Николай II в секретной переписке - Платонов Олег Анатольевич. Страница 121

Дорогой мой, я должна встать и одеться, чтобы идти в церковь.

До свидания, мой дорогой, любимый, моя радость, моя жизнь, мой единственный и мое все! Крещу и целую тебя нежно и обнимаю тебя.

Навсегда, любимый, твоя старая женушка

Аликс.

Как хорошо будет, если тебе удастся повидать Эриванцев, Грузинцев и других кавказцев! Может быть, и моих Сибирцев? Я получила прелестную телеграмму от Леиб-Егерей, в благодарность за икону и ленту.

Царское Село. 21 декабря 1915 г.

Мой любимый,

Как я рада, что ты остался доволен всем виденным вчера и что было не слишком холодно! Сегодня у нас только 3 градуса, — Бэби наслаждается своими прогулками в саду дважды в день.

Я вчера пошла к обедне — ко второй половине, потому что мне хотелось присутствовать при том, как Тити Д. в первый раз причастится — он мой крестник. Вчера утром он перешел в православие. Описание ее последнего путешествия отсюда в деревню с Гротен великолепно — они спали в одном купе, он над ней, так как не было места, — хорошо, что это была не А.

Эрдели сегодня будет у меня, не знаю, зачем, может быть, по поводу ложного приказа, данного им от твоего имени, в чем он, вероятно, хочет оправдаться. Посмотрим, как ему это удастся. Вчера с нами простился Дрентельн — с глазами, полными слез, — он уезжает 26 вечером и надеется иметь возможность проститься с тобой до отъезда.

Какие у тебя будут здесь утомительные дни — 3 дня подряд елки в манеже! Там такая толпа!

Митя Орбелиани [579] помогал мне разбирать драгоценности Сони и распределять их согласно ее желанию. Тяжело было разбирать все эти мелочи, которыми она так дорожила.

Тутельс меня изводит — никогда ничего не помнит, переспрашивает сто раз, и это не помогает моему писанию. Голова и сердце болят, страшно устала. Ради других отправилась вчера в дом А., так как там было двое раненых приятелей детей и Мариин толстяк, так что я должна была сидеть с А.

Любимый душка, должна теперь с тобой проститься. Будь здоров, я всегда с тобой сердцем и душою. Крещу и целую тебя без конца, муженек мой.

Твоя старая

Женушка.

Царское Село. 22 декабря 1915 г.

Мой любимый,

Поздравляю тебя с днем ангела нашей маленькой Анастасии! Грустно было давать ей подарки без тебя. В 12 1/2 будет отслужен молебен у меня в комнате, а затем я, может быть, пройдусь немного, так как 2 градуса тепла, и ветра нет, и лишь изредка идет снег. Сегодня первый день, что снег спал с деревьев, и они стоят совсем голые.

Наш Друг все молится и думает о войне. Он говорит, чтоб мы Ему тотчас же говорили, как только случается что-нибудь особенное, — она Ему сказала про туман, и Он сделал выговор, что Ему этого не сказали тотчас же, — говорит, что туманы больше не будут мешать.

Алексей и Шот только что отправились в сад, — ему эти прогулки очень полезны. Веселовский телеграфировал, что ты 20-го видел мою роту. Я очень за них рада, — может быть, там были наши раненые — Кунов или Малеев.

Я принимала Эрдели. Ну, я нахожу, что все очень неясно, так как он отрицает, что когда-либо говорил с тобой лично об Андроникове и что никогда не посылал такой телеграммы. Он думает, что она составлена на телеграфе, против чего я протестовала, так как они никогда не посмели бы воспользоваться твоим именем. Тогда он сказал, что это вина Маслова. Может быть, эта неудачная мысль и действительно была его, но я велела ему выяснить в штабе в городе, кто написал и кто получил приказ Эрдели от твоего имени. — Я совершенно уверена, что это сделал Эрдели, потому что он сказал мне еще другие вещи, будто мое имя было упомянуто, — вздор. Ты знаешь, я не люблю его и эти его вкрадчивые глаза и манеры. Затем он хвалил мне Гротена (он считает его моим и Аниным protege, без сомнения). Он был очень груб в последние годы с Аней в период своей Дружбы с Станой.

Мой улан Гурьев сидел со мной час (он также хвалил Гротена и Маслова), был мил, интересен, в прекрасном настроении, — то, что нужно в молодом офицере.

