Замуж за «аристократа» - Царева Маша. Страница 36

Не слишком красивая особа. Крупные черты лица, густые брови. Подтянутый загорелый живот.

Полное отсутствие груди и темные усики над верхней губой. Темные усики!

Потому что это был – Катя поверить не могла, – но это был… Мужчина!

На ватных ногах она поплелась в туалет. Словно какая-то неведомая сила бросила ее на колени, прямо на холодный кафель. Катя ничего не могла с этим поделать, желудок подступил к горлу, и все разочарования сегодняшнего дня разом оказались в нежно-голубом зеве унитаза.

Так началось ее одиночество.

Катя поняла, что она потеряла все.

«Сенсация!!! Муж знаменитой актрисы – голубой. Как удалось выяснить нашему корреспонденту, знаменитая кино– и театральная актриса Екатерина Лаврова несколько лет жила в законном браке с представителем сексуальных меньшинств. Внешне они выглядели идеальной парой. Кто бы мог подумать, что супруг нашей обожаемой Екатерины интересуется тугими мужскими попками? Странно, что Катя не замечала этого столько лет. Может быть, она сама не любительница страстных постельных игр? Или – даже страшно предположить, но такой вариант просто напрашивается на ум – сама звезда – лесбиянка?!» (газета «Громкие скандалы недели»).

Шура большими глотками отпивала из невероятных размеров стакана клубничную «Маргариту», с аппетитом откусывала золотистую гавайскую пиццу, а в те редкие моменты, когда ее рот не был занят деликатесами, оглушительно хохотала.

– Представляешь, однажды в мой тату-салон пришла совсем древняя бабулька. Лет восемьдесят на вид, честное слово, – рассказывал Егор. – Божий одуванчик на тонких ножках. Сделай, говорит, мне, милок, на спине татуировку. «СССР» большими буквами. Я, мол, коммунистическая активистка, собираюсь скоро на митинг и хочу товарищам по партии доказать свою преданность.

– А ты?

– А я ей говорю: бабусь, давай лучше на жопе сделаем. На одной ягодице серп, на другой – молот…

Вот уже третий час сидели они за угловым столиком небольшого французского кафе на Маяковке. И все это время Егор веселил ее какими-то забавными байками, связанными с его работой.

Медленно повышался градус, бокалы сменялись стопками. Множество экзотических вкусностей было съедено ими за это время: воздушные круассаны с шоколадным кремом, сырные шарики, бисквиты, пропитанные коньяком, самодельные сливочные конфеты. У Шуры даже возникла было тревожная мысль, что девушке неприлично столько есть на первом свидании. Но изворотливый внутренний голос тотчас же этот постулат опроверг: мол, мужчинам нравятся женщины с хорошим аппетитом.

Чем дольше сидели они за столиком, тем больше нравился ей этот странный Егор. Кстати, сегодня он был одет в обычные темные джинсы и однотонную белую футболку, и, если бы не пресловутая татуировка, он ничем бы не выделялся в московской толпе.

– Шура, а ты нарисуешь мой портрет? – вдруг спросил он.

– А ты не боишься?

– Чего мне бояться?

– Я же концептуалист, не реалист. Нарисую ботинок или унитаз, и будет считаться, что это твой портрет. Может быть, я тебя именно таким вижу, – она пьяно хохотнула.

– Или мою татуировку, да? – Хоть Егор и выпил больше Шуры, по сравнению с ней он выглядел куда более трезвым. – Шура, а можно задать тебе нескромный вопрос?

– Валяй. – Шура нечаянно сшибла локтем бокал.

Тотчас же к их столику подлетел взнервленный официант. Видимо, устав французской кофейни предписывал официантам быть вежливыми с клиентами, что бы ни случилось. Поэтому он даже улыбался, но глаза его оставались грустными.

– О, гарсон! – радостно поприветствовала Шура официанта, который отчего-то подозрительно двоился в ее глазах.

Егор предостерегающе похлопал ее по руке.

– Да! – Шура вскинула на него глаза. – Ты, кажется, хотел задать мне какой-то вопрос.

– Насчет моей татуировки. Тебя она не смущает?

«В таком состоянии меня не смутит даже папа римский, примеряющий розовые меховые трусы», – подумала Шура, а вслух сказала:

– А почему она, собственно, должна меня смущать?

– Не знаю. На меня все обращают внимание. Думают, наверное: вот идиот. С татуировкой на лбу…

– Нет, не смущает, – подумав, ответила она.

