Моника (ЛП) - Адамс Браво Каридад. Страница 56
Посреди тишины зашел Хуан. Как и Ренато, он казался затихшим и бледным; был преисполнен выражением безнадежности, выражением, которое было в двух разных лицах, словно нерушимая печать, делая их похожими на братьев.
- Прежде чем выйдут свидетели в защиту, – уведомил председатель. – Я спрашиваю вас во второй и последний раз, обвиняемый Хуан Дьявол: желаете ли вы воспользоваться помощью официального защитника, предоставляемого вам на суде?
- Нет, сеньор председатель.
- Ладно. Пусть войдут свидетели.
- Свидетели в защиту: Сегундо Дуэлос Панар. – назвал секретарь.
- Вопрос порядка, сеньор председатель, – возразил Ренато. – Сегундо Дуэлос входит в группу команды Люцифера. Можете отметить его, как работника Хуана Дьявола.
- Речь идет о сохранении свободы, сеньор Д`Отремон, – отверг председатель. – пусть даст клятву или будет осужден за лжесвидетельство, если его показания будут ложными. – и повернувшись к Сегундо, заявил: – Подойдите к месту свидетелей… Вы отдаете себе отчет в ответственности, которую берете на себя, если будете лгать, свидетель?
- Да, сеньор, конечно. Но мне не нужно лгать, чтобы защитить Хуана Дьявола.
- Хорошо. Вы клянетесь говорить правду, всю правду, и только правду касательно всех заданных вопросов? Отвечайте: «Да, клянусь». И положите руку, чтобы поклясться.
- Да, клянусь.
- Опустите руку и скажите, знаете ли вы обвиняемого Хуана Дьявола. Все, что можете сказать в отрицание обвинений или смягчить ответственность за них. Вы присутствовали, когда произошла драка в таверне «Два брата», где был ранен Бенхамин Дюваль?
- Нет, сеньор, я никогда не был с Хуаном, когда мы прибывали в порт. Я следил за стоящей в порту шхуной, он входил и выходил, брал груз, улаживая все формальности. Затем он платил нам, иногда зарплату, иногда часть прибыли. Он щедрый и внимательный с нами. Никогда он не обманывал нас.
- Могу ли я задать вопросы свидетелю, сеньор председатель? – просил Ренато. Тот одобрил прошение, и Ренато повернулся к Сегундо: – Знаете ли вы, что большая часть груза, перевозимая Люцифером, была украдена? Помните, вы клялись под присягой.
- Ну, я никогда не спрашивал капитана, откуда груз. Не думаю, что кто-то из членов экипажа будет спрашивать, и думаю, что всякий капитан не потерпит такие вопросы.
- Вы закончили, сеньор Д`Отремон?
- Минутку, сеньор председатель. Свидетель был на Ямайке, когда был похищен Колибри. Он видел, как тот ударил наемников Ланкастер, что стрелял в бочки рома, как тот спрятал мальчика в шхуне, взяв ради собственной выгоды, и снял якорь, чтобы отчалить. Видели или нет?
- Да, видел. Но то, что ради пользы – неправда. Колибри ничего не делал на корабле или еще где-нибудь. Жизнь славного ребенка проходила в сопровождении капитана, и мне не хотелось, чтобы он стал юнгой, хотя я несколько раз просил, потому что мне было нужно.
- Какие предлоги он высказал, чтобы не предоставлять эту помощь?
- Предлоги, никакие. Он лишь сказал, что не хочет юнг на корабле. Что юнги очень страдают.
- Да, сеньор председатель, – вмешался Хуан. – Я жил юнгой в течение трех лет. Прекрасно знаю, какова участь мальчика, когда все, начиная с капитана до самого последнего моряка, могут ему приказывать, делать замечания и наказывать. Если бы я не забрал Колибри с Ямайки, то он все еще был бы рабом. Кем и был в доме Ланкастер. Сотни раз могу заверить, и Сегундо Дуэлос, который поклялся говорить правду, может подтвердить. Когда ты в первый раз увидел Колибри, Сегундо? Отвечай правду… правду!
- Он тащил груз дров, слишком тяжелый для него. Надзиратель кидал ему вслед камни, и кричал, чтобы тот поторапливался.
- Я закончил свои вопросы, – прервался Ренато, намереваясь прекратить нарастающие перешептывания. – Считаю бесполезным, сеньор председатель, повторять столь неприятный рассказ, и повторю сказанное ранее на суде: Почему Хуан Дьявол или кто-либо из его людей не заявили об этом властям? Почему он и те, кто его сопровождают, считают, что имеют право вершить правосудие своими руками? В этой несчастной истории Колибри…
- Это не более, чем слова, сеньор председатель!
