Моника (ЛП) - Адамс Браво Каридад. Страница 45
- Ты позволишь мне уйти без слова, утешения, без надежды.
Айме подошла к Хуану, вцепилась в его руку изящными нервными пальцами, жадно искала в его зрачках красноватый свет свечи, которая уже почти догорела. Он долго ничего не отвечал, слушал, погруженный в свои мысли, горько поджав губы. Нет, он думал не о ней, не ее видел перед собой. Его воображение было далеко, очень далеко, проходя час за часом, день за днем, шаг за шагом странное путешествие с Моникой де Мольнар на Люцифере, бороздящем море. Воображение видело и слышало ее, и он пробормотал про себя:
- Моника, Моника способна притворяться, лгать, обманывать. Моника как все: лицемерная и легкомысленная.
- Говоришь, как все? – оскорбилась Айме, и подло добавила: – Лицемерка, да; но не вини ее, это естественно, она верна любви к Ренато, как и я своей. Мольнар верны, хотя ты и думаешь наоборот.
- Оставь меня! – взорвался Хуан гневно.
- Конечно же я должна тебя оставить. Пришел тюремщик. Думаю, когда ты останешься один и подумаешь, как сильно я рисковала, чтобы прийти к тебе, ради любви к тебе, которую ты презираешь, чтобы наказать меня. Ты жестокий, Хуан, жестокий и неблагодарный, но в жизни эти долги оплачиваются! Я пришла с миром, но не забывай, что тот, кто может спасти, может и потерять, что твоя свобода и даже жизнь в моих руках.
- Если так, можешь делать все, что хочешь!
- Тебе безразлично? Тебя больше не интересует Моника, да? Даже если скажешь честно, я не поверю. Ты притворяешься, чтобы свести меня с ума, чтобы мучать меня. Ты всегда получал дикое удовольствие, когда заставлял меня рыдать! Ты пожалеешь. Клянусь, пожалеешь! Если ты добьешься, что я превращусь в твоего врага, то пожалеешь о том, что родился, Хуан!
13.
- Моника, Моника, слышишь меня?
Словно возвращаемая толчком, Моника медленно повернула голову и посмотрела на Ренато, сидящего рядом с ней в экипаже, остановившемся перед главным входом у Форта Сан-Педро. Ноэль рассматривал печально и беспокойно роскошную пару, которая, казалось, не замечала его: она, словно погруженная в свои мысли, а он, убеждая ее, словно наивысшей силой воли.
- Ты показала удивительное испытание здравого смысла, не войдя в камеру, где увидела незнакомца. Тем не менее, мне бы хотелось узнать адвоката, который будет защищать Хуана Дьявола.
Ренато жадно смотрел на Монику, которая казалась неподвижной, бесчувственной, скрывая невыносимую тайну. Лишь отблеск тревоги отразился в глазах Моники, когда они проезжали широкую площадь; она повернулась, вопрошая:
- Чего мы ждем? Почему не едем?
- Когда пожелаешь. Если бы ты была совершенно разумной и позволила увезти тебя в Кампо Реаль… Там все готово…
- Простите, Ренато, – вмешался Ноэль. – Я забыл сказать, что донья София и Айме в Сен-Пьере со вчерашнего вечера. Может быть, я зря сообщил, что вы, возможно, будете огорчены, но донья София ответила, что вы тоже побеспокоились огорчить их.
- Более двадцати лет моя мать не была в Сен-Пьере, – заметил Ренато, заметно недовольный. – Она всегда отказывалась сопровождать отца. Она ненавидела город, дорогу, долгую поездку. Где они? Они не могли пойти в гостиницу!
- Донья София обустроила ваш старый дом, закрытый с последнего раза, когда дон Франсиско был в Сен-Пьере, это более пятнадцати лет назад. Она привезла прислугу, и кажется, решила провести там некоторое время.
- Я откажу им в этой бессмысленной прихоти. Нечего искать в столице, а тебе, Моника, тем более. Пойдем туда. Думаю, смогу убедить их в этом. Единственное разумное, что они могут сделать – выехать этой же ночью.
- Не вези меня в своей дом, Ренато! Прошу, требую, если это нужно! Я поеду только в свой дом.
- Твой дом? Дом у пляжа? Но это немыслимо! Там даже нет слуг.
- Я хочу остаться одна, хочу вести себя, как имею право: законная супруга Хуана… и как твой противник на суде. Это место принадлежит мне, и я займу его, несмотря ни на что.
