Обитель любви - Брискин Жаклин. Страница 83

Кингдон зацепил трос согнутым пальцем и потянул.

— Я несколько месяцев работал на заводе Кертиса в Хаммондс-Пойнт. Это в Нью-Йорке, — сказал он. — В мои обязанности входила проверка натяжения вот этих расчалочных тросов. — Он провел ладонью по плавному изгибу винта, смахнул пальцем налет сажи, образовавшейся после выхлопа мотора. — Аэропланы летают на касторовом масле и бензине, — сказал он. — Ты знала об этом? Иногда во Франции становилось так холодно, что перед запуском масло приходилось разогревать.

Глаза у него блестели, говорил он непривычно торопливо.

К ним неслышно подошел Текс.

— Это Текс, — сказал Кингдон. — А это Тесса.

— Здравствуйте, Текс, — она протянула ему руку.

Долговязый друг Кингдона показал ей свою черную ладонь.

— У меня руки грязные, — объяснил он. — Ну, и какое у вас сложилось мнение?

— О «Дженни»? — спросила она. — Даже не знаю. Я впервые вижу аэроплан так близко.

— Значит, Кингдона вы знаете недавно.

— Да.

— Никогда не видели его в воздухе?

Она отрицательно покачала головой.

Текс обернулся к Кингдону.

— Хочешь полетать на «Дженни» и показать своей девушке настоящий класс?

— Я ему всего лишь кузина, — быстро сказала Тесса.

— Но это не мешает вам оставаться хорошенькой девушкой, — ответил Текс. — Ну так как, Кингдон?

Ветер шумел в распорках покрытых нитролаком крыльев «Дженни». По летному полю метнулся кролик. Солнце осветило нахмуренное лицо Кингдона.

Тесса тихо произнесла:

— Не надо, Кингдон.

— Один вылет ему не повредит, — ухмыляясь, сказал Текс. — Пусть немного почистит перышки.

— Где твой летный костюм? — не своим голосом спросил Кингдон.

— В конторе, — ответил Текс.

— Нет! — резко возразила Тесса.

— Не говори мне «нет», — пробормотал Кингдон. — Не надо, Тесса. — Его лицо выражало надежду и вместе с тем страх.

Она коснулась его руки.

— Кингдон!

— Я должен попытаться, — спокойно проговорил он.

— Не беспокойтесь, Тесса. Перед вами лучший летчик в этих краях.

— Будь осторожен, — шепнула она.

Кингдон уже ковылял к ангару.

Стоя в крошечном кабинетике Текса, Кингдон слышал собственное шумное дыхание. В висках толчками пульсировала кровь, пока он надевал поношенный летный костюм своего друга. Кожаная куртка была на подкладке из овчины, но спина Кингдона, словно от мороза, покрылась гусиной кожей.

Он снял с пальца золотую печатку и положил ее на запыленный письменный стол. Достал из кармана четки из слоновой кости, которые всегда носил с собой, но никогда не перебирал их. Теперь ему отчаянно захотелось помолиться. «Что со мной? — подумал он. — Почему я постоянно грызу сам себя, будто зверек, попавший в железный капкан? Сперва позволяю Богу поймать меня в ловушку, а потом без конца пытаюсь перегрызть свою лапу, чтобы освободиться. Я не в силах жить на земле и не в силах подняться в небо. Не хочу влачить такое жалкое существование, но вместе с тем боюсь самоубийства». Четки со стуком упали на стол. Заметив огрызок карандаша, он открыл верхний ящик и обнаружил там блокнот.

Кингдон написал: Тессе. Потом замер, не отрывая глаз от этого имени. Вспомнилась вчерашняя размолвка, какая она была... бледная, растерянная, сидела, вжавшись в сиденье... Разве что только не говорила вслух, что любит его. «Будь я живой человек, я полюбил бы ее. Слава Богу, я импотент, — подумал он, и его губы скривились в мрачной усмешке. — Это избавляет католическую ветвь враждующего между собой рода Ван Влитов от греха кровосмешения. А епископальной ветви этого рода неведомо чувство вины».

Он написал: Если это прощание, то я хотел бы извиниться за вчерашнее и поблагодарить тебя за... Рука его замерла. Он вырвал листок из блокнота и порвал его в мелкие клочки, будто дурно составленное завещание. Взял со стола перстень и четки и сунул их в карман, затем снял с вешалки светозащитные очки Текса, его кожаный летный шлем и, выйдя из ангара, зашагал к взлетной полосе.

