Грифон - Щепетнов Евгений Владимирович. Страница 58

Странно, что возле стада овец я не увидел пастуха — может, он спал где-нибудь на травке, а может, спрятался, увидев Дон Кихота и Санчо Панса на одном «ишаке». Лошадка была небольшой, так что мои ноги и вправду болтались где-то у земли, и я точно напоминал литературного персонажа.

Василиса остановила лошадь на развилке и спросила:

— Направо или налево?

Я слегка подумал, потом принял решение:

— Давай-ка налево. Тропа все равно подойдет к реке, здесь миновать ее невозможно. Приведем себя в порядок — появиться в таком диком виде в селении — это чревато. Не убивать же мне их всех, в самом деле, если нападут? А они нападут — рупь за сто. На таких чучел как мы грех не напасть. Кстати, еще не факт, что мы их убьем. Достаточно случайной стрелы, и не помогут никакие файерболлы.

— Не хочу стрелу! — поежилась Василиса и, тронув лошадь пятками, погнала ее вверх по тропе.

Надо сказать, лошадка на удивление легко справлялась с подъемом, несмотря на то что на ней сидело сто с гаком живого веса. Мохноногая, крепкая, она карабкалась по тропе, как леопард, и даже не очень запыхалась. Правда, вспотела и воняла ужасно — я как-то раньше не нюхал лошадиного пота, и он оказался совсем не таким, как мне представлялось. В общем, теперь я понял, какими вонючими козлами бродили все эти мушкетеры и иже с ними. Лошадиный пот впитывался в одежду, и от меня воняло, как от жеребца.

Я сообщил об этом прискорбном факте своей половинке, на что та с усмешкой заметила, что каждому мужчине лестно сравнение с жеребцом. Даже если это касается всего лишь пота. Мол, ты — настоящий жеребец! И неважно, что дама при этом имела в виду.

Тропа подошла к реке и пошла по склону прямо над ней. В одном месте она стала полого спускаться вниз, отчего я сделал вывод, что тропа ведет сюда неспроста. И точно — со склона горы стало видно избушку, выстроенную над рекой, на террасе. Вокруг избушки стоял плетеный забор, точнее выражаясь, плетень, так его испокон веков звали на Руси. Вокруг избушки не было видно никаких признаков жизни. Более того — точные признаки совершеннейшего отсутствия жизни, выражавшиеся во множестве надгробий различного вида — от горизонтальных плит до вертикальных камней.

Немного сбоку, в пятидесяти метрах от хижины, находился огромный дуб — самый большой из тех, что мне приходилось видеть в своей жизни. При взгляде на него сразу вспоминался пушкинский дуб, где кот ученый бегает по цепи. (Чего он там жрал, непонятно. И куда гадил — тоже. На русалку, что ли?) Только вот цепи тут не было, а когда мы подъехали ближе, вместо цепи обнаружилось множество — буквально сотни или тысячи — различных предметов, привязанных и прислоненных к дереву. Этакая гигантская помойка, на которую сумасшедшие люди выбросили множество нужных в хозяйстве вещей — ножей, топоров, украшений, чашек, ложек — всего, что годится в доме. А также монет — практически все они были серебряными. Медных я что-то не увидел. Может, медные в этот период истории не чеканили?

— Вась, это чего, кладбище? — полушепотом спросила Василиса. — Я чего-то боюсь!

— Людей надо бояться! — буркнул я. — Мертвые не кусаются! — И тут же подумал о том, что это не совсем верно, и вообще — совсем неверно — в свете последних событий. Очень даже кусаются…

В избушке, смотрящей на мир подслеповатыми, затянутыми мутной субстанцией окнами, никого не было. На стенах висели пучки трав, пахло в доме довольно приятно — травами, смолами, какой-то химией.

Каменный очаг, выходящий своей трубой через крышу, был холоден, а угли давно остыли. Хозяин или совсем покинул этот дом, или отсутствовал в нем длительное время. Однако скорее всего он все-таки ушел на какое-то время, так как вещи остались на месте — каменные ступки с остатками растолченных семян, глиняные бутыли и бутылочки с резко пахнущим содержимым — вероятно, какими-то отварами. Мы отпустили лошадь попастись возле избушки, на склоне горы, а сами спустились к реке, чтобы помыться.

Вода была ледяной — слегка мутноватая, река начинала свою жизнь от горных ледников, так что фактически мы умывались талой снеговой водой. Ощущение не из приятных, надо сказать. Руки сводило от ледяной воды.

