Принц Волков (ЛП) - Кринард Сьюзен. Страница 77

Он резко замолчал, и пелена холодности застелила его глаза, когда он снова открыл их. Внезапно в них больше не было печали. Только мучительная боль, которая эхом отозвалась в ней.

– Я не понимаю то, что происходит, – прошептала Джой, обращаясь к себе, убегая от его обжигающей энергии. – Мне нужно время подумать, мне нужно…

– Ты не можешь оставить меня, Джой, – настаивал он несчастным, измученным шепотом. Затем взял её лицо в свои руки и обрушил на нее такой пристальный взгляд, который она впервые увидела в баре много лет тому назад, в прошлой жизни. Она узнала этот взгляд, как осознала пробуждение той новой и ужасной силы внутри себя. Она узнала его, как только почувствовала первые признаки его воздействия, и что–то внутри неё напряглось, чтобы сопротивляться. Но больше не было сил. Больше не было желания бороться с принуждением этих глаз и того, что они обещали и требовали.

Джой почувствовала, что её взгляд перестал фокусироваться и потянулся уверенно и неизбежно к тому месту, которое сулило мир, безопасность и защиту от суматохи, в которую превратилась её жизнь.

Когда он выпустил её, она лежала рядом с ним, такая же слабая и беспомощная, как новорожденный котенок. Не было никакого желания ничего делать, кроме как лежать в его объятиях. Весь страх ушел, но Джой больше не могла вспомнить, чем было то, чего она боялась, всё это казалось бессмысленным и неважным. Она была там, где хотела быть. Она чувствовала теплое дыхание Люка, шевелящее её волосы, его руки, ласкающие её спину, до тех пор, пока глаза не начали медленно закрываться. Она так устала, и она была в безопасности. Люк был рядом, чтобы заботиться о ней.

– Я сожалею, Джоэль, – Люк был очень далеко, – сожалею, – и она чувствовала, что он спрятал свое лицо в её волосах, пока бессмысленные слова уносили её в место покоя.

* * *

Люк сидел на полу у стены, желая, чтобы биение его сердца замедлилось, а инстинктивные реакции тела вернулись под контроль разума. Стыд, который он испытывал за то, что совершил, душил снова и снова, но не было сомнений вернуть все назад. Не было смысла в том, чтобы спрашивать себя, как он мог сделать это по–другому, лучше… так, чтобы она осталась по собственному желанию.

Он пытался убедить себя, что она не будет страдать от этого. Её ясный интеллект и диапазон эмоций останутся незатронутыми. Она не могла потерять никакой истинной части себя или забыть что–то, что имело значение. Ненадолго.

Он помог ей жить – как живут волки, как жило большинство его людей – настоящим, без оглядки на прошлое, которое нельзя изменить, без страха перед непредвиденным будущим, который так часто отравлял жизни «чужаков».

Он отравил и свою жизнь. Он боялся этого неизвестного будущего настолько глубоко, что украл часть воли своей спутницы и запер её там, где она не смогла бы её найти. Спрятал так, чтобы она не смогла сделать выбор – оставить его. Выбор, который он не смог бы принять и которым не смел рисковать. Выбор, который сделал его отец и который убил его мать.

Он ударил кулаком по пыльным половицам настолько сильно, что кости соприкоснулись друг с другом со стреляющей болью. Всецело потеряв себя, он испортил в своей жизни то, что должно было принести радость и целостность им обоим. Поскольку знал, что Джой тоже чувствовала это – но не той трезвой рассудительностью, с которой все всегда держала под своим контролем. А той, более глубокой потребностью, в которой не смела признаться самой себе. Той самой потребностью, которая была и у него. В ее сердце и душе была пустота, которую мог наполнить только он.

Так же, как только она могла заполнить его пустоту.

Он услышал тихий звук шагов Коллье и учуял его, прежде чем доктор открыл дверь.

Люк не почувствовал холода, заполнившего комнату, так как был охвачен внутренним холодом, который был сильнее внешнего. Он бесстрастно поднял глаза, когда Коллье закрывал за собой дверь, прислоняясь к ней, чтобы посмотреть на своего молодого друга с кажущегося обманчиво безопасным расстояния в несколько метров.

– Не волнуйся, Алан, – сказал он с натянутой улыбкой. – Я тебя не укушу.

