Навь и Явь (СИ) - Инош Алана. Страница 136

– Наконец-то я отдохну от строгих правил, в которых меня держали дома родительницы! Как я устала от этих «ежовых рукавиц»! То нельзя, другое нельзя, – откровенно признавалась она. – И как же хорошо и привольно мне живётся у тебя, лада!

Светолика не отказывала девушке ни в чём, но чем больше присматривалась к ней, тем сильнее омрачалось её чело. Дорвавшись до свободы и роскошной жизни, Горинка брала от неё всё, что могла: спала до полудня, требовала к столу изысканных яств и просила чуть ли не ежедневно устраивать какой-нибудь праздник. Светолика пыталась выкраивать время, чтобы порадовать невесту, но бросить все свои дела не могла – иногда приходилось и отказывать Горинке. Та подолгу дулась и выкидывала коленца: могла уйти среди ночи на озеро и спать там под деревом, а порой целый день плакала и отказывалась от еды – одним словом, делала всё, чтобы заставить Светолику почувствовать себя виноватой. Сперва княжна оправдывала избранницу: ну, устала девочка от строгой домашней жизни, ну, вскружилась слегка её головка от изобилия и воли… С кем не бывает? Однако от одной мысли о том, что Горинка не угомонится, и с таким вот «подарком» придётся жить лет этак с сотню, а то и поболее, Светолика содрогалась и, как всегда, старалась заглушить нелёгкие думы обилием работы. Она руководила возведением трёх новых крепостей на своём участке границы – для более плотного распределения войск у рубежа; по особому распоряжению княгини Лесияры строительство должно было завершиться в кратчайшие сроки, и спешка не прибавляла никому хорошего настроения. Светолика выматывалась сама и ставила работницам почти невыполнимые задачи, но те, скрипя зубами и осознавая чрезвычайную важность дела, всякий раз справлялись, хоть и падали без сил. Работали в три смены круглосуточно. Волшебное слово «надо» и пугающее слово «война» сплетались в мощный кнут, подгонявший всех; ударный труд приносил плоды, и вот – крепости были почти готовы, и в них уже заселялись кошки-защитницы. Из-за большой загруженности работой Светолика с начала осени перестала участвовать в каких-либо увеселениях, но, чтобы не давать невесте скучать, распорядилась устраивать развлечения для неё и назначила в своей дружине ответственных за это дело. Однако Горинка всё равно надувала очаровательные губки:

– Лада, мне так не нравится. Без тебя – совсем не то! И еда не естся, и мёд не пьётся, и веселья нет. Мне грустно без тебя! Ты всё время где-то пропадаешь, а про меня совсем забыла!

Светолика пыталась объяснять:

– Голубка моя, пойми: грядёт война, и важно успеть подготовиться, чтобы отразить нападение врага и не пустить его на нашу землю. Поэтому мне приходится много работать… Время такое настало, не до веселья сейчас. Прости, родная.

Горинка привередливо морщилась, и её глаза цвета ночного неба наполнялись слезами.

– Ну кому пришло в голову затевать войну как раз тогда, когда у нас с тобой свадьба? Нельзя ли попросить их погодить, пока мы не сочетаемся браком? А потом пусть воюют себе, сколько хотят.

Светолика не находила, что ответить на такие высказывания невесты. Весь мир крутился вокруг неё, и даже враги Белогорской земли обязаны были считаться с её желаниями. Видно, родительницы всё-таки что-то упустили в её воспитании.

– Боюсь, в детстве её и правда избаловали, – с сожалением признавалась Пауница, сидя за обеденным столом, щедро накрытым в честь Светолики. – Я старалась быть построже, но Деянира потакала её причудам. Не вышло у нас с женой единства в отношении воспитания младшенькой… Лишь в последние пару-тройку лет Деянира спохватилась и попыталась-таки взяться за дочурку, да было уже поздно: воспитывать надо, как известно, когда дитё поперёк лавки умещается, а не вдоль.

– Ой, да ладно тебе, – спорила Деянира. – В душе она хорошая девочка – мне ли, матери, этого не знать? А что до причуд… Так у кого их нет? К тому же, она ведь станет женой княжны Светолики, работать ей ни к чему, вот и пусть развлекается, пока молодая.

