Рассказы о потерянном друге - Рябинин Борис Степанович. Страница 43

…Они ушли, когда солнце садилось. Провожать их вышла вся комендатура — полковник, его жена Марина Николаевна, солдаты. Все неотрывно смотрели вслед уходящим. В закатных лучах четко рисовались два удаляющихся силуэта, два существа, нашедших друг друга после долгой разлуки; несколько раз они обернулись, человек помахал рукой, потом прибавили шагу…

«Колосс Фарнезский» из рязанской деревни стоял в тени сарая, чтобы быть менее заметным (при его росте это все равно было безнадежным делом), улыбался и смахивал украдкой слезу: он, оказывается, успел привязаться к мохнатой злюке. Никто не осуждал его за слабость. У всех было празднично на душе, тихая радость светилась на лицах людей, прошедших через все испытания войны; каждый переживал сейчас чувство какого-то просветления и очищения. Люди всегда радуются и чувствуют себя счастливыми, когда человек возвращается к жизни, — это их главное свойство. А на дороге еще долго виднелись две тесно прижавшиеся друг к другу фигуры — человека и собаки…

Охотники за смертью

(Записки минера)

1

Итак, моя фронтовая служба в качестве минера началась. Никогда не думала, что мое детское увлечение собаками приведет меня в специальное собаководческое подразделение.

А получилось все до нелепости просто.

В конце сорок второго года меня призвали в армию. Что ж, молода, здорова, не замужем. Если девушки могут быть полезны в военной службе, то кому идти, как не мне.

Так я решила тогда же, получив повестку с вызовом в военкомат.

Шел очередной призыв в армию, в военкомате было полно народу. И вдруг — отчаянный собачий визг. Оказалось, среди людей вертелась собачонка; хозяин, быть может, давно ушел, а она, глупая, все еще искала его, тычась беспомощно то к одному, то к другому. Вошел высокий, неуклюжий как медведь парень и своим тяжеленным сапожищем отдавил ей лапу. Парень и сам-то испугался от неожиданности, вокруг послышались смех и шутки, а я, подхватив бедную шавку на руки, накинулась на пересмешников.

На шум из комнаты председателя призывной комиссии выглянул пожилой усатый военный со строгим лицом, по знакам различия майор. Окинул взглядом происходящее, затем — ко мне:

— Вы любите животных?

— Вы хотите сказать — собак? — поправила я его.

— Вот именно это я и хотел сказать, — возразил он сухо, очевидно задетый моим непочтительно-дерзким тоном.

— Да! — вызывающе ответила я, решив, что он является убежденным противником собак: есть ведь такие люди. — Возилась с собаками всю жизнь!

— Ага, — сказал он загадочно и скрылся за дверью.

А через полчаса, когда я прошла комиссию и была признана годной, мне вручили листик бумаги с печатями и подписями, на котором значилось: «Направляется в школу дрессировщиков для прохождения военной службы…»

Я думаю, что, если бы не эта собачонка, по прихоти слепого случая оказавшаяся там в одно время со мной, быть мне или медицинской сестрой, или связисткой-радисткой. Из-за нее все сложилось иначе.

И вот я здесь.

«Здесь» — это уже не школа и даже не какая-нибудь комплектующаяся тыловая воинская часть, «здесь» — фронт. Школа осталась где-то позади; на мне пилотка и полная походная армейская форма, на плечах — погоны младшего лейтенанта войск технической службы.

А эта «техническая служба» — искать мины.

Вероятно, вы, кому доведется читать эти строки, уже представляете меня за обычным занятием минера, как это не раз описывалось в литературе: с длинным, заостренным, как копье, щупом-шестом, шажок за шажком, он медленно продвигается по местности. Обследовал каждый квадратный вершок площади вокруг себя — осторожно передвинулся чуть-чуть дальше. Все чувства болезненно обострены, нервы натянуты как струны. Или, может быть, так: в руках миноискатель, дуга которого опущена до земли, на голове — наушники, как у телефонистки. Идет и ждет, не раздастся ли в наушниках знакомый, похожий на пение комара звук — знак, что мина тут, близко… Издали кажется, что движется косарь: такие же плавные взмахи рук вправо-влево. Только «косарь» этот занят совсем другим, совсем другим… Такую картину нарисовали вы себе?