Мотор «Дженни» уже прогревался и стучал, словно строчащий пулемет. Винт проворачивался. В сторонке от воздушного потока стояли два механика и смотрели на приближающегося к ним хромающего Кингдона. Как всегда, он сначала обошел вокруг аэроплана. Таков был обычный ритуал в авиации. Им овладел слепой безотчетный страх. Казалось, что и «Дженни» трепещет, словно испуганная птица.

Он поставил правую ногу на металлическую подножку. Ухватился руками за края кабины и подтянулся вверх, чтобы не тревожить больную ногу. Неловко опустился на сиденье и привязался широкими кожаными ремнями. «Немец отчаянно пытался развязаться, пока его горящий «фоккер» мчался к земле, оставляя за собой черный след». Кингдон осмотрел приборы, рули направления и высоты, элероны. Сердце его колотилось так же бешено, как поршни в моторе. «Интересно, я тогда выжил? — подумал он. — А может, выжил немец, а я погиб? Или, может, мы оба лежим во влажной земле Фэр-ан-Тарденау?»

Шум мотора оглушал. «Тысяча двести, — подумал он. — Ручку от себя. Полный газ!»

Глаза его были пусты, перед мысленным взором стояла сцена боя, в котором родился его страх перед небом. Он стал разгоняться по взлетной полосе. Аэроплан, содрогаясь, подпрыгивал на кочках. Оторвался от неровной земли, но вновь ударился о нее. Впереди, на краю летного поля, стояла шеренга эвкалиптов. Кингдон крепче сжал ручку управления. Если он врежется в те деревья, то наконец смолкнет душераздирающий вопль, родившийся на другом конце света, во Франции. В сознании плыла мысль: «И упокоишься с миром... упокоишься с миром... pax vobiscum... Вперед, о христианская душа!» Но в ногах была твердость, он уверенно управлял аэропланом, и руки словно жили отдельной жизнью, двигая ручку управления...

Подпрыгивания по кочкам прекратились, он взмыл в воздух. Мышцы тут же расслабились, в животе появилась какая-то тяжесть, но тут же исчезла. Круто взбираясь в небо, он пролетел над деревьями, нажал на педаль, сделал крен и заложил вираж. Внизу на поле стояли Текс и Тесса и, задрав головы, махали ему. Потом он оказался над побережьем Венеции. Народ вглядывался вверх, прикрывая глаза от солнца руками. Крашеные купола отражали солнечный свет. Он еще набрал высоту. Под ним теперь простиралась широкая бухта, на солнце поблескивала стальная полоска трамвайных путей, к которой прилепились целые гроздья прибрежных городков, а прямо под ним пенилось белое кружево морского прибоя.

Он судорожно и шумно выдохнул. Ужас проходил. А вместе с ним уходило и отчаяние. Свобода полета всегда приносила облегчение.

Он повернул и описал круг над летным полем. Дрожь в руках прошла. Он решил показать Тессе иммельман Свечой ушел вверх, но когда нырнул к земле, страх вернулся. Душа ушла в пятки. Он вышел из пике и полетел параллельно земле. «Свобода — понятие относительное, — подумал он. — Смогу ли я когда-нибудь позабыть тот запах паленого мяса? Свой непрерывный крик о помощи, обращенный к Богу?» Он направил аэроплан под небольшим углом к земле и выключил мотор. Аппарат планировал. Ветер пел в тросах и распорках. Кингдон улыбнулся. «Это все-таки уже кое-что. А кое-что лучше чем ничего, — подумал он. — Возможно, позже я смогу восстановить и остальное». Глянув вниз, он различил малиновое пятнышко. Это была шляпка Тессы.

Он совершил безукоризненную посадку на все три точки.

Тесса бегом бросилась к «Дженни». Когда он выбрался из кабины, она сказала:

— Я так перепугалась!

Он сдвинул темные очки на лоб.

— Все это чепуха по сравнению с тем, на что я был способен раньше, — Ответил он.

— В таком случае я не хочу, чтобы ты показывал, на что был способен раньше.

Он улыбнулся. Они пошли к ангару, и он небрежно обнял ее за плечи. Тесса, смеясь, говорила, что, наверно, у летчиков из эскадрильи «Лафайет» отбою от девушек не было.

— Поскольку я поразил твое воображение этим полетом, — сказал он, — думаю, пришло время извиниться за вчерашнее.