– Для матери дети всегда хорошие, – вздыхала женщина-кошка. – Вся в тебя она. У себя на родине ты выросла в богатой семье и тоже была с младых ногтей избалованная, а я с детства трудилась, и весь достаток, который я сейчас имею, я заработала сама.

– Речь сейчас не обо мне, – колко сверкала жгуче-тёмными глазами Деянира. И, обращаясь к княжне, чаровала её медово-терпкой улыбкой: – Госпожа, не бери в голову. Горинка станет тебе хорошей женой, уверяю тебя. Пусть до свадьбы перебесится, а в браке она возьмётся за ум, вот увидишь. Думаешь, она не осознаёт, чьей супругой ей предстоит стать?

Возвращаясь домой с этого обеда, Светолика думала о том, что, оказывается, совсем не знала Деяниру, а точнее, не вникала в её суть. Дни их любви, овеянные пальмовым зноем и окутанные душистым покрывалом евнапольских ночей, казались теперь далёкими и светлыми; влюблённость никогда не способствовала трезвости суждений, и Светолика воспринимала тогда Деяниру восторженно, сквозь радужную призму своей увлечённости ею. Пленительный край пальм, олив и жасмина творил с её чувствами своё огненное волшебство, но сейчас, спустя годы, Светолика взглянула на бывший предмет своей любви глазами разума, а не сердца. Лишь красота Деяниры не померкла, но в душе она оказалась совершенно обычной, даже приземлённой. Женщина как женщина, со своими обыденными помыслами, материнскими заботами, лисьей лукавинкой и гибким расчётливым умом. Где были те безрассудные порывы юной души, жаждавшей любви, та неземная окрылённость и сердечный пыл? Наверно, отбыли на крыльях перелётных птиц на жаркую, бесснежную родину Деяниры.

Видения, прямо-таки преследовавшие Светолику, никак не увязывались с Горинкой. В снах чудесные пальцы пряхи-чародейки свивали в нить свет звёзд и луны, вплетали солнечное золото и дыхание тёплого лесного ветра; наяву же княжна наблюдала совсем иную картину. За прялкой она невесту никогда не видела: та предпочитала праздное времяпрепровождение, и на её столике для рукоделия уже давно пылились пяльцы с незаконченной вышивкой. Вдовье покрывало также немало смущало Светолику: этот знак она вообще никак не могла истолковать, сколько ни ломала голову. А совсем недавно к этим образам добавился новый – белые паучки на мерцающей лунным серебром паутине, но вовсе не противные и страшные, а даже милые, с женскими головками.

– О чём задумалась, моя лада? – полюбопытствовала Горинка, поднося ко рту княжны жёлтое с алым бочком яблоко, источавшее тонкий дух мёда и осени.

– Да вот сны мне сниться начали, – решилась сознаться княжна, смачно надкусив сочный плод и принявшись с хрустом жевать. – Пальцы пряхи и много-много мотков пряжи. А ещё паучки с паутиной. И чёрное покрывало. К чему бы это?

– Не знаю, радость моя, – устремив на Светолику невинно-недоуменный взор, пожала плечами невеста и тоже откусила от яблока.

– Знаешь, мне никогда не снилось ничего, что прямо или косвенно указывало бы на тебя, – продолжила княжна, чувствуя, что дальше закрывать глаза на все эти нестыковки невозможно. – Ну, я имею в виду все эти знаки, которые бы подсказали, что ты – моя истинная избранница.

Горинка жевала яблоко, потупив пушистые ресницы, и неясно было, слушала ли она или витала в своих думах. Желая привлечь внимание невесты, Светолика повернула её лицо к себе за подбородок.

– Милая, согласись, ведь это очень странно! – сказала она, заглядывая в бездонно тёмные глаза девушки, в которых отражалось ночное еладийское небо. – У тебя был знак – обморок, а у меня – совсем ничего. Сны начались недавно, но я никак не могу связать их с тобой: прясть ты не любишь, чёрных покрывал не носишь… Я в замешательстве, моя голубка.