P.S. Я тебя ненавижу! - Усачева Елена Александровна. Страница 19

И вновь ни фанфар, ни громкого аккорда, хотя в голове у Эли все как-то слишком шумно обвалилось. Что там могло упасть? Два серванта и один комод?

— Еще лучше…

Эля побрела к своей парте. Минаева с Доспеховой обсуждали Элю. Льды Антарктики тают, белые медведи завели дружбу с пингвинами. С чего вдруг у них нашлась такая тема для разговора? Других нет? Про бабочек там, про белочек… Про отметки, опять же…

— Эй, Сухова!

Нет, все-таки странное сейчас время. Если бы не апрель, если бы не день рождения Ленина…

— Элька! Чего, не слышишь, что ли?

Кричала Тихая. Вообще она очень шумная, если уж на то пошло. Это, наверное, как с Тихим океаном или Гренландией. Кто-то там переплыл океан — ни одного шторма, вот и назвал «Тихим», а шумнее его только если море Бурь на Луне. Гренландия тоже никакая не зеленая страна. Хотя в свете ближайшего глобального потепления, может, и позеленеет. Но на Тихую потепление не распространяется.

— Не слышу, — обиделась Эля. Что-то ее за последнее время задергали.

— И не видит, — из прекрасного далека хохотнул Максимихин.

Эля глубоко вздохнула, сдерживаясь, чтобы не обернуться и не ответить, села за свою парту. И обнаружила через проход Севку. Он раскачивался на стуле, со странной ухмылкой поглядывая на Элю.

— А тебе чего? — грубо спросила она, тоже пытаясь выровнять тетради, учебники и дневник на столе. Не получилось, углы торчали.

— Просили передать.

Щелчком пальцев отправил на ее парту записку.

«Придешь ко мне двадцать второго? Н.» С виньеточками, с характерным закруглением букв.

Доспехова.

Костыльков все еще смотрел на нее, развалясь на стуле. Влюбился, что ли?

— А это правда, что у тебя с Максимихиным роман? — спросил и коротко хохотнул.

— Да пошел ты! — успела только сказать Эля, как перед ней возникла Валька с Ганной Подземельной.

Тихая загадочно улыбалась, сильно прижимая к себе Ганну.

— Мы тут подумали, — начала Валька и сорвалась на смех. За ней захохотала Подземельная. — Короче, приходи… — протянула Тихая сквозь хихиканье. — Я потом скажу куда…

От неожиданности Эля приподнялась. Ничего себе раскладец…

Ничка смотрела на нее. Она ждала ответа.

Валька с подружкой уходили. Они свое дело сделали.

«Ну?» — спрашивал взгляд Нички.

Все опять смешалось. То никто на нее внимания не обращал, а то вдруг такой обвал штукатурки. Могли бы хоть разнести свои приглашения на день, дали бы подумать. Потому что не могла она вот так, прямо сейчас отказать самой Доспеховой. Не злилась она на Ничку, ни за ту драку и вообще ни за что. Не виновата была первая красавица класса ни в чем. А попасть к ней на праздник было бы здорово. Это все равно что внезапно получить приглашение на прием к президенту. Кто от такого счастья отвернется? Минаева говорит, что Ничка Элю защищала. Сама Минаева к ней идет, и хоть они не друзья…

Эля кивнула. Ничка дернула уголками губ, вроде как улыбнулась. Эля еще раз посмотрела на записку. А почему бы не пойти? Что ей делать у Тихой? Они и не общались никогда.

— Так ты к кому? — Севка качался на стуле, опасно откидываясь назад, отрывая ноги от пола.

— К Доспеховой, — прошептала Эля, испугавшись своих слов.

— Значит, все-таки влюбилась… — с удовольствием произнес Костыльков. — И что все девчонки так быстро влюбляются? Словно делать больше нечего.

— Дурак!

Севка хмыкнул.

— Я-то умный.

— Никто ни в кого не влюбился!

— Ладно, ладно! Только не ори!

Севка оторвал руки от парты, поднял их, как бы сдаваясь, и тут же, потеряв равновесие, завалился назад, под батарею. Сверху на него обрушился цветок с геранью.

У Доспеховой, наверное, будет хороший праздник. Веселый. Надо же! Сама Ничка позвала… В прошлом году, говорят, было что-то сногсшибательное.

Взгляд задержался на Максимихине. Может, его там и не будет? Неделя впереди. Еще все изменится.