- Несмотря ни на что? Ты признаешься, что обижена на Хуана! Тем не менее…
- Тем не менее, я выполню долг, Ренато. Отвези меня домой, или я слезу с повозки и пойду пешком одна.
- Ты не можешь идти одна туда.
- Одна я буду отныне и впредь. Пойми это наконец, Ренато. Мне нужно побыть одной, я хочу быть одна, должна побыть.
В ее глазах дрожали слезы, и Ренато Д`Отремон сжал губы, чтобы сдержать яростную фразу, вот-вот готовую сбежать, и почтительно сказал:
- Хорошо, как хочешь, – повысив голос, он приказал кучеру: – Эстебан, поезжай по дороге на пляж. Мы едем в дом Мольнар.
Словно тень, Моника прошла широкие запертые комнаты. Она даже не остановилась распахнуть окна; подгоняемая шквалом отчаяния, она бежала к широкому двору, добравшись до деревьев; погружая ноги в сухие листья, она открыла решетчатую калитку и минуту неподвижно стояла над темным камнем, повернувшись к морю, залитому серебряной луной. Летели соленые брызги моря, она шла по скользким камням, дойдя до края берега. Там стоял Люцифер. Она видела его качающиеся мачты и жгучая боль, имеющая горечь ревности, прорвалась слезами, горше, чем соленая пена, источаемая морем.
- Хуан, Хуан, ты до сих пор думаешь о ней, принадлежишь ей. Всегда будешь принадлежать. Ты выпрашиваешь ее поцелуи, раб ее плоти. Неправда, что она любила тебя всей душой. А есть ли у нее душа? Ее душа ничего не стоит! Как счастлив был бы ты с ней на тех диких островах! С каким желанием любил бы на пустынных пляжах! А я всегда буду лишь тенью, к которой однажды ты имел милосердие.
- Моника, Моника! Вы сошли с ума? Вы поскользнетесь и упадете в пропасть! Пожалуйста, отойдите. Отойдите…
Педро Ноэль подошел к Монике, увлекая ее от края берега почти силой, остановил на ней беспокойный взгляд и спросил: – Моника, что вы делали там? Неужто хотели?
- Нет, Ноэль, я христианка.
- Но почему вы так изменились? Что могло вас так изменить? Кто был с Хуаном?
- Что значит имя? – уклонялась Моника с глубокой тоской. – Завтра я исполню долг, не более. А теперь Ноэль…
Превозмогая душившие ее рыдания, Моника, протянув руку, указала Ноэлю на дорогу на пустынной улице.
- Я не могу оставить вас одну, Моника. Я попросил Ренато позволить мне вернуться, с надеждой, что мое присутствие не будет вам неприятно, что мое общество будет для вас терпимо. Но…
- Простите меня, Ноэль, но в этот момент… – отвергала Моника, сдерживая нетерпение.
- Я отдаю себе отчет, что в этот момент вам не до учтивости, даже не надеюсь, надеюсь лишь не мешать вам. К тому же у вас был интерес, надежда, которая неожиданно исчезла. Не было адвоката в камере Хуана, была женщина, не так ли?
- Да, Ноэль, не было адвоката. Но ради Бога, не говорите ничего!
- Я буду молчать, кто бы сомневался! Конечно же я должен молчать. Но не хотите ли рассказать ему, кто был там? Крикните, забудьте о почтительности. Хватит уже, знаете? Хватит!
- Умоляю вас молчать! И оставьте меня, Ноэль. Мне ничего не приходит в голову. Мне только нужно побыть одной, оставьте меня.
- Простите, Моника. Только я понял ваши чувства, прочувствовал до конца то, что казалось невозможным. Вы, моя бедная девочка, любите Хуана.
- Нет, нет! Почему я должна любить его? – неубедительно возразила Моника. – Я чувствую к Хуану некоторую благодарность, только это.
- Моника, почему бы нам не поговорить откровенно? – решился Ноэль. – Не смотрите на меня, как на врага Хуана. Я никогда им не был. Не смотрите на меня как на работника дома Д`Отремон. Я был им и буду, вероятно, до самой смерти. Но чувства стоят отдельно. Я вправду не должен говорить. Это было бы бестактным.
- Нет, Ноэль, не бестактно. Я прекрасно знаю, кто такой Хуан, и почему вы продолжаете служить дому Д`Отремон, хотя и держитесь в стороне. К тому же, эта тайна, о которой все злословят. Судьи знают, будут видеть, на чью сторону перевесится чаша весов; знает простой люд, который уже злословит; знает аристократия, которая притворяется, что не видит позорное пятно; это, конечно же, знает губернатор, но избегает ответственности.