Инферно - Браун Дэн. Страница 24

Но главное наследие Медичи относится не к финансам и не к политике, а к художественному творчеству. Едва ли не самые щедрые покровители, которых когда-либо знал мир искусства, Медичи не жалели денег на заказы, благодаря которым расцвели самые пышные цветы Ренессанса. В список светил, пользовавшихся покровительством этой семьи, входили такие гиганты, как Леонардо да Винчи, Галилей, Боттичелли… Самое знаменитое полотно последнего, «Рождение Венеры», было написано по заказу Лоренцо Медичи – он решил подарить двоюродному брату на свадьбу эротическую картину, чтобы тот повесил ее над своим брачным ложем.

Лоренцо Медичи – благодаря своей щедрости он снискал себе прозвище Великолепный – и сам был неплохим поэтом и художником, да к тому же имел отличное чутье. В 1489 году ему приглянулись работы одного начинающего скульптора, и он пригласил талантливого паренька пожить во дворце Медичи, где тот мог оттачивать свое мастерство среди живописных шедевров, в атмосфере утонченной поэзии и высокой культуры. Подопечный Медичи быстро пошел в гору и в итоге изваял две самые знаменитые скульптуры в истории – «Пьета» и «Давид». Сегодня мы знаем его как Микеланджело – этого гениального творца иногда называют величайшим даром, который человечество получило от Медичи.

С учетом страстной любви Медичи к искусству, подумал Лэнгдон, члены этой семьи вряд ли огорчились бы, узнав, что здание перед ним – изначально оно служило Медичи конюшнями – превратилось в пышущий творческой энергией Институт искусств. А когда-то этот спокойный уголок, теперешний приют молодых художников, был избран для постройки конюшен по причине своей близости к самому лучшему во всей Флоренции участку для верховой езды – садам Боболи.

Лэнгдон покосился налево – туда, где из-за высокой стены выглядывали верхушки деревьев. Теперь по просторам садов Боболи любили гулять туристы. Лэнгдон почти не сомневался, что если им с Сиеной удастся проникнуть за ограду, они сумеют пересечь весь парк незамеченными и таким образом миновать Порта Романа. В случае чего в этом обширном парке есть где укрыться: леса, лабиринты, гроты, нимфеи… Мало того, пройдя сады Боболи насквозь, они очутятся у палаццо Питти – каменной цитадели, откуда Медичи во время оно управляли всем своим великим герцогством. Сейчас же этот дворец со ста сорока залами превратился в одну из главных туристических достопримечательностей Флоренции.

Если мы доберемся до палаццо Питти, подумал Лэнгдон, до моста в Старый город будет рукой подать.

С деланным безразличием Лэнгдон кивнул на высокую стену парка.

– Как нам попасть в Сады? – спросил он. – Хочу показать их сестре, а в институт мы еще успеем.

Парень с татуировками покачал головой:

– Отсюда не попадете. Вход далеко, у палаццо Питти. Вам придется проехать через Порта Романа и обогнуть парк.

– Чушь собачья! – выпалила Сиена.

Все, включая Лэнгдона, повернулись и уставились на нее.

– Не гоните, ребята! – Она хитро ухмыльнулась студентам, поглаживая свой белокурый хвостик. – Хотите сказать, что вы никогда не забираетесь туда покурить травку и повалять дурака?

Студенты переглянулись, а потом дружно расхохотались. Парень с татуировками был совершенно сражен.

– Мэм, вы просто обязаны здесь преподавать, – заявил он. Затем подвел Сиену к углу дома и показал за него, на автомобильную парковку. – Видите вон тот гараж слева? За ним стоят козлы. Залезаете по ним на крышу и спрыгиваете со стены на ту сторону.

Сиена уже шагала туда. Обернувшись на ходу, она глянула на Лэнгдона с насмешливой улыбкой.

– Пошли, братец Боб. Или ты уже слишком стар, чтобы лазить через заборы?

Глава 22

Женщина с серебристыми волосами прислонилась головой к пуленепробиваемому окну фургона и закрыла глаза. Все вокруг нее плыло. Ее мутило от препаратов, которые ей велели принять.

Мне нужен врач, подумала она.

