Уцелевший - Паланик Чак. Страница 50
«В ночь, когда у моей жены рождался первый ребенок, — говорит Адам, и слезы оставляют светлые полоски на его черном лице, — старейшины взяли тендеров и бидди со всего округа и заставили их смотреть. Моя жена кричала именно так, как они ей говорили. Она кричала, и старейшины орали проповеди о том, что плата за секс — это смерть. Она кричала, и они сделали рождение ребенка настолько болезненным, насколько могли. Она кричала, и ребенок умер. Наш ребенок. Она кричала, а затем она умерла».
Первые две жертвы Отправки.
В ту же ночь Адам ушел из Правоверческого церковного округа и сделал телефонный звонок.
«Старейшины заставляли вас смотреть, как рождается каждый из детей в округе,» — говорит Адам.
Мы едем со скоростью всего лишь тридцать или пятьдесят километров в час, но где-то в дыму перед нами затерялся гигантский бетонный столб церковного мемориала.
Я не могу ничего сказать, и я просто продолжаю дышать.
«Поэтому конечно же ты никогда не занимался сексом. Ты никогда не хотел секса, потому что каждый раз, когда у нашей матери появлялся новый ребенок, — говорит Адам, — они заставляли тебя сидеть там и смотреть. Потому что секс для тебя — это всего лишь боль и грех и твоя мать, растянутая там и кричащая».
А затем он сказал это.
Дым настолько плотный, что я не могу видеть даже Адама.
Он говорит: «И теперь секс должен казаться тебе исключительно пыткой».
Он просто выплевывает эти слова.
Запах Истины.
И в этот момент дым рассеивается.
И мы врезаемся прямо в бетонную стену.
8
Вначале нет ничего, кроме пыли. Отличный белый порошок талька заполнил машину, перемешавшись с дымом.
Пыль и дым циркулируют в воздухе.
Единственный звук — это звук чего-то капающего из мотора машины — масла, антифриза, бензина.
До тех пор, пока Адам не начинает кричать.
Пыль вырвалась из воздушных подушек, защитивших нас в момент столкновения. Воздушные подушки прорвались, спустились и теперь лежат пустые на приборной панели, и как только пыль оседает, Адам начинает кричать и закрывает лицо руками. Кровь течет между его пальцев, черная на фоне белого талька, покрывающего всё. Одной рукой он закрывает лицо, а другой дергает ручку пассажирской двери, и ковыляет по пустоши.
Затем он исчезает в дыму, окружающем нас, переступает через обнаженные тела, слои людей, заснятых в момент прелюбодеяния навеки, и я кричу ему в след.
Я кричу его имя.
В какой он стороне, я не могу сказать.
Я кричу его имя.
Куда бы я ни наступил, журналы предлагают Возбужденных Девочек Вашей Мечты.
Любительниц Больших Членов.
Губы, Груди и Гигантские Клиторы.
Рыдание доносится со всех сторон.
Я кричу: Адам Брэнсон.
Но всё, что я вижу, это Мужские Анальные Приключения.
И Девочки, Которые Любят Девочек.
И Бисексуальные Любовные Пары.
А позади меня наша разбитая машина взрывается.
Бетонный столб, серый и возвышающийся над нами, весь в огне с одной стороны, и в свете этого костра я вижу Адама, стоящего на коленях в нескольких ярдах от меня, его руки закрывают лицо, он качается вперед и назад и рыдает.
Кровь бежит вниз по его рукам, по его лицу, по запыленной белой передней части, и когда я пытаюсь оторвать его руки от лица, он кричит: «Не надо!»
Адам кричит: «Это мое наказание!»
Его крики переходят в смех, и Адам отнимает руки, чтобы показать мне.
Маленькие пластиковые ноги статуэтки Тендера Брэнсона торчат из кровавого месива на том месте, где должен был быть его левый глаз.
Адам полу-смеется, полу-плачет: «Это мое наказание!»
Остаток статуэтки ушел вглубь, я не знаю, насколько глубоко.
Штука в том, говорю я, чтобы не паниковать.
Чтобы решить эту проблему, нам нужен врач.
Черный дым от нашей сгоревшей машины обволакивает нас. Без машины, двадцать тысяч акров вокруг нас пустые и бескрайние.