И — ошиблись. Нет у нас ни длинных щупов, ни электрических приборчиков, подающих сигнал, когда опасная выдумка военных техников окажется в непосредственной близости от тебя…

Наше оружие — собаки.

Не знаю, известно ли вам, насколько полезной оказалась собака на этом очень специфическом участке нелегкого воинского труда. Если вы сами собаковод, то, надо полагать, кое-что слышали об этом, но если никогда не имели дела с собаками — наиболее вероятно, не имеете и даже приблизительного представления о том, какое огромное количество людей обязано своими жизнями этому животному.

Конечно, всем понятен страшный смысл фронтовой поговорки: сапер ошибается только один раз. Так вот: это было до тех пор, пока за дело не взялись собаки. Странно, быть может: в наш век техники и вдруг — собака?! Что она, кажется, может сделать?

Оказалось — может, и даже очень может. Поверите ли: с применением животного эта гибельная для человека специальность стала если и не совсем безопасной, то, во всяком случае, в значительной степени потеряла, свой прежний характер непрерывного неравного состязания со смертью, не говоря уже о том, что сам процесс разминирования ускорился во много раз.

Но не все сразу. Сначала — о людях нашего подразделения, моих товарищах по фронтовой жизни и труду.

Мне нравится наш командир, капитан Александр Павлович Мазорин. Его портрет: прямой пробор, тонкий нос с горбинкой, полные аккуратные губы и широкий твердый подбородок — верный признак, по-моему, что обладатель его человек волевой, мужественный. Капитан худощав и подтянут. Я не видела его небритым, шинель и китель застегнуты на все пуговицы, подворотничок белее снега.

Капитан образован и начитан, с широким кругозором, знает немецкий и английский, неплохо разбирается в музыке. Короче говоря, он мыслящий человек и пользуется огромным авторитетом. В обращении с людьми (и животными тоже) ровен, никогда не теряет выдержки и самообладания, солдаты говорят, что храбр.

Я была девчонкой-пионеркой, когда он уже был уважаемым человеком в среде собаководов. Собак он знает в совершенстве, чего я не могу сказать про себя. Правда, во времена моего детства у нас тоже был Бобик, которого я таскала на руках, даже пеленала, кажется, как ребенка, заставляла служить, выделывала и другие штуки, которые он принимал с покорностью, характерной для большинства собак, особенно дворняжек. Это и позволило мне сказать тогда в военкомате, что я возилась с собаками всю жизнь, хотя мама не разрешала мне завести свою большую и породистую, как мне хотелось того давно.

Я посещала клуб служебного собаководства, ходила на собачьи выставки. На одной из них я впервые встретила и Александра Павловича: он там был судьей-экспертом.

И вот теперь солдатская судьба свела нас в одном подразделении.

Его разносторонние знания, опыт и инициатива оказались чрезвычайно полезными, когда началась война. Именно по предложению капитана в центральной школе дрессировщиков Советской Армии была начата подготовка собак-разминировщиков. Многие из них прошли сложную дрессировку под его личным наблюдением.

Он окончательно расположил меня к себе нечаянно брошенной фразой: «Друзей не продают». Речь шла о том, правы ли те владельцы, которые сбывают собаку, как только она надоест им или начнет стареть.

Я согласна с ним.

«Друзей не продают». Прекрасно сказано. Не правда ли?

Интересный человек помощник командира, старший лейтенант Сигизмунд Христофорчик. Колоритная личность: рыжий, как огонь, коротенький и толстый, но, несмотря на это, необычайно подвижный.

Христофорчик — полная противоположность своему патрону. Если капитан невозмутим, то Христофорчик всегда кипятится, всегда чем-то недоволен, раздосадован донельзя. Вид постоянно озабоченный, запаренный, никогда не посидит спокойно, все двадцать четыре часа говорит и ходит — способен заговорить кого угодно.