В августе 41-го. Когда горела броня - Кошкин Иван Всеволодович. Страница 40

— В чем дело, Иван? — каким-то спокойным, до дрожи обыденным голосом спросил Беляков. — Боишься ответственности?

— Нет, но… — начал было Петров, но осекся.

— Нет? Тогда в чем дело? — повторил комиссар. — Ты знаешь, я командовать не могу. Что с комбатом, неизвестно…

При этих словах люди зароптали.

— Если сейчас будет приказ, кто поведет нас в бой? — не обращая внимания, продолжил Беляков. — Фактически ты уже командуешь батальоном, ты приказал перебазироваться, ты приказал маскировать машины, у тебя есть боевой опыт, для остальных это первый бой, в конце концов, ты после меня — старший по званию. Тебе что, нужен письменный приказ?

Петров скосил глаза на крепкий, костистый кулак, сжимавший черный брезент комбинезона. Перехватив его взгляд, комиссар убрал руку.

— Есть, — вздохнул старший лейтенант. — Есть принимать командование.

— КВ комбата! — раздался дикий вопль с кромки леса. — Задом идет!

Резко развернувшись, Петров бросился к опушке, не обращая внимания на хлещущие по лицу ветки. В трехстах метрах от леса, кормой вперед, по полю полз тяжелый танк, башня машины была развернута вправо. КВ шел странным, пьяным зигзагом, то и дело меняя курс.

— Да что с ним такое, — выдохнул Беляков, комроты и не заметил, когда тот успел его догнать.

Не раздумывая, Петров бросился к танку комбата, за ним последовали остальные. Когда до танка оставалось метров сто, тяжелая машина, в очередной раз дернувшись влево, съехала кормой в какую-то ложбинку, и мотор почти сразу заглох. Задыхаясь, старший лейтенант подбежал к КВ и уже собирался лезть на башню, как откинулся люк механика и оттуда выполз невысокий, узкоплечий танкист, в котором старший лейтенант с трудом узнал водителя комбата. Перевалившись на крыло, мехвод скатился на землю и встал на четвереньки. Комиссар, оттолкнув Петрова, опустился на колено рядом с танкистом и осторожно тряхнул за плечо. Водитель, подняв залитое кровью лицо, посмотрел мутными глазами и прохрипел:

— Башня… В башню попали, смотрите там…

Он упал на бок, и его вырвало. Петров взлетел на башню и попытался открыть люк, но тот был заперт изнутри. Старший лейтенант в отчаянии осмотрелся, прикидывая, чем можно поддеть крышку, и уже понимая, что это бесполезно — запор делался как раз для того, чтобы экипаж, закрывшись в танке, был надежно защищен от вражеских пехотинцев.

— Командир! — крикнул снизу невесть откуда взявшийся Осокин. — Командир, давай я изнутри!

— Делай, Вася! — кивнул комроты.

Щуплый водитель нырнул в люк, из танка донеслась возня, потом приглушенный вскрик. Некоторое время было тихо, потом послышался шум, словно свалилось что-то тяжелое, и вслед за тем раздались яростные удары по металлу. Сунув голову в люк водителя, Петров услышал, как Осокин дико, безостановочно матерится. Наконец удары прекратились, крышка приподнялась, и водитель крикнул изнутри:

— Открывайте! Открывайте, мать вашу, у меня сил не хватает!

Нечитайло, забравшийся на башню вслед за старшим лейтенантом, ухватил крышку обеими руками и, багровея от натуги, со скрипом передвинул в верхнее положение. Прямо под люком Петров увидел чьи-то плечи и наклоненную вперед голову в танкошлеме.

— Тяните! — донеслось задушено откуда-то снизу. — Тяните, я его долго не продержу! Осторожно, он еще жив!

Вздрогнув от этого «еще», старший лейтенант наклонился над люком и подхватил раненого под руку, Нечитайло взялся с другой стороны. Танкист застонал.

— Осторожненько, Петя, осторожненько, — скороговоркой сказал комроты. — На «три» начинаем медленно тянуть.

— Поднимайте, — прохрипел из танка Осокин.

— Раз, два, три, пошли! — скомандовал старший лейтенант.

Медленно, стараясь не потревожить раненого, они потянули его вверх. Когда плечи танкиста оказались снаружи, его голова откинулась назад, и Петров увидел залитое кровью, изуродованное лицо комбата.

— Брезент, брезент расстелите, сволочи, — заорал через плечо Нечитайло.

