Из тупика - Пикуль Валентин Саввич. Страница 128

Чего не наблюдаем - того не пишем.

После чего Вальронда снова вызвали на допрос, вернули ему золотистый жгут аксельбанта и все документы.

- Садитесь... У нас к вам только два частных вопроса. Первый: можно ли рассчитывать на инженера Аркадия Небольсина, что он станет честно сотрудничать с нашей властью?

- Не знаю, - ответил Вальронд.

- Вопрос второй: что вы скажете о полковнике Сыромятеве?

- Полковников на Мурмане так много, что если волки ежедневно будут съедать по одному полковнику, то никто и не заметит их убыли... Извините, но я даже фамилии такой не слыхал!

Ему позволили отправиться на остров Мудьюг.

- Вы должны, - внушали мичману, - обязательно поспеть к месту назначения в срок! По возможности, без опоздания. Чтобы не вызвать никаких подозрений - раз. Чтобы не опоздать к моменту боя - два. И... как вам было наказано в Мурманске?

- Чтобы батареи Мудьюга молчали.

- Мы надеемся, что теперь они заговорят...

Вальронд очень спешил, но все же опаздывал.

* * *

Застрял он, как и следовало ожидать, в Вологде. На неизбежной пересадке вылетел из вагона как пробка, но в следующий эшелон, идущий на Архангельск, было уже не прорваться. Вокзал был оцеплен чекистами и красноармейцами. Дело дрянь: командировка подходила к концу, и это грозило для него особыми осложнениями, - по плану Вальронд должен был еще вчера явиться к адмиралу Виккорсту.

Плотный барьер спекулянтов, мешочников и дезертиров был так спрессован оцеплением, что Женьку Вальронда, при дыхании толпы, то поднимало, то опускало, словно рыбачий поплавок на речной зыби. В один из моментов, когда его снова вздыбило над толпою, он увидел...

- Чудеса! - сказал мичман, вытягивая шею - и без того длинную - от искреннего любопытства к жизни.

В узком проходе оцепления шествовали на посадку дипломаты. Шагали атташе миссий - почти невозмутимые; дамы в жиденьких мехах несли курчавых болонок, и перепуганные японские собачки остервенело лаяли на мрачных русских спекулянтов. Роль носильщиков исполняли бравые матросы в клешах. Обливаясь потом, перли они на посадку дипломатические баулы, деликатно подсаживали дамочек под худенькие энглизированные задницы.

- Мадам, только не имейте сомнения: фукну - и вы в вагоне!

- Доброго вам пути, сэр...

- Матюшенко, кидай в окно собаку ихнюю.

- Кусается, стерва!

- А ты сам ее укуси, чтобы помнила...

Все стало ясно: поезд занят дипломатами. Вальронд кое-как выбрался из толпы. Подергал себя за пуговицы - нет, еще держатся. Передохнул... Задумался: что же ему теперь делать?

Мичман знал: переезд дипкорпуса является сигналом для интервентов на Мурмане. Тронется сейчас этот эшелон с миссиями - и с Мурманского рейда, выбирая якоря, отправится эскадра Кэмпена на Архангельск. Черт с ним, с этим адмиралом Виккорстом! Но ему непременно надо быть на Мудьюге в срок...

Возле вокзала стоял открытый автомобиль.

- Откуда? - спросил Вальронд.

- Из губвоенкома.

- Подвезешь?..

В здании губвоенкома ему показали дверь, в которую надо стучать. Он постучал и вошел в кабинет. Какой-то дядя в кожанке, стоя спиною к Вальронду, разговаривал по телефону.

- Нет, - говорил он, - американский посол Френсис отбыл еще раньше... прямо в Архангельск! Да, провожу посадку. Не беспокойтесь, еще раз повторяю: мы достаточно корректны и не дадим ни одного повода для дипломатических интриг и капризов. И этикета также не нарушим... Ага, до свиданья!

Закончив переговоры, он повернулся и спросил:

- Так что вам от меня, товарищ?

Женька Вальронд так и отшатнулся: это был Самокин.

- Если не ошибаюсь, мичман Вальронд. Добрый день, мичман. Рад видеть. Что привело ко мне?

Вальронд справился с волнением.

- Мне очень нужно попасть в Архангельск, и тут, как назло, вмешались дипломаты с явным намерением загубить мою карьеру в самом начале. Они заняли весь эшелон - мне уже не пробиться!

