Из тупика - Пикуль Валентин Саввич. Страница 157
- Придется лезть так... Прошу! Вы первая, я буду вас подсаживать снизу. Другого выхода нет...
Мокрые полы Сониной шинели хлестали его по лицу. Они медленно приближались к верху.
- Хватайтесь, - прохрипел он снизу, - да хватайтесь же!..
Соня уже вцепилась в край причала; потом она помогла и Небольсину; ее тонкая рука без варежки, скользкая от водорослей, словно смазанная маслом, не выпустила, однако, руки полковника. Оба они легли на причале, долго не могли отдышаться. Видели, как "тузик" относило течением дальше - прямо в пропасть залива. И вдруг на ледоколе вспыхнул прожектор. Голубой шлагбаум опустился перед покинутой шлюпкой. Возглас команды, и - пулеметная дробь. "Тузик" моментально затонул. Много ли ему надо?
А потом над заливом раздался вопль - почти звериный.
- Не на-а-адааа... - кричал Свищов. - Я не большевик... Я кляну-у-усь... а-а-а-а!
И глухо всплеснула вода в отдалении. Небольсин повернул к Соне худое лицо:
- Надеюсь, вам не жаль этого негодяя?
- Нет. Не жаль.
- Пошли, - сказал Небольсин, поднимаясь. - Нас будут искать...
Они тронулись прочь от берега, долго выпутывались из колючей проволоки. Спотыкаясь в темноте, Небольсин говорил:
- Вот и рельсы... Да это рельсы! Вся беда наша в том, что - куда нам? Вам нужны ваши товарищи большевики, а я терпеть не могу этих людей. И для меня лучше всего подошла бы сейчас английская комендатура. Но и туда я уже не ходок, ибо сделал все, что мог, чтобы отрезать себе пути к возвращению...
В одном месте мелькнула тень человека.
- Эй, приятель! - остановил его Небольсин. - Где тут...
В ответ - быстрая скороговорка китайца:
- Васики мой, Васики... китайси не понимай!
- А, чтоб тебя! - выругался Небольсин, и они пошли далее. Снова тень: вдоль забора ходил британский солдат с оружием.
- Соня, - сказал Небольсин, - вы в своих подозрительных для женщин штанах лучше спрячьтесь.
На мне все-таки шинель английского покроя и я... Я не боюсь, Соня!
Соня встала за вагон, а он зашагал прямо на англичанина.
- Хэлло, феллоу! - прокричал издали.
- Хэлло, братишка, - ответил "англичанин". - Тебе какого рожна здесь надобно?
Небольсин удивился:
- Русский? Ну и приодели же тебя, парень...
- Суконце ноское, - согласился часовой, радуясь случаю поболтать с прохожим. - Опять же у наших кровососов разве сапог кады допросишься? А в легионе у нас порядок: англичане не воруют...
Небольсин выспросил у солдата, как пройти на станцию, и тот охотно показал вдоль рельсовых путей, освещенных звездами:
- А вот эдак шпарь, никуда не свертывая, и - придешь... Им встретился пыхтящий на путях паровоз. Из будки несло жаром. Струились из-под колосников золотые огни. Машинист - на вопрос Небольсина - долго молчал, недоверчивый, потом рассказал:
- Небольсин-то? Знаю такого... Только тут вагонная жисть. Может, его и перегнали куда. Лучше на сортировочную горку пройдите, там "башмачник" скажет... "Башмачники" всё знают!
Соню знобило под ветром. Мокрые ноги ее заледенели. Шинели обоих колом стояли ото льда. На сортировочной горке, просвеченной прожектором от станции, работал одинокий "башмачник". Небольсин присел с ним рядом. По рельсам гудели тяжкие "американки".
- С чем это они? - спросил Небольсин.
- Снаряды, - ответил "башмачник". - Утром эшелон собьют на Сороку, опять большевиков будут мучить артиллерией...
Рука путейца вдруг легла между бегущих колес. Казалось, еще мгновение - и от руки его останется кровавая смятка. Но завизжала сталь "башмака", косо вонзался во мрак пучок голубых искр. На полном разбеге тяжесть вагона была задержана рабочей рукой. Тогда Небольсин спросил "башмачника" о своем брате.
- А как же, - ответил тот, вставая с земли. - Господин веселый... Вот ступайте вдоль этого пути, никуды - только прямо и прямо. Пульман. Что еще? Да там на вагоне написано.
- Спасибо, друг! - И, объятый небывалым волнением, Виктор Константинович долго тряс руку "башмачнику", сожженную резкими железными искрами...
