Обитель любви - Брискин Жаклин. Страница 93

Тесса тоже постриглась коротко. Еще в Руане, куда она поехала добровольно вместе с одной американкой, Агнес. Они постригли друг друга тупыми ножницами, которые нашлись в приюте. Но руководствовались при этом отнюдь не бунтарским духом, свойственным «новой женщине». Просто в войну всегда много хлопот и на уход за длинными волосами не оставалось времени. Блестящие черные локоны доходили у Тессы только до мочек ушей, стройная, словно стебель, шея была полностью открыта.

На ней было красное креповое платье с оборками на юбке, не скрывающее ее стройных ног в новых, телесного цвета чулках. Но она все равно не превратилась в девочку-модницу. Впрочем, казалось, и не повзрослела, а тем более не огрубела за эти три года. У нее был вид женщины, познавшей горе. Только в глазах не было печали. Они оставались ясными и безмятежными, разве что только краснели, когда она работала дольше обычного.

В дверь тихо постучали.

— Пора, мисс Тесса, — сказала женщина с шотландским выговором.

— А, Кэтрин, заходи.

Худая веснушчатая горничная ее матери показалась на пороге комнаты. Она прошла через кабинет и спальню в ванную и пустила воду.

Тесса потянулась, потерла затекшую шею, потом собрала на своем столе разбросанные листы бумаги. