Уцелевший - Паланик Чак. Страница 47
Правда?
«Правда, — говорит она. — Поэтому не бойся».
Я гляжу в зеркало в форме сердца на то, как я старею.
Знак пролетает в окне, сообщая: Водите Осторожнее.
Знак пролетает в окне, сообщая: Скорость Измеряется При Помощи Радара.
Знак пролетает в окне, сообщая: Включите Фары Для Безопасности.
Фертилити говорит: «Ты можешь просто расслабиться и дать случиться тому, что должно?»
Я спрашиваю: она имеет в виду катастрофы, боль, нищету? Могу ли я позволить всему этому случаться? «И радость, — говорит она, — и Безмятежность, и Счастье, и Удовлетворенность». Она называет крылья Колумбийского Мемориального Мавзолея. «Тебе не нужно контролировать всё, — говорит она. — Ты не можешь контролировать всё».
Но ты можешь быть готорым к катастрофе.
Знак пролетает мимо, сообщая: Пристегнитесь.
«Если всё время думать о катастрофах, то они начнут происходить,» — говорит Фертилити.
Знак пролетает мимо, сообщая: Осторожно, Камнепад.
Знак пролетает мимо, сообщая: Впереди Опасные Повороты.
Знак пролетает мимо, сообщая: Скользко, Когда Мокро.
За окном Небраска приближается с каждой минутой.
Весь мир — это катастрофа, которая ждет своего часа, чтобы случиться.
«Я хочу, чтобы ты знал, что я не всегда буду здесь, — говорит Фертилити, — но я всегда тебя найду».
Знак пролетает в окне, сообщая: Оклахома 40 км.
«Не важно, что случается, — говорит Фертилити, — не важно, что делаешь ты или твой брат, всё идёт как надо».
Она говорит: «Ты должен доверять мне».
Я спрашиваю: А ты можешь мне достать Гигиеническую Помаду. Для губ. Они растрескались.
Знак пролетает мимо, сообщая: Оползни.
«Окей, — говорит она. — Я простила твои грехи. Если это поможет тебе расслабиться, думаю, что я смогу достать тебе Гигиеническую Помаду».
11
Конечно же, мы потеряли Фертилити на стоянке грузовиков за границей Денвера, Колорадо. Даже я мог предвидеть это. Она выскользнула, чтобы купить мне Гигиеническую Помаду, когда водитель грузовика пошел отлить. Адам и я спали до тех пор, пока не услышали ее крики.
И конечно же, она все именно так и планировала.
В темноте, при свете луны, проходящем через окна, я иду, натыкаясь на мебель, туда, где Адам бросил открытыми две входных двери.
Мы уезжаем со стоянки грузовиков, набирая скорость, а Фертилити бежит за нами. Одна ее рука вытянута вперед и держит маленький цилиндрик Гигиенической Помады. Ее рыжие волосы развеваются позади нее. Ее туфли хлюпают по тротуару.
Адам протягивает руку, чтобы спасти ее. Другой рукой он держится за дверной косяк.
Из-за тряски дома маленький мраморный журнальный столик падает и катится к Адаму, стоящему в дверях. Фертилити уворачивается, когда столик падает на землю.
Адам говорит: «Возьми мою руку. Ты можешь до нее дотянуться».
Стул из столовой вытряхивается на дорогу и разбивается, чуть не задев Фертилити, и она говорит: «Нет».
Ее слова почти теряются в рёве мотора грузовика, она говорит: «Возьми Гигиеническую Помаду».
Адам говорит: «Нет. Если я до тебя не дотянусь, то мы прыгаем. Мы должны оставаться вместе».
«Нет, — говорит Фертилити. — Возьми Гигиеническую Помаду, она ему нужна».
Адам говорит: «Ты ему нужна больше».
Окна, которые мы оставили открытыми, затягивают воздух внутрь, и план удобного для жизни этажа без перегородок подхватывается воздушным потоком и выносится через входные двери. Бросательные подушки с вышивкой сдуваются с дивана и вылетают через передние двери вокруг Адама. Они летят на Фертилити, ударяя ее по лицу и почти сбивая с ног. Декоративное искусство в рамочках, в основном ботанические репродукции и сделанные со вкусом фотографии скаковых лошадей, шлепаются со стен и уплывают на дорогу, чтобы разлететься на осколки стекла, деревянные щепки и искусство.