* * *
Аркадий Константинович уже раздевался, готовясь к ночи. Зевая, он почему-то вспомнил тот далекий день, когда бежал из Главнамура, возмущенный отказом Ветлинского вывозить русских из Франции. Помнится, в бешенстве он тогда заскочил в буфет при станции, и ему встретились там два летчика-аса. Один - капитан Кузякин... кажется, Коля! А другой, если не изменяет память, юнкер Постельников... кажется, Ваня! "Забавные были ребята, - подумал Небольсин, снова зевая. - Любопытно, куда юс теперь швырнула судьба?"
В дверь глухо забарабанили кулаком - стучали настырно. Небольсин сунул ноги в валенки, прошел в тамбур.
- Кого черт несет? Перестаньте колотить...
- Это я... Виктор. Пусти, брат!
Закусив губу, чтобы не расплакаться, Аркадий рванул дверь на себя:
- Виктор! Виктор... ты?
- Прими, - ответил брат и поставил в тамбур маленького человека в шинели и солдатских обмотках с погонами прапорщика; инженер не сразу догадался, что это - женщина.
Одним прыжком Виктор Небольсин запрыгнул в тамбур.
- Не ждал? - спросил он, и они целовались - очень долго, Потом Виктор Небольсин снова подтолкнул женщину.
- Прими, - повторил. - И можешь, брат Аркадий, поцеловать ее тоже. Кажется, это та самая женщина, которую я полюбил!
Глава вторая
В коридоре петрозаводской гостиницы - пыльные, обтерханные пальмы с неизбежными окурками в кадках, а при входе на лестницу старый, облезлый медведь протягивает каждому входящему поднос. Когда-то на этот поднос кидали деньги заезжим цыганам, а теперь скучно лежат кверху лапками дохлые еще с осени мухи...
Французский консул Фуасси приподнял над головой котелок:
- Добрый вечер, товарищ Спиридонов.
- Привет и вам, господин консул, - ответил Иван Дмитриевич и спросил потом у швейцара: - Монтер у меня был?
- Был. Починили...
Вчера какая-то сволочь обрезала в номере Спиридонова провода. В Петрозаводске было неспокойно: так и жди, что подстрелят из-за угла. А консул вежлив, он глядит на Спиридонова всегда с улыбочкой, словно что-то выведал о нем - потаенное...
У себя в номере Иван Дмитриевич жевал над картою свою пайку. Конечно, Фуасси не дурак, что улыбается. Ему улыбаться можно. А вот ему, Спиридонову, хоть плачь! Петроград рядом, но оттуда уже выкачали все, что можно; Питер не даст теперь ни единого патрона. А у него... армия, смешно сказать: три тысячи штыков (почти без штыков винтовки!), а со стороны дороги стоят пять белогвардейских полков, и одних англичан пятнадцать тысяч... Спиридоновцев жрут вши, они не имеют мыла; часовые стоят два часа на посту, потом падают в снег... от голода!
- Спать, - сказал он себе и погасил свет. Не раздеваясь, рухнул на койку. Уже лежа, сковырнул сапоги. В потемках забросил портянки поближе к печке. Глядя в потолок, лежал без движения, словно мертвец. Он устал и сейчас думал о Матти - о Матти Соколове, который забрал у него сорок человек и увел их в леса на лыжах. Там открывается новый фронт против белофиннов, и, конечно, они пойдут с двух сторон. Они - это финны и русские, это англичане и французы, - и они будут жать и плющить его отряд, словно под двумя наковальнями сразу... "Выстоим ли? - думалось Спиридонову. - Хорошо бы мне заснуть". И тут тихонько скрипнула дверца платяного шкафа.
Иван Дмитриевич не шевельнулся, когда из шкафа вышел человек.
На цыпчоках подобрался к постели. И, сдерживая дыхание, он наклонился. Спиридонов сузил глаза и видел над собою лицо - молодое, с усиками. Убедившись, что чекист спит, человек потянул из-за пояса нож. Щелкнул, раскрывая его...
- Положи на стол! - сказал Спиридонов, вскакивая, и нож, быстро перехваченный, распорол ему ладонь, попав лезвием между пальцами. Началась борьба...
Чекист пяткой ударил врага в грудь, и тот отлетел к стенке. Снова наскочил. В липкой от крови руке крутилось узкое запястье; в пальцах недруга, белых при лунном свете, заполнявшем комнату, холодно блеснул пистолет.