Из тупика - Пикуль Валентин Саввич. Страница 159
- Это марка! - сказал Спиридонов.
Безменов подумал.
- Однако боюсь я... за этого Небольсина.
- А чего боишься?
- Да он, может, и от души будет помогать нам. Но сгоряча! Он такой, я его знаю, он все сгоряча ломает, как медведь...
- Не дурак же! - возразил ему Спиридонов. - Ведь не в мячик играет. Помогая нам, свою башку в руках подкидывает. Тут оплошки нельзя допускать. Контрразведка на Мурмане самая сильная. Эллен уж на что сволочь непроходимая, а все-таки похвалю его: через стенку, подлец, газету тебе прочитает...
Иван Дмитриевич перепоясал тужурку ремнем с маузером, надвинул на глаза фуражку со звездочкой. Варежки сунул в карман. Вышел, и уши сразу щипнул морозец. Кричали вороны на деревьях. На вокзале - пусто, только храпят на лавках мешочники. Мимоходом Спиридонов общупал их мешки. В одном - что-то жесткое.
- Эй, дяденька! Царство небесное проспал... очухайся!
От лавки оторвалась голова с узенькими щелками глаз. Черные ершистые волосы выбились из-под шапки, а по вороту шинели, пугаясь в пушистом ворсе, с трудом, словно через густой лес, ползла крупная серая вошь...
- Чего транспортируешь? - спросил Спиридонов.
- Науку, - хмуро пояснил мешочник.
- Науку, брат, в башке таскают, а не в мешке... Развяжи! В мешке оказались фотокассеты, заряженные, и десять новеньких магнето: каждое в такие времена - на вес золота.
- Ты у меня ученый, - согласился Спиридонов, быстро выхватывая из кармана мешочника браунинг. - А ну, встань! Повернись спинкой! А ты, баба, чего разлуку воешь? Ты не вой...
- Да он муж мне ридный, супостат ты треклятый!
С лавок поднимались мешочники, держа руки в карманах - подозрительно. Спиридонов два пальца в рот - свистнул с перрона охрану, сказал:
- Лежать! - А когда прибежали бойцы, велел им: - Всех в Чека. Бабу тоже, чтобы с мужем не разлучалась...
После чего прошел в кабинет к Буланову; старый путеец пытался приветливо улыбнуться, но улыбка получилась у него кислой.
- Плохо зубы показываешь, Буланов! - сказал Спиридонов. - Как же это Фуасси тебя улыбаться не научил? Вот консул улыбается мне так, что любо-дорого посмотреть...
- Товарищ Спиридонов, - вздохнул Буланов бледнея, - мне ваши намеки и ваше остроумие, прямо скажем, уже поднадоели.
- Прямой ты человек, Буланов! Пора тебя согнуть. В гробу, даст бог, снова распрямишься. И расстреляю я тебя, Буланов, в самую сласть... Пошли!
Он помог начальнику вокзала продеть руки в рукава путейской шинели. Надвинул ему на голову фуражку с молоточками.
- Куда? - прошептал Буланов.
- Пока прямо, - ответил Спиридонов. - На горку... Уже вечерело, и плавали по сугробам синие густые тени. Впереди - Буланов, позади Спиридонов. Между вагонов, прыгая через рельсы, один вел другого.
- Стой! - сказал Спиридонов, и Буланов остановился, смотря в красную стенку вагона-теплушки; и была там стертая надпись: "0375-бис, СПб. Варшава" (еще старый вагон, застрял здесь)...
- Руки! - И руки, выдернувшись из обшлагов, вздернулись, царапая красные доски; спина старого инженера содрогнулась, и он вяло опустился на снег, потеряв сознание...
Спиридонов долго тер ему снегом уши.
- Иди домой! - сказал, как щенку. - Дурак ты старый! И скажи своему Фаусси, что я все знаю... Сегодня ночью будут расстреляны двадцать офицеров, завтра еще столько же! Да вели приготовить вагон для меня, я уезжаю.
Буланов сказал:
- Спасибо... Я этого не забуду.
Вечером Спиридонов снова выехал на передовую и думал: "Забудет..." Но сердце не камень, и в последний момент палец вдруг ослабил курок. Спина старого инженера напомнила Ивану Дмитриевичу спину его отца, когда он сидел за костылем сапожника, заколачивая в каблук короткие деревянные гвозди.
* * *
Два "ньюпора" летели кругами, едва не задевая лыжами верхушки снежного леса. Черепа с костями были нарисованы на фюзеляжах, а под крыльями виднелись броские надписи по-французски: "Vieil ami" ("Старый друг").
