, не просто требовало много времени на анализ — оно вообще, по его мнению, не решалось.

— Это не может быть ответом, да? Или может?

— Судя по всему это ДОЛЖНО быть ответом. И нам придется его понять.

Сиблинг давно не ходил в школу. Он вообще в нее не ходил — не в привычном смысле, — но в этот момент отчетливо ощутил жгучие эмоции ученика, желающего сбежать с урока.

Понять? Это?!

— Думай, Джон. Думай. У нас мало времени.

Заместитель вздохнул. Спросил, не прилагается ли к данной задаче инструкция, получил подзатыльник в виде тяжелого взгляда и принялся думать.

Мда. Каральки, дробные значения, кубические корни из поделенных на четверть октагонов.

— Понимаешь что-нибудь?

— Не понимаю.

— Вот и я тоже. Хотя некоторые вещи кажутся мне знакомыми.

— Мне тоже. Свербит в мозгах, но не складывается. Вот это, например, обозначение зацикленной в секунде бесконечности?

Дрейк проследил взглядом за указующим пальцем Сиблинга.

— Хм. — Молчание. И снова молчание. До противного длительное молчание и мысль «а вдруг не решат?», а следом обрадованный выдох Дрейка. — Слушай, а ты прав. Это зацикленная в секунде бесконечность. А слева, видишь этот знак?

— Вижу.

— Это обращенная внутрь по течению первородная энергия металла.

— Поделенная на синус из катратета?

— Из двоичного катратета.

— Уму непостижимо…

— Да почему же? — Стоило Дрейку зацепить первую нитку из сложного математического клубка, как тот, к немому восторгу Джона, начал раскручиваться. Распадаться на части и соединяться в верном порядке — уже понятном, правильном порядке. — Смотри. Треугольный кантон — это временная спираль, обнуленная в первичном цикле. Дальше следует шестизначный гримм…