На броню уже лезли танкисты, комбата бережно, передавая с рук на руки, опустили на землю, где Турсунходжиев со своим водителем, таким же черноволосым и черноглазым, уже расстелили сложенный вдвое брезент. Из танка вылез бледный, перемазанный кровью Осокин и сел на край люка.

— А остальные? — спросил Петров, уже понимая, что услышит в ответ.

— Убиты, — хрипло сказал водитель. — Радисту голову снесло…

Шелепина уложили на грубую материю, подсунув под голову чью-то свернутую гимнастерку. Беляков, разрывая пакет первой помощи, склонился над другом, осторожно сдвинул заскорузлый от крови танкошлем. Комбат был ранен в голову, над правым виском, и в грудь, пробитый комбинезон намок от крови. Выдернув из-за голенища финку, комиссар разрезал комбинезон и гимнастерку и вздрогнул — осколок пробил ребро и вошел в легкое, при каждом хриплом вздохе из раны выплескивало алым. Осторожно работая ножом, Беляков располосовал на груди Шелепина комбинезон и гимнастерку.

— Приподнимите его, только осторожно, — сквозь зубы, сказал комиссар.

Он быстро и аккуратно перевязал рану, затем принялся бинтовать голову. Внезапно комбат открыл почерневшие от крови глаза и, узнав друга, улыбнулся разбитыми губами.

— Ми… Миша, — прошептал он.

— Молчи, тебе нельзя говорить, — отозвался комиссар, разрывая второй пакет.

— Петров… Где? — еле слышно спросил Шелепин.

— Иван! — не оборачиваясь, крикнул комиссар.

Старший лейтенант склонился над комбатом.

— Ваня… принимай… батальон… — прохрипел майор.

— Есть! Есть! — ответил комроты-1, чувствуя, что на глаза наворачиваются слезы.

— Сперва… Иванова… — продолжал Шелепин, и молодой командир понял, что тот пытается рассказать об их последнем бое. — Потом второго… Потом нам… врезали. Два раза…

— Я понял, товарищ майор, — сказал Петров, надеясь, что голос у него не дрожит. — Вы лежите, вам не нужно разговаривать!

— Слу… шай… Что-то… там у них… Сразу насквозь… Что-то… — он закрыл глаза.

Беляков закончил бинтовать рану и, поднявшись, назначил пятерых танкистов, которые должны были вместе с ним нести комбата.

— Ваня… — чувствовалось, что Шелепин говорит с трудом, превозмогая боль. — Вы деревню… взяли?

— Так точно, — соврал Петров.

— Хоро… шо.

Майор открыл страшные, налитые кровью глаза и очень тихо шепнул:

— Нагнись.

Петров склонился еще ниже, повернув голову так, чтобы комбат говорил ему прямо в ухо.

— Письмо… В кармане… — прохрипел Шелепин. — Мишка — дурак… Надеюсь, не отправишь. Только если… Его тоже.

Он снова закрыл глаза. Петров торопливо ощупал карманы комбинезона и в левом нашел треугольник, по краю намокший красным. Адрес был написан рукой комиссара, и старший лейтенант торопливо сунул письмо в нагрудный карман.

— Поднимайте, — скомандовал старший лейтенант. — Петро, как донесете, клади его к себе на моторное и вези в медсанбат, быстро!

— Так, товарищ командир, — огромный украинец беспомощно пожал плечами, — хиба ж я знаю, куды…

— Спросишь у пехоты, не маленький, — жестко ответил Петров. — Если надо, хоть кого к себе в танк волоки, пусть дорогу показывают. И там — чтобы сразу на стол, к доктору, никакой очереди, понял?

— Есть! — вытянулся Нечитайло и побежал к лесу.

Танкисты осторожно подняли комбата и мелким, семенящим шагом понесли к опушке. Петров обошел КВ и склонился над мехводом комбата, который сидел, привалившись к гусенице.

— Танк вести сможешь? — спросил он, глядя в помутневшие глаза танкиста.

— Нет… — запнулся водитель. — Не могу, товарищ командир… Руки ослабели, трясутся, не смогу.

Руки его, бессильно лежащие на коленях, действительно мелко дрожали.

— Тогда садись на место радиста, будешь показывать. Вася! — повернулся он к Осокину.

Глаза водителя расширились:

— Там же… Витьке же…

— Положите его на днище, — спокойно сказал старший лейтенант. — Танк бросать нельзя. Вася, справишься?

— Нужно справиться, — юный мехвод закусил губу, глаза его были холодными и тусклыми, как вчера у Безуглого.