- Вперед! - звал Спиридонов. - Они снижаются... Бойцы выбежали на поляну, когда "ньюпоры" уже примерзли лыжами к насту. Два пилота в хрустящих комбинезонах, лениво покуривая, глядели из-под замшевых шлемов на подбегавших бойцов.
Вот спиридоновцы окружили самолеты:
- Руки вверх! Эй, камрад, как тебя? Давай лапки кверху...
Летчик постарше сплюнул с крыла на снег и ответил:
- Я тебе не собачка, чтобы лапки кверху! Тоже мне, разбежались с берданками... Иди к черту! Своих не узнаешь?
Оружие опустилось в смятении: сидели на крыльях два пилота (один пожилой, другой юный), а на крыльях французские слова, а на фюзеляжах черепа с костями, а красных звезд не было, - поди догадайся, кто они такие?..
- Кто такие? - спросил Спиридонов. И старший пилот, вручив ему пакет с документами, вскинул руку к шлему:
- Я военлет Кузякин, бывший капитан... А это военлет Постельников, бывший юнкер. Присланы из Питера. - И спрыгнул с крыла на снег. - Ну, что тут, командир? Обстановка так себе, а?
Документы подтверждали, что направляются в распоряжение охраны Мурманской железной дороги два красных военлета - Кузякин и Постельников.
- Ваня, - сказал Кузякин младшему летчику, - ты чехлы на моторы набрось-ка.
- Хорошо, Коля, - покорно ответил юнкер.
- Товарищи! - обратился к ним Спиридонов, воодушевленный. - Разрешите мы покачаем вас? Бойцы Мурманского фронта приветствуют красных пилотов...
- Не надо! - остановил Кузякин бойцов. - Не надо, ребята, выше облаков вы нас все равно не качнете. А мы и так устали. И жрать охота...
Самолеты перетянули на лыжах поближе к разъезду. Сидели возле костра, и Спиридонов между прочим заметил:
- А здесь Красная Армия, и черепа с костями надо замазать и нарисовать звезды. Слова французские - тоже похерить.
Капитан Кузякин хлопнул Спиридонова по коленке:
- Вот что, малый! Ты самолетов и не ждал - верно? А мы свалились тебе как снег на голову, и ты сразу свои порядки наводить хочешь... Это, брат, нехорошо. Мы люди тертые, свое дело знаем. И будем летать во славу божию на страх врагам Советской власти... Звезды - ладно: чтобы свои же нас не сбили, мы тебе намалюем. А ни черепушки, ни "Старого друга" я тебе не отдам! Я, брат, с четырнадцатого года свою черепушку под облаками таскаю. И ты мне не перечь, а то сейчас контакт дадим и оторвемся отсюда к едреней матери...
Конечно, такого подарка из Петрограда Спиридонов не ожидал. И понимал, что летчики народ особый, - с ними надо повежливей. Послал бойцов в деревню соседнюю, велел принести творогу. Пусть лопают! Для них сейчас - всё...
Летчики ели творог, пили самогонку и говорили так:
- Дай-ка ножик, Ваня.
- Держи, Коля...
Иногда прорывалось забытое: "господин капитан", "а ты, юнкер, сыт?". Звезд на крыльях не было, и две серебристые машины с пулеметами в острых клювах стояли под соснами, укрытые брезентом. Бойцы их сейчас обхаживали, нежно гладя.
- Спасибо питерским, прислали... не забывают!
- Теперь воевать можно: и у нас есть - не все у англичан...
Вот летчики поели, натянули шлемы.
- Командир, - спросил Кузякин, - а что делать надо? У нас на путях в Олонце целый вагон с бомбами стоит. Пулеметы заряжены... Скажи, куда-нибудь лететь надо?
Спиридонов поразмыслил:
- Сейчас тихо. Ежели слетать - так чтобы высмотреть, куда французские бронепоезда ушли. Они нас здорово беспокоят.
- Ну, - решил капитан Кузякин, - это дело для такого аса, как я, спичечное... Ваня! - позвал он юнкера. - Ты моложе меня, давай смотайся до англичан и обратно. А я уж по-стариковски тебя у огонька подожду.
- Хорошо, Коля, - ответил Постельников, готовно вскакивая от костра. Только помоги мне мотор провернуть...
Бойцы обрадованно обтаптывали валенками взлетную дорожку. Юнкер Постельников сидел в кабине, и лишь круглая голова его торчала наружу.
Кузякин завел мотор пропеллером.