– Это хорошо, – усмехнулся Егор. – В таком случае меня тоже не смущает безобразно пьяная девушка. Рот которой к тому же испачкан шоколадом.

И не успела Шура возмутиться по поводу «безобразно пьяной девушки», как он протянул ладонь к ее лицу и принялся пальцами вытирать шоколадные потеки вокруг ее губ. Не салфеткой – пальцами!

А руки у него были сухие и горячие, от них вкусно пахло корицей и крепким кофе.

Неожиданно для самой себя Шура разволновалась. Ей вдруг захотелось прижаться к его ладони щекой. Однако, как и положено приличной девушке (по крайней мере, приличной девушке в Шурином представлении), она напустила на себя как можно более индифферентный вид. Спину выпрямила, гордо сдвинула брови к переносице. Однако – и с этим она ничего поделать не могла – уголки ее губ пьяно расползались в стороны.

Егор насмешливо наблюдал за ее телодвижениями.

– А почему ты, кстати, решил ее сделать? – нервно спросила Шура.

– Что?

– Почему ты сделал такую странную татуировку? Нет, ты не подумай, она тебе очень идет, просто… Обычно люди стараются сделать тату на таких местах, которые в случае чего можно прикрыть одеждой…

«Боже, ну и глупости я несу! – ужаснулась Шура, заметив, что Егор помрачнел. – Теперь он обидится. Ну не язык, а помело! Наверное, его все про это спрашивают, ему уже и отвечать надоело!»

– Шура, а можно я тебе расскажу об этом как-нибудь потом? – попросил он, и от свойственной ему насмешливости не осталось и следа.

– Ну хорошо… Ты извини, если я тебя чем-то обидела… Знаешь, а твое лицо кажется мне знакомым.

Егор прижал прохладные ладони к вискам: как всегда в подобных ситуациях, у него нестерпимо разболелась голова. Словно какой-то невидимый богатырь сжимал ее в своих стальных объятиях. Ну вот, начинается. Он так надеялся, что ему удастся расслабиться в компании этой забавной, непохожей на других девчонки. А она оказалась такой же, как все. Ничем не лучше безмозглой красавицы Ланы, которую не так давно он грубо выставил из своего кабинета.

И Шура (как, впрочем, и Лана) не виновата. Она же не знает, какую боль только что ему причинила. И какая боль ждет его впереди, когда она все-таки озвучит свою мысль и скажет вслух, что и ей он напоминает Александра Дашкевича.

– Что с тобой? – перепугалась Шура. – Ты побледнел. Может быть, пойдем на свежий воздух?

– Это необязательно, – пробормотал Егор, внутренне умоляя, чтобы она забыла о Дашкевиче.

Но она не забыла.

– Ты уверен?.. Ну ладно. Постой, на чем мы остановились? Да, где же я могла тебя видеть?

– Может быть, во сне, – уныло предположил он, – надеюсь, в эротическом.

– Эй, даже и не думай об этом… Ой! – Шура вдруг прикрыла узенькой ладошкой рот и испуганно на него посмотрела.

– Что? У меня выросли вампирские клыки? Или ты вспомнила, что оставила дома включенный утюг?

Шура даже не рассмеялась его принужденной шутке. Егор понял, что дело плохо: она явно вспомнила. И чтобы поскорее покончить с этим, он сказал:

– Ну, валяй, рассказывай. Что ты вспомнила. Ты ведь вспомнила, так?

– Так, – кивнула Шура. – Но… Это невероятно! Екатерина Павловна мне не простит. Она была так зла на тебя.

Он моргнул удивленно:

– Что? Зла на меня? Ты о чем?

– Я о презентации, разумеется. А ты о чем? Как я тебя сразу могла не узнать? Это же был ты, верно? Ты опрокинул на нее креветки, разве нет?

– Ты тоже там была? – изумился Егор.

– Еще бы. Екатерина Павловна – моя крестная мать!

У Егора даже дыхание перехватило от волнения. Столько времени он вынашивал план, как ему поближе подобраться к Лавровой, и вот: решение сидит перед ним.

– Вы… Я не думал, что вы настолько близки.

– Ну, если честно, мы вовсе не близки. – Шура меланхолично пожевала коктейльную соломинку. – Она когда-то дружила с моим отцом. Она считает меня легкомысленной… Мы редко видимся, и все же она мне помогает. Без нее я бы не работала так много. Другое дело, что она это делает не из-за меня самой, а из-за папы.