Северная Пальмира. Первые дни Санкт-Петербурга. - Марсден Кристофер. Страница 20

Иногда случались неприятности. В 1737 году, во время представления в честь Нового года, кусочек одного из огненных шаров от ракеты упал в окно Зимнего дворца, за которым празднование наблюдала царевна Елизавета. Осколки порезали ей лоб и край правого глаза. Естественно, это вызвало огромную суматоху, поскольку она, несомненно, украшала двор кузины Анны Иоанновны и была повсеместно популярна. К счастью, от этого случая у нее остался лишь небольшой шрам.

Некоторые из придворных развлечений могут показаться нам довольно детскими. Одно время у голландского дворянства была мода закручиваться в бечевку. Императрица разделяла это увлечение и посылала в Амстердам за тюками с бечевкой. Несмотря на всю элегантность двора Анны Иоанновны и ее сердечность, сохранились свидетельства и о царивших при этом дворе жестоких нравах. Императрица бывала порой крайне груба в выражениях.

В последний день апреля в России отмечался «день дураков» — он соответствует нашему 1 апреля. Однажды в этот день императрице взбрело в голову пошутить, позвонив в пожарный колокол, который использовался только в случае какого-либо страшного бедствия, что привело в ужас весь Санкт-Петербург. Надо заметить, что через три дня в крышу одной из самых красивых церквей ударила молния. Конечно, в городе это сочли знаком направленного на императрицу божественного гнева.

Одним из любимых занятий русских было катание на санях и скольжение с гор самыми разными способами. Это пристрастие проходит через всю историю, является непременной частью зимних праздников и даже, как мы увидим, оставило свой след в архитектуре. Зима 1735 года стала примечательной тем, что у этого развлечения появилась новая форма. Начали строить деревянные скаты — довольно широкие, около четырех-пяти футов земли; этот скат несколько раз поливали водой, так что на нем нарастал толстый слой льда. Дамы и их спутники поднимались наверх, садились на плоские сани и стремительно съезжали вниз; все придворные должны были делать это.

Русским этот вид спорта доставлял много удовольствия, однако куда более чувствительных иностранок Петербурга необходимость спускаться таким образом вниз просто удручала, поскольку, если на пути саней возникало какое-либо препятствие, все седоки летели кубарем, «и в этом, — писала жена английского посланника миссис Рондо, — похоже, и состоит главная забава». Она сама забавы в этом не находила. «Меня просто ужасает, — писала она, — мысль, что нужно спускаться вниз в этом ужасном месте, поскольку я рискую не только сломать шею, но и показаться в недостойном виде». Какое-то время она держалась подальше от саней, надеясь, что кто-нибудь сломает себе шею и все это развлечение прекратится, но кто-то сказал ей при публике: «Вы еще ни разу не спускались» (естественно, после того как кто-либо спускался вниз, он стремился, чтобы это сделал кто-нибудь еще). Услышав это, миссис Рондо чуть не умерла. Но судьба сжалилась над ней — миссис Рондо была беременна, и императрица решила, что в ее положении не следует спускаться вниз, так что миссис Рондо была спасена. «Но, — пишет она своей подруге в Англию, — если тебе придет в голову приехать сюда зимой, ты должна обеспечить себя той же отговоркой, иначе тебя отправят вниз!»

Цитируемая нами миссис Рондо является столь ценным источником информации о подобных мелких подробностях жизни двора в правление Анны, что нам стоит посвятить ей абзац. Присущая ее письму чопорность не совсем точно отражает ее характер. Миссис Рондо была, несомненно, скромной женщиной — но ей в жизни не повезло, поскольку пришлось выходить замуж несколько раз. Она была дочерью некоего Гудвина, священника из Йоркшира, который после смерти ее брата все свое немалое состояние оставил ей. В 1728 году она вышла замуж за Томаса Варда, генерального консула Англии в России. Она жила с ним в России до его смерти в 1731 году. Возможно, из-за того, что ей нравилось в России и она желала здесь остаться — а может, как сказал один ее друг, из-за того, что «она была очень чувствительной и нежной», — она вышла замуж в третий раз немедленно после смерти своего второго супруга. Ее мужем стал английский посланник в России, некто Клодиус Рондо. Он написал домой в Форин Офис [17]: «Я очень благодарен за все милости недавно усопшему консулу Варду, который мне в последнее время стал почти что братом. Думаю, мне следует жениться на его вдове, тем более что у нее множество достоинств. Мужчине-одиночке, если он желает иметь здесь серьезные дела, здесь плохо». Брак получился очень удачным, и до 1739 года супруги вели свои дела совместно. Его отчеты и ее письма домой воссоздают последовательную картину их жизни при дворе.