Как, должно быть, тебе странно было видеть наши войска в тех местах, которые знакомы тебе по прежней ставке! Продвигаемся ли мы там или крепко засели после отступления? На юге мы как будто берем много пленных и медленно, но верно продвигаемся.

Я приготовила подарки для Н.П. Мы сшили ему шелковую рубашку, я связала ему чулки, затем достала резиновый таз и кувшин вроде тех, какие я дала Родионову в прошлом году на Рождество, и т.д.

Посещение войск должно действовать освежающе. Ты, вероятно, ездишь в автомобиле и ходишь пешком, так как невозможно доставить тебе туда твоих лошадей.

Мой дорогой, должна теперь кончить. Крещу и целую тебя без конца, ласкаю и люблю больше, чем могу выразить. Навеки

Твоя.

Хвостов сказал А., что он, Наумов и Трепов составили план по продовольствию на два месяца, — слава Богу, по прошествии 15 месяцев они, наконец, выработали план!

M-me Антонова вернулась из Ливадии — прилагаю фиалку, подснежник и другие душистые цветы оттуда.

ИЗМЕНА

“Наши молитвы встретятся в эту ночь”

“Всякая ласка дает нам силу и глубокое счастье”

“Ты делаешь великое дело”

“Впереди такое тревожное время”

“Династия переживает тяжелые испытания”

“Это становится политически опасно”

“Наши молитвы встретятся в эту ночь”

Встречу Нового 1916 года Царю не удалось провести вместе с семьей. Неотложные дела заставили его отправиться в ставку 30 декабря.

Военное положение страны было нелегким. Если в начале войны против России действовало 49 дивизий, то во второй половине 1915 года — уже 107 дивизий. Усиливается подрывная деятельность германского штаба. За счет немецких денег, направляемых через разные подставные организации, финансируется антивоенная, пораженческая деятельность левых партий. С декабря 1915 года выходит журнал “Летопись”. под редакцией М. Горького, пронизанный духом измены Родине. Продолжают плести свои интриги за устранение Царя и замену его своим кандидатом российские и международные масонские круги.

Царское Село. 30 декабря 1915 г.

Мой любимый,

Снова ты уехал один, и я с тяжким сердцем рассталась с тобой! Долго, долго не будет больше ни поцелуев, ни нежных ласк, а мне хочется прижаться к тебе, крепко обнять и дать тебе почувствовать всю силу моей любви. Ведь ты — моя жизнь, мой возлюбленный, и каждая разлука причиняет мне бесконечную душевную боль, потому что ведь это разлука с самым для меня дорогим и святым! Дай Бог, чтобы это было ненадолго! — Другие, без сомнения, найдут меня глупой и сентиментальной, но я чувствую слишком глубоко и сильно, и моя любовь к тебе, мой единственный, безмерна. Я знаю все твои душевные заботы, тревоги и мучения — и чем они серьезнее, тем сильнее мне хочется разделить с тобою эту тяжелую ответственность и взять эту ношу на свои плечи. Молишься и вновь молишься с верой, надеждой и терпением — должны же, наконец, наступить хорошие времена, и ты и наша страна будете вознаграждены за все сердечные муки, за всю пролитую кровь! Все, — кто были взяты из жизни, горят, как свечи перед троном Всевышнего. И там, где бьются за правое дело, там будет окончательная победа! Так хочется поскорее хороших вестей, чтобы утишить здесь неспокойные сердца и пристыдить за маловерие!

Нам совсем не удалось спокойно повидаться в этот твой приезд, мы были вдвоем только 3/4 часа в сочельник и вчера 1/2 часа — в постели ведь не приходится говорить, слишком уж поздно всегда, а утром нет времени, — так это посещение и пролетело, тем более, что рождественская елка ежедневно отвлекала тебя. Но я все-таки благодарна, что ты приехал, и, не считая нашей личной радости, знаю, что твое дорогое присутствие осчастливило тысячи людей, видевших тебя здесь. — Новый год не такой большой праздник, но, однако, встретить его не вместе, впервые за 21 год, грустно. Боюсь, как бы это письмо не показалось ворчливым, но, право, я этого не хотела, — на сердце у меня тяжело, и твое одиночество для меня постоянный источник тревоги. Те, которые менее привыкли к семейной жизни, не так тяжело чувствуют разлуку.

вернуться

579

Джамбакуриан-Орбелиани Дмитрий Иванович, полковник Кавалергардского Марии Федоровны полка, брат умершей С.И. Джамбакуриан-Орбелиани.