Однако ее вооруженный сопровождающий получил строгий приказ: игнорировать все ее нужды, пока задание не будет успешно выполнено. Судя по доносящимся до них звукам, вокруг царил такой хаос, что до этого было еще далеко.

Ее головокружение усилилось, и ей стало трудно дышать. Борясь с очередным приступом тошноты, она вновь спросила себя, каким образом жизнь привела ее на эту сюрреалистическую развилку. Ответ был слишком труден, чтобы найти его в таком лихорадочном состоянии, но она твердо знала, где все это началось.

В Нью-Йорке.

Два года тому назад.

Она прилетела в Манхэттен из Женевы, где уже почти десять лет занимала весьма завидный и престижный пост – директора Всемирной организации здравоохранения. Как специалиста по эпидемиологии и инфекционным болезням ее пригласили в ООН прочесть лекцию о предотвращении пандемий в странах «третьего мира». Рассказывая о методах раннего обнаружения болезней и о планах лечения, разработанных ВОЗ и другими организациями, она излучала уверенность и оптимизм.

После лекции она задержалась в вестибюле, чтобы перемолвиться словечком с несколькими учеными. Внезапно их беседу прервал сотрудник ООН с бейджиком, указывающим на его высокий дипломатический ранг.

– Доктор Сински, нам только что звонили из Совета по международным отношениям. Один человек хочет с вами поговорить. Машина ждет.

Озадаченная и слегка встревоженная, доктор Элизабет Сински извинилась перед собеседниками и взяла свою небольшую сумку. Пока лимузин, в который она села, катил по Первой авеню, ее беспокойство росло.

Совет по международным отношениям?

Как и все остальные, Элизабет Сински кое-что о нем слышала.

СМО был основан в 1920-х годах как частный «мозговой центр», и с тех пор в нем перебывали в качестве членов чуть ли не все госсекретари, с полдюжины президентов, большинство директоров ЦРУ, сенаторов и судей, а также представители знаменитых финансовых династий вроде Морганов, Ротшильдов и Рокфеллеров. Благодаря такому уникальному сочетанию интеллекта, капитала и политического влияния Совет по международным отношениям приобрел репутацию «самого влиятельного частного клуба в мире».

Будучи директором Всемирной организации здравоохранения, Элизабет привыкла иметь дело с сильными мира сего. Долгий стаж работы в ВОЗ вкупе с врожденной прямотой заслужили ей широкое признание: недавно крупный новостной журнал даже включил ее в число двадцати самых влиятельных людей планеты. «Лицо мирового здоровья» – гласила подпись под ее фотографией, и Элизабет это слегка позабавило, поскольку в детстве ее преследовали болезни.

Ребенком она страдала от жестокой астмы и в шесть лет прошла курс лечения высокими дозами многообещающего нового лекарства – первого из введенных в оборот глюкокортикостероидов, или стероидных гормонов, – после чего астматические симптомы исчезли без следа. К сожалению, у чудо-лекарства были и побочные эффекты, и проявились они лишь годы спустя, когда Сински переступила рубеж полового созревания… но так и не дождалась менструации. Она навсегда запомнила ту тяжелую минуту, когда врач сказал ей, девятнадцатилетней, что ее репродуктивной системе нанесен непоправимый вред.

Элизабет Сински не суждено было иметь детей.

Со временем рана затянется, сказал врач, но горечь и ощущение пустоты в ее душе не исчезали, а, наоборот, росли. Беда была еще и в том, что лекарство, которое лишило Элизабет шанса родить, никак не повлияло на заложенный в ней природой материнский инстинкт. Десятилетиями она подавляла в себе это несбыточное желание, и даже теперь, в шестьдесят один год, при виде мамы с малышом у нее всегда щемило сердце.

– Мы почти на месте, доктор Сински, – сообщил водитель лимузина.

Элизабет пробежалась гребешком по своим длинным серебристым локонам и мельком глянула в зеркальце. Не успела она собраться с мыслями, как машина остановилась и водитель распахнул дверцу, помогая ей выйти на тротуар в фешенебельном районе Манхэттена.

– Я подожду здесь, – сказал он. – Когда закончите, отвезу вас в аэропорт.