Один англичанин, посетивший Россию в то время, описывал миссис Рондо как «имеющую все привлекательные черты, которыми только может обладать женщина; она высока и невероятно женственна». Каждый год в день рождения короля миссис Рондо давала бал. В октябре 1739 года Рондо скончался; его супруга покинула Россию — совсем незадолго до смерти императрицы — и в Англии быстро вышла замуж за Уильяма Вигора, квакера из Таплова (неподалеку от Бакса), которого ей предстояло надолго пережить. Она скончалась, предположительно восьмидесяти лет от роду, в сентябре 1783 года. Писатели того периода обычно называют ее леди Рондо, однако оснований именовать ее этим титулом, на наш взгляд, нет, поскольку в Форин Офис ее первого мужа всегда именовали «Клодиус Рондо, эсквайр», а в докладе из Петербурга о его смерти в 1739 году его именовали «мистер Рондо». Некролог на миссис Вигор в «Джентльменз мэгезин» за сентябрь 1783 года тоже не дает оснований полагать, что ее прежний муж имел рыцарское звание.

Другой англичанкой, которая оставила отчет, полезный для изучения жизни в России того времени, была миссис Элизабет Джастис, дочь эсквайра Дорчета Сарби из Хаттон-Гарден. Она попала в Россию не по своей воле, а благодаря обстоятельствам. Генри Джастис, адвокат из Миддл-Темпла, должен был платить своей бывшей супруге 25 фунтов стерлингов ежегодной ренты, но не делал этого на протяжении пяти лет, и миссис Джастис пришлось обратиться в суд. Она выиграла дело, но из-за судебных издержек глубоко залезла в долги. И потому, когда она услышала, что некий мистер Тротт собирается в Санкт-Петербург и нуждается в гувернантке-англичанке для своих трех детей, она немедленно решила воспользоваться этой возможностью покинуть страну. При этом долги в ее отсутствие должны были выплачиваться из ее ежегодной ренты. Однако когда через три года она вернулась из России, то обнаружила, что от упрямого мистера Джастиса не поступило ни пенни.

Тогда миссис Джастис издала в 1739 году «Путешествие в Россию», чтобы попытаться собрать деньги. Справедливости ради стоит упомянуть, что ее муж и не мог выплачивать деньги, поскольку тоже, по всей видимости, находился не в Англии: 10 мая 1736 года он был приговорен Центральным уголовным судом в Лондоне к «высылке на какую-нибудь из плантаций Его Величества в Америке на семь лет». Преступление, за которое его приговорили, заключалось в том, что он украл книги из библиотеки Тринити-колледжа в Кембридже, где был студентом без стипендии. В 1751 году миссис Джастис опубликовала — по-видимому, за свой собственный счет — весьма необычную автобиографическую книгу под названием «Амелия, или Отчаявшаяся жена: история, основанная на реальных обстоятельствах. Написана не находившейся на официальной службе дворянкой». Часть этой автобиографии отведена жизни в России, при этом муж миссис Джастис был выведен под именем «мистер Джонсон». После выхода книги миссис Джастис скончалась в начале следующего года.

Однако вернемся в Петербург. Такие виды спорта, как катание на санях или с горки, в наше время, когда существует Лейк-Плэсид и Креста, уже кажутся невинными забавами. Они действительно были довольно безобидны; частенько устраивались на Масленицу — это название устоялось как в русской, так и в греческой православной церкви. Масленица у русских была праздником перед Пасхой. Но русские отмечали Масленицу невинными забавами, а в Византии находили удовольствие в кровавых зрелищах и даже в виде человеческих страданий.