Чудо купальской ночи - Алюшина Татьяна Александровна. Страница 42

Она продержалась ровно год.

Полине исполнялось восемнадцать лет. Приехала бабушка Тома, пришла бабушка Аня, они втроем накрыли прекрасный стол, два дня готовили, торт испекли. Решили никого не приглашать, семьей отметить. И так здорово получилось – вкусно, тепло и уютно. Говорили замечательные тосты, много шутили, смеялись…

И тут маме позвонили на сотовый. Она ответила… и изменилась вся в один момент. Преобразилась – другой человек!

– Нет! – взмолилась Полина. – Не надо, мам!

– Я ненадолго! – подхватилась легкой птичкой из-за стола Катя и ринулась в прихожую, на ходу что-то объясняя: – Я по делам, всего на пару часиков! И вернусь.

– Мам, нет, – строго сказала Полина и загородила ей входную дверь. – Только не сегодня, прошу тебя!

– Поленька, девочка моя, – заговорила с ней ласково мама и взяла ее ладони в руки. – Мне надо, понимаешь? Мне очень надо, меня ждут.

Она вся светилась, глаза горели возбуждением, она даже дышала чаще, как от бега, в предчувствии, ожидании этой встречи, и вся уже была не здесь – там, с тем мужчиной, в той страсти и иллюзорной жизни.

– Я прошу тебя, мам, останься. Не уходи сегодня, – настойчиво, твердо, но все же попросила Полина.

И вдруг, в секунду, мама изменилась! Лицо сделалось жестким, пугающим, глаза сощурились, нос заострился и, сильно сжав ладони Полины, так, что ей стало больно, она прошипела пугающим голосом:

– Пусти!

– Пусти ее, – сказал папа.

Поля подняла на него глаза. За его спиной стояли обе бабули, бабушка Тома рыдала, а бабушка Аня обнимала ее за плечи и успокаивала. А папа, засунув кулаки в карманы, смотрел на Полину – бледный, осунувшийся буквально за пару минут, и по его лицу и позе было отчетливо видно, как беспредельно он устал.

– Пусть идет, – отпустил он маму и предупредил ровным четким голосом, без эмоций: – Только, Катя, если ты сейчас уйдешь, возвращаться тебе будет не к кому. Больше прощать, терпеть, помогать и спасать тебя я не стану, бороться за тебя не буду и жить с тобой в этом аду больше не хочу и Полинке не позволю.

Катерина выслушала все, что он сказал, не повернувшись, стоя к нему спиной, молча. Потом отодвинула с дороги Полину, открыла дверь и ушла.

А у Полины началась истерика.

Ужасная какая-то! Она рыдала, кричала что-то непонятное, вырывалась из рук отца, пытающегося ее успокоить, остановить. Перепуганные насмерть бабушки бегали по квартире и пытались делать что-то суетливое, непонятное – то начинали звонить в «Скорую» и бросали, то воду несли и оставляли на столе, накапывали сердечные капли, сами же их выпивали и плакали вдвоем.

Папа схватил со стола оставленный стакан с водой и плеснул его Полине в лицо. Она замерла, замолчала на мгновение, а потом заговорила уже разборчиво, но пребывая все в том же состоянии истерики:

– Разве вы не понимаете, я такая же, как она! Такая же! И тоже стану невменяемой и предам всех и жизнь из них вытащу! И буду ложиться подо всех мужиков, лишь бы страсти кипели! Брошу детей, мужа, опозорю, изваляю в грязи всех родных и близких! Потому что это наследственная болезнь! И я стану как она! А я не хочу! Не хочу так!

Папа пытался ей что-то объяснить, тряс за плечи, но Полина уже ничего не слышала, только твердила, что не хочет, плакала и мотала головой.

И тогда он залепил ей пощечину…

И Полинка замолчала и замерла в шоке. А отец резко притянул Полю к себе, обнял и громко, четко, буквально по слогам сказал:

– Ты никогда такой не станешь! Она не твоя родная мать!

– Что?! – захлебнулась потрясением Поля.

Папа отстранил ее от себя, удерживая руками за предплечья, и повторил еще раз:

– Катя не твоя родная мать. Она твоя мачеха.

– А ты?! – беззвучно заплакала Полинка, не отдавая себе отчета, что плачет и не вытирает слез.

– А я твой родной отец.

– А настоящая мама?

– Она умерла, когда тебе был годик. От сепсиса. От заражения крови, – очень сухим голосом говорил он.

– Это я ее убила? – страшным шепотом спросила она.

– Нет, что ты, родная, – снова прижал ее к себе папа и заговорил совсем другим тоном, мягким, любящим: – Она порезалась и занесла инфекцию. Мы не обратили сразу внимания, когда воспалилось, помазали йодом, а когда стало сильно болеть, обратились в больницу, они обработали рану, но оказалось поздно, она занесла какую-то сильную инфекцию. И уже ничего нельзя было сделать, и никакие антибиотики не помогли.

