Уроки русского. Роковые силы - Кожемяко Виктор Стефанович. Страница 38

При этой заданной односторонности выходит у него много, очень много неправды — и об «истаянии народной нравственности», и о «подъеме и успехе худших личностей», и о «полном пережоге народного характера…». Да мало ли еще о чем говорит он на эту тему с абсолютной категоричностью, опровергаемой, однако, очевидностью жизни да и цифрами, если говорить о достижениях страны за советские годы в экономике, науке, культуре.

Вад. К. Однако согласитесь, многое, что иногда приписывают Солженицыну, — это результат его перетолкования. Вот я же привел цитаты, о чем и как он говорил. Можно бы и еще немало привести. Вы заметили, что он о центральном планировании говорит как о своего рода спасении? А есть у него и такая мысль: главное для России, как и для всего мира, — самоограничение. Но я всегда готов сказать: социализм — это и есть самоограничение!

Вик. К. В том-то и дело! Полностью с вами согласен. Но он-то этого не говорит и не признает. Больше того, я поражаюсь вот еще чему. Свой труд «Как нам обустроить Россию?», написанный в 1990 году, он начинает широко известными словами: «Часы коммунизма — свое отбили. Но бетонная постройка его еще не рухнула. И как бы нам, вместо освобождения, не расплющиться под его развалинами». Теперь, в 1998-м, в новой своей работе «Россия в обвале», он свои те слова преподносит тоже как сбывшееся пророчество. Дескать, вот я же предупреждал — так и вышло: расплющились под развалинами коммунизма. То есть в нынешних бедах не те виноваты, которые рушили, а опять — коммунизм: больно тяжелая, видите ли, его постройка!

Меж тем надо бы ему, мудрецу, подумать: коли тяжелая — стало быть, есть в ней, в этой постройке, какое-то содержание, а не просто «черная дыра». Да и уже тогда было многим очевидно, что рушится (вернее — рушат!) не только коммунизм, а государство! Неужто не видел он этого из своего «прекрасного далека»? Если не видел, то какой он тогда мудрец. А если видел, но не остерег, не попытался своим авторитетом хоть в какой-то мере остановить, притормозить тот безумный процесс, который, говоря горбачевским словом, пошел и все очевиднее нес страну к обвалу, — тогда что это с его, Солженицына, стороны?

Он продолжал инерционно клеймить коммунизм да взялся еще рассуждать о земстве как главном пути нашего спасения и о том, каким образом «лучше» расчленить Советский Союз. Кстати, в новой его книге вся конструктивная программа по сути сводится опять только к земству…

Вад. К. Наивно сегодня так на земство уповать. Совершенно изменились условия по сравнению с началом века.

Вик. К. Не в подобной ли наивности да еще и в некотором лукавстве автора причины того, что книга многих разочаровала? До сих пор тираж не разошелся, хотя — всего 5 тысяч!

Вад. К. Я уже говорил, что книги сейчас вообще мало покупают. А ведь было у нас личных библиотек больше, чем во всех остальных странах мира, вместе взятых! Причем не только у интеллигенции. Я знаю рабочих, собравших богатейшие личные библиотеки.

Вик. К. Хотя бы это он признал как достижение советских лет. Мне объяснил, что книга неважно расходится, разрушением единого культурного пространства. Значит, вот и культурное пространство у нас было. Почему же он, пережив в разное время такие глубокие перемены в себе, останавливается перед тем, чтобы признать: да, за 70 советских лет было сделано немало нужного и ценного для страны?

Вад. К. Создав, если хотите, свой мир, он стал как бы его пленником. По-моему, это даже не столько вина, сколько беда, что человек не может выйти за пределы какого-то своего мира. Вот он создал «Архипелаг ГУЛАГ»…

Давайте, Виктор Стефанович, кроме всего прочего, учтем, что человек уже завершает восьмой десяток. Трудно в таком возрасте столь резко меняться.

Вик. К. Однако вы сами отмечали, что взгляд на происходящие в России «реформы» и их оценку он все-таки изменил. Вот Шафаревич, тоже говоря мне об этом, подчеркнул как раз: в его-то возрасте!