Я чувствую, что хочу помочь, но я слаб. Я потерял слишком много внимания за последние несколько дней. Я с трудом могу стоять. Уровень сахара в моей крови запредельный. Я могу лишь видеть, как Фертилити падает сзади, а Адам рискует высовываться все дальше и дальше.
Композиции из шелковых цветов падают, и красные шелковые розы, красные шелковые герани и синий ирис уплывают через дверь и порхают мимо Фертилити. Символы забвения, маки, приземляются на дорогу, и она бежит по ним. Ветер разбрасывает поддельные апельсины и сладкий горох, белый и розовый, дыхание младенца и орхидеи, белые и фиолетовые, к ногам Фертилити.
«Не прыгайте,» — говорит Фертилити.
Она говорит: «Я вас найду. Я знаю, куда вы едете».
На одно мгновение она почти делает это. Фертилити почти достает до руки Адама, но когда он пытается затащить ее внутрь, их руки расстаются.
Почти расстаются. Адам открывает руку, и в ней цилиндрик Гигиенической Помады.
А Фертилити пропала в темноте и осталась позади нас.
Фертилити исчезла. Должно быть, мы едем со скоростью 100 километров в час, и Адам поворачивается и бросает мне помаду с такой силой, что она рикошетится от двух стен. Адам рычит: «Надеюсь, что ты теперь счастлив. Надеюсь, что твои губы восстановятся».
Шкаф для фарфора в столовой раскрывается, и блюда, тарелки для салатов, супницы, обеденные тарелки, бокалы и чашки выпрыгивают и катятся ко входным дверям. Все это разбивается о дорогу. Все это остается широким шлейфом позади нас, искрясь в лунном свете.
Никто не бежит за нами, и Адам тащит цветной телевизор со стерео-звуком и почти цифровой картинкой к двери. С криком он пихает его с переднего крыльца. Затем он сталкивает с крыльца вельветовый любовный диванчик. Затем спинетовое пианино. Все разбивается при падении на дорогу.
Затем он смотрит на меня.
Глупого, слабого, отчаявшегося меня, ползающего по полу в поисках Гигиенической Помады.
Он скалит зубы, его волосы падают на лицо, Адам говорит: «Мне следовало бы выбросить тебя через эту дверь».
Затем мимо проносится указатель, сообщающий: Небраска, 160 км.
И улыбка, медленная и жуткая, рассекает лицо Адама. Он высовывается в открытую входную дверь и сквозь ночной ветер, воющий вокруг него, кричит.
«Фертилити Холлис!» — кричит он.
«Спасибо!» — кричит он.
В темноте позади нас, во всей этой темноте с ее отбросами, стеклом и обломками позади нас, раздается крик Адама: «Я не забуду, что всё, о чем ты мне говорила, должно сбыться!»
10
В ночь перед нашим возвращением домой я рассказываю своему старшему брату всё, что могу вспомнить о Правоверческом церковном округе.
В церковном округе мы сами создавали всё, что ели. Пшеницу и яйца и овец и рогатый скот. Я помню, как мы ухаживали за великолепными садами и ловили искрящуюся радужную форель в реке.
Мы на заднем крыльце Замка Кастиль, едущего со скоростью 100 километров в час сквозь ночь Небраски по 80-му Межрегиональному. У Замка Кастиль есть резные стеклянные подсвечники на каждой стене и золоченые краны в ванной, но никакого электричества или воды. Всё красиво, но ничего из этого не работает.
«Электричества нет, вода не течет, — говорит Адам. — Так же, как в нашем детстве».
Мы сидим на заднем крыльце, свесив ноги с края, к пролетающей внизу дороге. Порывы ветра приносят к нам дизельную вонь.
В правоверческом церковном округе, говорю я Адаму, люди жили простой и насыщенной жизнью. Мы были непоколебимыми и гордыми людьми. Наши воздух и вода были чисты. Наши дни проходили с пользой. Наши ночи были абсолютны. Вот что я помню.
Вот почему я не хочу возвращаться назад.
Там не будет ничего, кроме Национального Санитарного Могильника Чувствительных Материалов имени Тендера Брэнсона. Как это будет выглядеть — сваленные в кучу годы порнографии со всей страны, присланные туда сгнивать — я не хочу видеть в первую очередь. Агент объяснил мне методику. Тонны грязи, самосвалы и заполненные бункеры, мусоровозы и крытые товарные вагоны, полные грязи, прибывают туда каждый месяц, и там бульдозеры распределяют все это метровым слоем на площади в двадцать тысяч акров.