Адам заваливается на бок, затем переворачивается на спину, глядя в небо, один глаз ослеплен статуэткой, а другой глаз кровоточит. Адам говорит: «Ты не можешь оставить меня здесь».
Я говорю: Я не собираюсь никуда уходить.
Адам говорит: «Ты не можешь позволить им арестовать меня за массовое убийство».
Я говорю: Я не тот, кто отправлял людей в Рай.
Дыша тяжело и быстро, Адам говорит: «Ты должен отправить меня».
Я пойду за помощью.
«Ты должен отправить меня!»
Я найду ему врача, говорю я. Я найду ему хорошего адвоката. Мы сошлемся на его безумие. Его обучали в церкви столько же, сколько и меня. Он делал лишь то, что он был обучен делать всю свою жизнь.
«Ты знаешь, — говорит Адам и сглатывает, — ты знаешь, что делают с людьми в тюрьме? Ты знаешь, что там происходит. Ты не позволишь этому случиться со мной».
В журнале рядом написано: Тайный Удар Банды.
Я не собираюсь отправлять его в Рай.
«Тогда уничтожь то, как я выгляжу, — говорит Адам. — Сделай меня таким безобразным, чтобы никто никогда не захотел меня».
В журнале написано: Анальная Фиксация.
И я спрашиваю: Как?
«Найди камень, — говорит Адам. — Под всем этим мусором найди что-нибудь тяжелое. Камень. Копай».
По-прежнему лежа на спине, обеими своими руками Адам тянет за ноги статуэтки, его дыхание задерживается, когда он крутит и тянет.
Обеими своими руками я копаю. Сквозь людей, сошедшихся промежностью к промежности, лицом к лицу, промежностью к лицу, промежностью к жопе, жопой к лицу, я докапываюсь до дна.
Я выкопал яму, такую же широкую, как могила, и дотронулся до почвы, до земли Правоверческого храма, освященной земле, и поднял камень размером с мой кулак.
В одной руке Адам держит статуэтку, обагренную кровью, теперь более дьявольскую, чем когда-либо.
Другой рукой Адам хватает открытый журнал на земле рядом с собой и подносит к своему обезображенному лицу. В журнале снимок совокупляющихся мужчины и женщины, и из-под него Адам говорит: «Когда найдешь камень. Ударь меня им по лицу, когда я скажу тебе».
Я не могу.
«Я не позволю тебе убить себя,» — говорит Адам.
Я не верю ему.
«Ты дашь мне лучшую жизнь. Это в твоей власти, — говорит Адам из-под журнала. — Если ты хочешь спасти мою жизнь, сначала сделай для меня это».
Адам говорит: «Если ты не сделаешь, в ту минуту, когда ты пойдешь за помощью, я уползу далеко и спрячусь, и умру прямо здесь».
Я поднимаю камень в своей руке.
Я спрашиваю: он скажет мне, когда остановиться?
«Я скажу тебе, когда будет достаточно».
Он обещает?
«Я обещаю».
Я поднимаю камень так, что его тень падает на людей, занимающихся сексом на лице Адама.
Я наношу им удар.
Камень уходит глубоко.
«Снова! — говорит Адам. — Сильнее».
И я бью камнем.
Камень уходит еще глубже.
«Снова!»
И я бью.
«Снова!»
И я бью камнем.
Кровь проступает через страницы, перекрашивая трахающуюся пару в красный, а затем в фиолетовый.
«Снова!» — говорит Адам, его речь искажается, его рот и нос больше никогда не будут той же формы.
И я бью камнем по рукам пары и их ногам и лицам.
«Снова».
И я наношу удары до тех пор, пока камень не становится липко-красным от крови, до тех пор, пока журнал не проваливается внутрь. До тех пор, пока мои руки не становятся липко-красными.
Затем я останавливаюсь.
Я спрашиваю: Адам?
Я хочу поднять журнал, но он рвется. Он сильно намок.
Рука Адама, держащая статуэтку, слабеет, и окровавленная статуэтка катится в могилу, которую я выкопал, чтобы найти что-нибудь твердое.
Я спрашиваю: Адам?
Ветер разносит дым над нами двоими.
Массивная тень ползет в нашу сторону от основания столба. Одну минуту она всего лишь касается Адама. В следующую минуту тень накрывает его.
Дамы и господа, здесь, на борту Рейса 2039, наш третий двигатель только что сгорел. У нас остался всего один двигатель до начала нашего падения.