Навь и Явь (СИ) - Инош Алана. Страница 134

Вопросов она не задавала. Скоро банная труба закурилась дымом, а приветливая хозяйка оделила всех гостей квасом. Рассевшись прямо на траве у ручья и передавая друг другу ковш, дружинники утоляли жажду, а Рынега подошла к Берёзке.

– А тебе и чиститься не надо: у тебя хмари нет ни снаружи, ни внутри, – сказала она, с приветливыми лучиками улыбки в уголках глаз разглядывая девушку. – Будто ты и не с запада вовсе… Вот только бледненькая ты что-то. Хвораешь?

Ясные, живые и светлые, как солнечный полдень, глаза Рынеги очаровали Берёзку. Она душой чуяла: хозяйке лесного дома можно было поведать обо всём без утайки, поговорить по душам – по-женски, по-сестрински.

– Я ребёночка потеряла, кровь долго не унималась, – призналась девушка. – Думала – не доеду до Белых гор.

С печалью и мягким сочувствием женщина дотронулась до плеча Берёзки.

– Не горюй… Какие твои годы? Ещё родишь. А сейчас тебе мясо кушать надо. И печёнку – прямо сырую можно. И яблоки. Ну, отдохни пока тут, а я пойду ещё дровишек подкину.

Усевшись на поваленный ствол в сторонке от всех, Берёзка молча слушала золотистый звон ветра, ворошившего солнечные вершины сосен. Даже одиночество было здесь необременительным: мудрые деревья умели слушать с почти людским состраданием.

Когда баня натопилась, Рынега позвала отдыхавших у ручья воинов:

– Айда мыться да париться, гости дорогие! Раз уж вы в Белых горах, надо вам пыль западную с себя смыть… Там в предбанничке я вам отвар очистительный поставила – чтоб каждый из вас по полной кружке выпил! Пить – не хитрить! Кто не выпьет, по тому видно будет. Меня не обманешь!

Пригожа была хозяйка, тепла и живительна, как костерок, и усталые мужчины повиновались её весёлому натиску охотно, с усмешками. Освободившись от кольчуг, дружинники отправились в баню, а вместе с ними и Соколко с Боско.

– А венички я вам тоже с яснень-травою приготовила, – напутствовала Рынега, стоя у банной двери. – Её тут целая полянка поблизости растёт, оттого травушки этой у меня всегда вдоволь.

Погрузив пальцы в хрустальные струи, Берёзка ёжилась, но наслаждалась. Холод ручья отзывался ломотой в суставах, но стоило вынуть руки из воды, как их охватывал жар не хуже банного. Всю боль, всю усталость и печаль забирала земля, оставляя Берёзке взамен тихое ощущение грустноватого счастья, а воздух, напитанный сосновой смолистой горечью, струился в грудь целебным зельем.

– Как здесь чудесно, – прошептала она с улыбкой, отдыхая взглядом в лесной дали, где за частоколом стволов пряталась пропахшая грибным и ягодным духом сказка. – Забрать бы батюшку Стояна, матушку Милеву, сестриц и Драгаша да и поселиться тут навсегда…

Рынега тем временем потчевала квасом кошек, ждавших своей очереди в баню. Велизара отлучилась куда-то, а вернулась с мокрыми волосами и связкой сёмги. Тяжёлые аршинные рыбины холодно блестели чешуёй и бились, пока женщина-кошка их не приколола кинжалом. Хрясь! Клинок вошёл рыбе в хребет, и она перестала трепыхаться. Берёзка чуть вздрогнула и отвернулась. Кошки ели улов сырьём, только очистив от чешуи и потрохов да слегка присолив.

– Сами кушаете, а гостей голодными дальше повезёте? – шутливо нахмурилась Рынега. – А говорила – проездом, засиживаться некогда!

– Тут на всех хватит, лада, – миролюбиво ответила начальница отряда кошек. – Ладно, раз уж такое дело, то запеки и для них рыбки, что ли.