Его тон противоречил словам, однако, казалось, что это достаточно успокоило Коллье; доктор подошел поближе и сел на табурет, ближайший к очагу. Люк сидел в напряженной позе и мучился предчувствием. Коллье, твердил он себе, не был опасен.

– Я договорился о своем транспорте, Люк, – сказал Коллье с осторожным нейтралитетом. – Он подберет меня в обед, – воцарилась выжидающая тишина, Люк только смотрел, и, наконец, Коллье откашлялся и продолжил. – Я не должен был оставаться здесь так надолго, но холодный дождь и туман помешали приземлиться Уолтеру; Джой теперь ничто не угрожает, а мне нужно срочно возвращаться в Лоувелл.

Он снова остановился и переменил позу на табурете, в едва уловимых движениях и подергиваниях его обычно спокойной натуры обнаруживалась некая неловкость.

– Тогда иди, Алан. Я позабочусь о Джой, – голос Люка был резок, но он не мог смягчить его, острота вины, нужды и возмущения затачивали его так, что это причиняло боль горлу. С неторопливым усилием он вспомнил свои долги. – Я говорил прежде, что благодарен тебе и не забуду об этом. Ты спас её, – честность и память о прежней близости заставили его признать то, что безусловно понимал Коллье. – Ты спас нас обоих.

– Она знает? – Коллье спросил настолько быстро, что Люк понял, что этот вопрос был его единственной целью и почему он обращался со своим почти сыном как с непредсказуемым, полуприрученным животным. Которым, мрачно подумал Люк, он и являлся. Не намеренно, Люк обнажил свои зубы в абсолютно невеселом выражении, которое было далеко от человеческого.

– Знает, – полуложь удалась с удивительной непринужденностью. Это был вопрос выживания, и именно дух волка задвинул бесполезную вину. Даже человеческая часть его натуры знала, что в его слове была доля правды. Джой знала – на какое–то мгновение она, действительно, знала.

Коллье почти расслабился, но его глаза были всё еще осторожными и ищущими.

– Она действительно понимает, Люк? Что это будет означать для неё, как это изменит её жизнь? – подавляя желание зарычать, Люк отвернулся, но голос Коллье был неумолим. – У неё должен быть выбор. Ты должен позволить ей выбирать собственную судьбу, Люк. Она не росла, всю жизнь готовясь и надеясь на возможность того, что случилось.

Люк закрыл глаза, как будто это могло отгородить его от слов.

– Ты думаешь, я не могу понять твоих чувств, Люк? – голос пожилого человека стал неожиданно теплым и сочувствующим. – Я действительно знаю. И желал бы не знать. Я хотел так много… – он прервался, когда его голос сорвался, глубоко вдохнул и продолжил. – Даже твоя мать должна была сделать свой собственный выбор.

– И это убило её, – прорычал Люк. Внезапно бомбардировка самоненавистью стала настолько сильной, что только защита должна была направить её на единственную доступную цель. – Ты думаешь, что понимаешь? – он обратил всю силу своего взгляда на Коллье, обнажая зубы в презрении. – Ты ничего не знаешь об этом. Ты хотел женщину, которую не мог иметь – потому что ты не несешь кровь. У неё же вообще не было никакого выбора. Как нет его у меня.

Доктор вздрогнул, отдернувшись в инстинктивной потребности к отступлению. Люк наблюдал, как он медленно откинулся назад, его светло–голубые глаза сузились от медленно просыпающегося гнева.

– Ты боишься, Люк, и поэтому прикрываешься этим самым принуждением, как будто ты недостаточно человек, чтобы управлять им. Но я знаю лучше, – последние четыре слова были словно ударами. – Ты не животное, Люк. Ты не просто существо инстинкта. И она стоит намного большего, чем твои инстинкты сделают из нее – самку, которая продолжит твою родословную и родит твоих детёнышей.

Он преднамеренно использовал этот термин, и тот возымел желаемый эффект.

Люк вскочил на ноги еще прежде, чем успел захотеть сдержаться, и остановился за незначительный миг до того, как собирался в гневе швырнуть своего старого друга через всю комнату. Его пальцы изогнулись в когти, но он удержал руки по швам до тех пор, пока не смог доверять себе, чтобы ответить.