Снова Моника поднялась, словно движимая неконтролируемой силой; снова встала перед судом, уклоняясь от Ренато, пытавшегося ее остановить, уже крикнув во весь голос, потому что ее совесть не могла молчать:
- Это слова. Подойди сюда, Колибри, подойди! Сеньоры судьи, сеньоры присяжные, не на словах, а на деле я покажу вам. На плоти этого ребенка отмечены следы варварства Ланкастер, и никакое слово не может сказать лучше, чем эти шрамы. – Резко она сорвала белую рубашку с Колибри, показывая ужасные следы жестокости, которая заставляла вздрагивать, наполняя глаза слезами. – Это самое ясное доказательство! Самое тяжкое обвинение против Хуана, и задача любого честного человека продолжать смотреть на это.
Моника отвела в сторону испуганного мальчика, пробежала сверкающим взглядом по замолчавшей трибуне, пораженной и взволнованной, и не глядя на Хуана, повернулась к Ренато:
- Я уже сказала на суде, что Хуан не знал о существовании моего приданого, скромного, но нетронутого. Я оплачу долг, в котором обвиняют Хуана в злоупотреблении доверием. Я сделала торжественное обещание, кредиторы присутствуют, я выплачу все, до последнего сентаво, и я верю в правосудие, не такое, какое оно для вас, сеньоры присяжные, как буква закона, наказывающая вслепую, а человеческое сочувствие, которое применяет этот закон на каждом человеке, в каждом сердце, в каждом случае. Он не сопротивляется, не хочет защищаться; но я прошу справедливости. Человеческой справедливости для обвиняемого!
- Тишина! Хватит! – взывал председатель. – Судебный пристав, попросите публику соблюдать порядок и тишину, или я решу освободить зал. А что касается вас, сеньора Мольнар, сделайте одолжение, покиньте зал. Суду нужно продолжать без перерыва.
Как сомнамбула, покидала Моника широкий зал суда, обернувшись в дверях, чтобы взглянуть на Хуана на миг, но она отвела в сторону потрясенные глаза, сжигаемая ярким огнем, показавшимся в глазах странного мужчины. Глаза, которые она всегда видела холодными и надменными, печальными и насмешливыми, отражавшими боль и грусть мира, теперь блестели жарким блеском благодарности, почти восхищения.
- Ты… здесь!
Двинув головой, Моника сделала шаг назад. Ничто в мире не могло ударить ее так сильно, как присутствие здесь Айме, рядом с окнами, выходящими в зал суда.
- Я уже слышала, как ты защищала Хуана. Ты получила столько восхищения. И я видела, как он смотрел на тебя. Знаешь, а ты прекрасно выкручиваешься. Ты необычайно изменилась, и тебя уже нельзя назвать Святой Моникой.
- Замолчи! Хватит! Я не собираюсь тебя выносить! – гневно выразилась Моника.
- Полагаю, тебе приходилось многое выносить. Я знаю Хуана. Он не рыцарь Круглого Стола. Наоборот. Не родилась еще женщина, которая посмеется над ним.
- Ты замолчишь наконец? Проклятая, подлая!
- Хватит! Ты никто, чтобы меня оскорблять!
- Этого еще мало, Айме. Ты пала так низко. Что ты здесь делаешь? Что делаешь, позабыв обо всем: обязанностях, имени, клятвах, клятвы, данные тобой у подножья алтаря, которые ты полностью растоптала; что ты сделала со мной, ради жизни нашей матери?
- Но по какому праву?
- Посмотри на эту бумажку. Узнаешь ее, да? Это ты написала. Я узнала почерк, твои духи, бесстыдную форму выражаться.
- Кто дал тебе эту бумагу? Откуда ты взяла ее? Не сомневаюсь, ты бы всей душой пожелала бы сделать мне что-нибудь, чтобы уничтожить. – высказалась Айме со свирепой насмешкой.
- Ты уничтожена своими поступками и действиями. Зачем ты пришла на суд? Почему пишешь в таком тоне Хуану, когда цена моей жертвы была равна тому, чтобы перечеркнуть твое прошлое?
- Цена твоей жертвы? Ай, сестра, мне кажется, жертва не такая уж и большая! Если нет, почему же ты так защищаешь Хуана?
- Я защищаю его потому, что он благородный и искренний, потому что у него было милосердие к моему несчастью, потому что в любом случае я его жена. Потому что спасаю тебя в конце концов, когда ты решила потопить меня там, где возможно, была моя смерть. А теперь упрекаешь, что я не умерла, сожалеешь, что человек, в чьи объятия ты кинула меня, которого бросают в звериную клетку, имеет человеческие чувства.