Быстренько смыв с себя грязь, прополоскав одежду, мы отжали ее и, натянув на себя, побежали наверх, к хижине, клацая зубами и слегка подвывая от холода. Согреться нам было нечем — дрова-то лежали под деревянным навесом, вот только разжечь очаг нам было нечем. Пришлось усесться на солнцепеке и сушить одежду на себе.

Пока мы сидели, я сделал новую попытку пробиться к грифону. Много, много раз я пытался его вызвать, и когда уже отчаялся, услышал его тихий голос, как будто он откликался издалека или из-за стены:

— Тут я! Еле пробился!

— Что случилось, Арн?! Где мы? Куда попали?

— Я не знаю. Одна из параллельных вселенных. Один из миров, в который я могу перемещаться. У меня не было времени сосредоточиться, и я выкинул вас туда, куда придется.

— Лучше бы ты духов попросил нас защитить! Зачем перебрасывать неизвестно куда?

— Была причина. После того как тебе едва не разбили башку, в твоем мозгу нарушились связи. Короче говоря, ты потерял способность управлять духами. Вернее — это я потерял. Более того — меня фактически тут нет. В тебе нет.

— Это еще как? — неприятно удивился я. — Если тебя нет, я не могу управлять духами. А самое главное — не могу вернуться домой, так? И кстати, куда ты делся? Как так получилось, что ты исчез? А если исчез — как ты со мной разговариваешь?

— Это трудно объяснить. Многое изменилось после того, как тебе разбили голову — кстати, ее реально разбили. Череп треснул, мозг получил повреждения. Кровотечение в мозг. Если бы не твоя регенерация — ты сейчас был бы трупом. Удивительно, что ты еще не сделался полуидиотом. Впрочем, человеческий мозг — штука странная, неисследованная, и могут быть множество непонятных вещей. Слушай, как получилось: при ударе я-сущность выскользнул из твоего мозга и вернулся в свое тело, в свой мир. Но я-часть меня остался здесь. Не полностью, то есть осталось как бы эхо от меня-Арна, растворенное в твоих мозговых клетках. Мне понадобилось время, чтобы собрать остатки сознания вместе, и ты мне помог — я шел на твой голос. Теперь я здесь. Пока здесь. Насколько долго — не знаю. Возможно, что будет распад личности, ведь сущность моя ушла. И с ней большинство способностей. Печально, но это так. Прости, Вася, что я запустил вас неизвестно куда.

— Прощу, если запустишь обратно! — мысленно возопил я. — Нам что теперь, оставаться в этом диком веке? Да мы тут сгинем! Я вообще-то домой хочу, нам еще врагов надо покарать, найти убийц нумизмата, добраться до тех, кто обвинил нас в преступлении и отнял состояние Василисы — как нам это сделать?

— Я могу отправить вас в другой мир. Но попадете ли вы в свой — это вопрос. А еще больший вопрос — сохранятся ли у меня способности отправлять вас куда-нибудь. Я слишком неустойчив и при переходе могу просто рассыпаться. Раствориться в небытие.

— Ну что же делать?! Ну есть же какой-нибудь выход! — в отчаянии вскричал я и тихо застонал. Василиса встрепенулась и спросила:

— Что с тобой? Тебе плохо?

— Мне очень плохо! — пояснил я и рассказал все, что произошло, все, что знаю о грифоне и о нашем нынешнем положении в этом мире. Василиса долго молчала, потом вздохнула и философски заметила:

— Будем выживать. Что же еще делать-то? Твои магические способности остались, так что не все потеряно. Грифона жалко, да… мне так хотелось на тебе покататься, — неожиданно хихикнула она, — но ничего. Я и так на тебе… покатаюсь. Вот только поесть бы нам, а? Я чего-то проголодалась, аж в животе бурчит! Мы уже несколько часов без еды, считай, весь день. Скоро уж вечер, а во рту маковой росинки не было.

— Поищем в избушке, может, этот лекарь чего-нибудь притырил, не может быть, чтобы еды не было. Знаешь что — ты, может, порыскаешь там, а? А я пока поговорю с Арном… или вернее — Арном-два. Ладно? Это важнее, чем еда на нынешний момент. Без еды мы можем два месяца жить, а вот без магии можем быстренько окочуриться. Она единственная для нас защита. Кстати, натаскай дров в очаг, я кое-что придумал… похоже, все-таки мне крепко дали по башке, что я сразу не сообразил, что надо делать. Идиот.