Вад. К. Правильно. Ведь речь же идет о человеке, а не о каком-то высшем существе. И сказать вдруг сразу: братцы, знаете, все, что я написал, — очень односторонне и вообще надо пересмотреть… Это очень трудно всегда, а на восьмом десятке — тем более.

Поэтому я согласен с Игорем Ростиславовичем: уже факт, что он сумел более или менее объективно взглянуть на происходящее у нас с 1991 года, много значит. А заставить его думать так, как мы думаем, — этого мы же не можем…

…Декабрь 1998 г.

Глава четвертая. Правда о Великой войне и нашей победе 

Пречистый лик победы

Завершается век. Истекает тысячелетие. Совсем скоро, перешагнув незримый рубеж, мы уже будем говорить о нынешнем веке: прошлый двадцатый.

Что останется за тем рубежом? Жизнь и дела поколений, отлившиеся в Историю. Как ни прискорбно, со временем многое забывается — память отдельных людей и человечества в целом всего сохранить, увы, не может. Но есть такое, что не забудется никогда, и одно из наиболее значительных событий не только уходящего века, но всей человеческой истории — Вторая мировая война, для нас — Великая Отечественная.

Думая о том, какой темой завершить цикл диалогов, публиковавшихся в течение последних четырех лет на страницах «Советской России» под рубрикой «Размышления на исходе века», я выбрал именно эту. Почему? Кому-то может показаться, что о той войне и так уже слишком много сказано и написано.

Нет, не слишком и, конечно, далеко не все! Осмысление ее хода, значения, последствий в чем-то, наверное, еще впереди. Ведь появляются же сегодня исследования, ощутимо углубляющие наш взгляд на события более чем полувековой давности, на Победу, 55-летие которой мы отметили в этом году.

Самое интересное из таких исследований для меня, при всей спорности ряда положений и выводов, — «Россия. век XX» Вадима Кожинова. Выпущенный издательством «Алгоритм» двухтомный труд замечательного литературоведа, активно работающего многие последние годы и как историк, в моем представлении очень глубоко и неординарно, зачастую в необычных ракурсах рассматривает, казалось бы, известные страницы отечественной истории, в том числе — великой войны. И главное, как убеждаешься, все это имеет отнюдь не только академически исторический, но самый что ни на есть жгуче современный смысл!

Из глубин времени

Виктор КОЖЕМЯКО. Поделюсь, Вадим Валерианович, неким щемящим чувством: оно невольно приходит ко мне, когда я думаю теперь о той войне, о Победе и победителях. Ведь буквально на глазах их остается все меньше и меньше! Кому-то посчастливится войти в XXI век и третье тысячелетие от Рождества Христова, а большинства с нами уже нет. И настанет день, когда уйдет последний.

Не оставляет чувство вины перед этими людьми. За те оскорбления, поношения, которым подверглись они в годы так называемой перестройки и «реформ». По существу, им было заявлено: зря вы, старики, старались, зря кровь проливали, зря прожили жизнь. Дескать, и полководцы-то у вас были не те, и сами вы воевать не умели. А Победы вашей вроде и не надо было вовсе.

Сейчас власть официально пытается сгладить все это. Но разве легко ветеранам оправиться от тех обвинений, которые на них буквально обрушили? А от чувства боли за униженную и поруганную Родину?

Одну из задач сегодняшнего нашего разговора вижу в том, чтобы, по возможности четче высветив какие-то важные грани правды о великой войне и Великой Победе, воздать должное поколению победителей.

Вадим КОЖИНОВ. Поздравим живущих ныне участников той войны и тружеников тыла с наступающим новым веком. Хочется особо сказать о моих ровесниках. Когда кончилась война, мне еще не было пятнадцати лет, но я пережил ее очень сильно и очень полно, то есть в каком-то смысле считаю, что в ней участвовал — хотя бы чисто духовно. Ну а многие мои сверстники, взобравшись на ящики, стояли у станков на заводах, работали в поле, были в партизанских отрядах и даже на фронте как «сыновья полков». Низкий поклон им!