– Как ее звали?

– Юленька. Юлия Павловна.

– А ее родители? У меня есть еще бабушки-дедушки?

– Нет. Юленька была поздним ребенком, и ее родители умерли, когда ты была еще совсем маленькая. Мы все вместе тут жили. Ты их просто не помнишь, хотя они очень тебя любили, баловали. Но не смогли пережить смерть дочери.

– Но почему вы мне никогда не говорили про нее? – поразилась Полина. – Почему я не знала, что у меня была другая мама?

– Сначала не хотели травмировать твою детскую психику, – ответила вместо отца бабушка Аня, – а потом вы так дружно жили, что мы решили не усложнять твою жизнь, рассказать обо всем, когда ты станешь взрослой.

Полина высвободилась из отцовских рук, посмотрела на всех троих и снова беззвучно заплакала.

– Вы понимаете, что я с двенадцати лет больше всего боялась, что стану такой же, как она? Понимаете? – обвиняла она их. – Я все эти шесть лет прожила в ужасе, что со мной случится такая же беда! Решила, что никогда замуж не выйду и детей рожать не стану! Я так боялась себя такую! Встречаться с парнями боюсь! Я даже оставаться с ними наедине боюсь!

Папа рванулся к ней, снова обнял, прижал к себе, погладил по спине и успокаивал:

– Тише, тише, маленькая, – и гладил, гладил ее по спине и тихонько покачивал. – Все наладится. Все у нас будет хорошо, – и быстро распорядился: – Мам, дай ей водички и капель каких-нибудь.

– Да, да, Андрюша, – засуетилась бабушка и побежала на кухню.

– Ты поплачь, но без горечи, – говорил он Полине убаюкивающим голосом, – отпусти обиды, доченька. Мы с тобой переберемся в другую квартиру. Поживем вдвоем. Все у нас наладится.

– А как же она? – глухо в его грудь спросила Полина.

– И Катю не бросим, присмотрим, – пообещал папа. – Но жить с ней больше не будем.

Водички, принесенной бабушкой, Полина попила и капли в рюмке тоже выпила все махом, без возражений. Постояла еще так с папой и заявила вдруг:

– Я салата крабового хочу и утку, – напомнила всем про забытое угощение она.

И обе бабульки засуетились вокруг внучки, обрадовались, все пошли в кухню и устроились там за столом, кормили Полину и смотрели на нее втроем жалостливо и одновременно умиротворенно, а бабушка Тома украдкой вытирала слезы.

Полина поела и заснула прямо за столом, с вилкой в руке. Откинулась на спинку стула и уснула. И проспала сутки.

А когда проснулась, они с папой сложили вещи и на первое время переехали к бабушке Ане. Мама начала их искать – через неделю: до этого дома не появлялась, на звонки не отвечала. А когда появилась, принялась звонить всем с утра до вечера, приходила, умоляла папу, опять каялась и становилась на колени.

Андрей Олегович поговорил с женой и предложил единственный возможный вариант – он кладет ее в больницу на серьезное лечение. Хотя и он, и обе бабушки уже прекрасно понимали, что все это бесполезно. Катя себя больной не считала и откровенно не понимала, о каком лечении идет речь. И уж тем более отказывалась ложиться в клинику.

Все. Без вариантов.

Один раз Андрей Олегович привел Полину в клинику неврозов к тому самому врачу, что лечил маму. Специально привел, чтобы доктор ей обстоятельно и подробно объяснил, что с его пациенткой происходит. И тот объяснил:

– Это тяжелое заболевание, эндорфинная зависимость, встречающаяся крайне редко. И увы, да, как правило, передающаяся по наследству. Дело в том, что когда человек находится в эйфории, у него вырабатывается так называемый гормон счастья, эндорфин, который и дает ощущение блаженства, радости. Как правило, больше всего такие гормоны вырабатываются во время секса, потребления вкусной еды, от любви к партнеру и от наркотических средств. У вашей же мамы, скажем так, сбой программы. Она испытывает огромное счастье, когда участвует в страстных отношениях с мужчиной, это целый букет: постоянный, безудержный секс, страстное влечение партнеров друг к другу и, как ни удивительно, ревность, скандалы, даже драки и примирения, главное, чтобы эмоции, чувства кипели, зашкаливали. Но как только она охладевает к партнеру, он ее больше не интересует и нужен другой объект. Так вот это практически не лечится. Вернее, мы, конечно, можем это излечить, но серьезным медикаментозным путем, в клинике. Можем без стационара сдерживать обострения постоянным приемом препаратов, но, во-первых, согласится ли больная их принимать, а во-вторых, кто будет следить за регулярным приемом лекарств. К тому же они имеют побочные эффекты. Одно могу четко рекомендовать: раз она категорически отказывается лечиться, ни в коем случае не жить рядом с ней, сама сгибнет и вас угробит. Контролируйте, помогайте, но издалека. А лучше оставьте в покое. Возможно, что болезнь отступит.