Но почему-то ничего не менялось. Класс набухал, бился волнами, разделяясь на две непримиримые части. Метались туда-сюда последние перебежчики, уныло бродили забытые. Эля все ждала, что Максимихин окажется в их числе. Но он все так же скалил зубы. Эля мучилась над подарком. Универсальный вариант «книга» казался ей неподходящим. У Нички было все. И даже счастье.

Около конюшни курил Миша. Он затягивался, смешно прищуривая один глаз, резко переступал с ноги на ногу, передергивал плечами. Эля вдыхала неприятный табачный запах и улыбалась. Ей нравилось так сидеть, слушать, о чем говорят взрослые — о лошадях, о джигитовке, о сене и о навозе, о новеньких, о том, что стало меньше проката, что в парке сейчас не проедешь — слякоть, грязь. Электроник скрипел тележкой — сегодня была его очередь чистить денники. Основной прокат ушел. Даже Анечка куда-то усвистала. Скоро должны были прийти спортсмены. Эля собиралась остаться и посмотреть, как они тренируются. А потом отсидеться где-нибудь, чтобы застать самое интересное — джигитовку. Тренировка начиналась уже совсем в ночи на плацу. Ставились препятствия, в землю втыкались тонкие прутики. Семен Петрович доставал из сейфа настоящие сабли. Элю с Алькой к этому времени прогоняли, но они тайком пролезали через дальний угол забора и если не ссорились, то успевали подсмотреть. Но потом они все равно ссорились, на них в темноте налетал на огромном Кутузове Миша, топтал конем, отжимая к забору, заставлял уходить, как пришли. И еще долго в сумраке вспыхивал огонек сигареты. В легких и во рту у Эли стоял вкус табака.

Сегодня джигитовки может и не быть. Плац разбит, в грязи ковыряются унылые вороны.

— Можно я подругу приведу? — тихо спросила Эля.

Вряд ли Ничка сидела на лошади. Это будет великолепный подарок.

— Лучше друга, — Электроник вывернул тачку на гору отработанных опилок и остановился передохнуть. — Чего я тут один страдаю?

Альке и правда не везло — он был единственный парень в прокате, а потому его эксплуатировали, заставляли таскать седла, ведра с водой, груженные мокрыми опилками тележки.

— У нее день рождения, я хочу сделать подарок.

— Коня, что ли? — хихикнул Алька.

— Тебя, — огрызнулась Эля.

С Электроником легко было ругаться. Слова рождались сами собой. Перебрасываться репликами они могли часами.

— Ну, подари меня, — легко согласился Алька. — Я ее заставлю денники отбивать.

— Купи сертификат, — ухитрился вклиниться в их ругань Миша. — На одно занятие. Попроси у Петровича. Он бумагу выпишет, а ты заплатишь. И приводи ее, когда захочешь.

Эля подсчитала в уме. Двадцать второе — четверг, можно на ближайшую субботу договариваться.

— Навернется она в свой день рождения и заработает сотряс. Хороший подарочек, — мечтательно протянул Электроник.

— Это ты у меня сейчас сотряс заработаешь, — прошипела Эля.

— Память на всю жизнь, — Алька смотрел в предзакатное весеннее небо.

— И память тоже, — с угрозой в голосе приблизилась к нему Эля.

— Шла бы ты к Петровичу, пока он не уехал, — все так же изящно вклинился в их препирательства Миша. — Деньги есть?

Деньги были. Это потом их не будет. На продукты. Но кого кроме папы волнуют продукты?

Эля теперь постоянно ходила в магазин. Отец не успевал. Он вообще ничего не успевал. Мать не появлялась. Не хотела. Разводиться она тоже не хотела. Отец не настаивал.

Кто же у них раньше ходил за продуктами? Что-то Эля не замечала этого. Они просто появлялись. Чего сейчас появляться не хотели?

К сертификату стоило еще купить розу, но на нее денег не хватало. Придется просить у мамы, а это процесс сложный, душувынимающий. К тому же мама в очередной раз пообещала больше не появляться в их квартире. Потому что ее там все раздражало. И не только папа. Эля тоже. Она была слишком похожа на отца.

В четверг после уроков Минаева снова топталась на ступеньках школы.

— Слушай… — начала она.

Взгляд у Машки в последнее время стал непонятный. Словно она о чем-то задумалась и никак не может выбраться из этого состояния. Домой не шла. Почему-то. И кто только догадается почему?