С этими словами она отобрала две увесистые рыбины и вручила жене. Та пошатнулась под тяжестью.

– Куды! Мне и одной не поднять! Неси уж сама…

А сосны ворожили светлыми заклинаниями, молча творя белогорское волшебство, которое так и просилось на прялку. Вплести бы его в нить – что за пряжа вышла бы!

Тем временем мужчины начали выходить из бани, разморённые, с порозовевшими щеками. В одних рубашках и портках, без своего вооружения, дружинники выглядели совсем обычными, не воинственными, а в их глазах мерцал какой-то новый свет. Они оглядывались вокруг себя с первородным удивлением, будто открывали мир заново.

– Это яснень-трава так действует, – одобрительно кивая, пояснила Рынега. – С глаз будто пелена падает.

Настал черёд кошек париться. Супруга их начальницы подтолкнула Берёзку:

– Иди тоже! Не станешь же ты немытой в дорогу пускаться?

Жар смущения вспыхнул на щеках девушки – лицо будто костром опалило. При мысли оказаться в одной парилке с дочерьми Лалады коленки ослабели от студенистой дрожи, а по всему нутру будто хвойный веник прошёлся: и колко, и неловко, но живительно. С одной стороны, вроде верно – не с мужчинами же было идти, а с другой…

– Давай, давай, – со смешком подбадривала Рынега. – Не бойся, никто тебя там не съест.

– Как бы кровь опять не пошла, – пробормотала Берёзка.

Большая ладонь Велизары тёплой тяжестью опустилась ей на плечо.

– Не пойдёт, я её не пущу. Пошли, спинку тебе потру.

Вольная тень игривости проскользнула в её словах, или девушке это почудилось? Как бы то ни было, она долго мялась в тесноватом предбаннике, не решаясь снять нижнюю сорочку, чем вызвала у кошек усмешки.

– Не стесняйся, все свои.

Где-то в животе ёкало и билось нечто жаркое, нежное и вместе с тем острое, как заморские пряности. На въезде в Белые горы Берёзку охватило восхищение женщинами-кошками в воинском облачении, а сейчас к этому чувству добавился новый оттенок. Без доспехов и какой-либо одежды кошки были не менее прекрасны: их сильные, стройные тела казались тугими луками, натянутыми для выстрела, и упругая готовность к движению, к прыжку, к бегу шелковисто перекатывалась у них под кожей. Облепленная распаренными листочками с веника, лоснящаяся от пара и пота, Велизара выпрямилась перед Берёзкой, съёжившейся на полкe в робкий комочек. Теперь её лицо не пряталось под шлемом, но девушка боялась поднять глаза, пока пальцы женщины-кошки не взяли её за подбородок.

– Да отпусти ты себя уже наконец. Хватит дрожать, я тебя не укушу.

Из-под банной шапочки на шею ей спускались, прилипая к коже, завитки русых волос. Черты её лица оказались простыми и грубоватыми, крупной лепки – совсем не под стать красавице Рынеге, но большие сине-стальные глаза в обрамлении густых ресниц выделялись на нём своей яркой пронзительностью. Их прямой, испытующий взор не ласкал, а колко изучал, вгоняя в смущение. От прикосновения её жёстких ладоней напряжение ушло сперва из плеч Берёзки, будто на них лопнул железный обруч, потом освободилась грудь и спина. Девушка сидела, вцепившись в край полка, а Велизара щедро оделяла её хлёсткой целебностью веника с несколькими стебельками яснень-травы. Опьянев то ли от влажного жара парилки, то ли от царапающе-шерстяного тепла, лившегося из ладоней Велизары, Берёзка уселась верхом на лавку, а женщина-кошка устроилась позади неё, орудуя мочалкой. Шершавые, душистые волокна липового лыка проходились по её бёдрам, лопаткам, растирали ягодицы, надраивали плечи.