- Один вагон будет прицеплен для частных пассажиров.

- А вы видели, что там творится? Бумажку бы, мандат!

Самокин засмеялся.

- Да брось, - сказал. - Какие там к черту сейчас мандаты? Такой сильный, молодой и красивый, и вдруг просит бумажку. Да постыдись, мичман! С такими кулаками, как у тебя, никакого мандата не надобно...

Самокин вдруг сел за стол, перелистал какие-то дела.

Мичман неуверенно помялся:

- А разве вы ничего не хотите спросить у меня?

Самокин поднял лицо - абсолютно спокойное.

- Спросить? О чем? Нет, мичман, мне ничего не хочется спрашивать. Мне и без того все давно понятно.

И как-то странно они простились. Совсем неожиданно, уже в коридоре, Самокин окликнул мичмана.

- Постой, добрый молодец! Вот что, - сказал Самокин, нагоняя Вальронда. - Тут ко мне с такой же просьбой обращалась одна дама. Я большевик, работник местного губисполкома, и не смог оказать ей содействия. Хотя бы потому, что эта дама, насколько я понял, принадлежит к высшей аристократии и сейчас рвется в Архангельск, чтобы эмигрировать за границу. Но она с ребенком, мучается, - пожалел женщину Самокин и вдруг улыбнулся: А тебе, мичман, сам бог велел ей помочь.

- Если встречу на вокзале, то - как узнать мне ее?

- Ну-у, - протянул Самокин, - эта женщина такова, что ты ее не сможешь не заметить. Если, конечно, она сама не уехала...

От Вологды у мичмана остались какие-то странные, дикие воспоминания. Странно вел себя Самокин - чего-то он мудрил там... Женька Вальронд бежал сейчас через улицы, стараясь не опоздать, и собаки ловчились хватить его за штаны. Ворота все были заперты, словно в осаде, за изгородями зрели яблоки. Вологды он так и не увидел, - его занимал Архангельск, только Архангельск: никак нельзя ему опоздать на Мудьюг...

Посадка в единственный вагон, приданный дипломатическому эшелону, уже началась.

После первого натиска, в котором Вальронд потерпел постыдное поражение, он отбежал назад, чтобы взять разбег для второго таранного удара по мешочникам... Отбежал назад и тут заметил женщину, почти оцепеневшую в отчаянии. Она стояла поодаль от костоломной давки, не в силах пробиться к вагону. А к ней испуганно жалась маленькая девочка...

Вальронд был рыцарем.

- Мадам, - сказал он, - ваш чудесный облик воодушевил меня на свершение благородного гражданского подвига. Позвольте, я возьму девочку на руки. А вы цепляйтесь за мой хлястик. Если же хлястик, не дай бог, оторвется, то я не стану возражать, если вы меня тут же страстно обнимете... Прошу, мадам!

Все началось сначала. Но присутствие женщины необходимо флотским офицерам так же, как необходима канифоль для скрипки. Впереди Вальронда вшивый солдат-дезертир пер в вагон ("про запас", наверное) пулемет системы "льюис", и опасное дуло рассматривало мичмана в упор черной жутковатой дырочкой.

- Пуссти! - орал солдат. - Не видишь? У меня же "люська"!

- А у меня - княгиня! - подхватывал Вальронд и уже ступил на подножку. С хрустом что-то лопнуло сзади, но руки женщины обняли его, а девочка уже проникла в тамбур.

- Пропусти с "люськой"!

- Пропусти с княгиней... - хохотал Вальронд.

Боковым зрением - вдоль состава - мичман видел, как из открытых окон вагонов, покуривая трубки и сигары, наблюдают за посадкой члены иностранных миссий. В руках дипломатов щелкали "кодаки", и Вальронд тоже был запечатлен, наверное, навеки - в самый героический момент своей биографии...

И вот они в вагоне. Даже пробились к окну. Сели. Красавица, смущенно улыбаясь, оправляла волосы.

- Вы меня поразили... - сказала она, обнимая дочь.

- Мадам, к чему слова благодарности?

- Нет, - ответила женщина. - Поразили не тем, что помогли проникнуть в поезд. Но вы назвали меня княгиней...

- Мадам, это моя очередная фантазия! Извините.

- Но я и есть княгиня... княгиня Вадбольская.

- Ах, - догадался Вальронд, - так это, значит, вы приходили в Вологодский губисполком к товарищу Самокину?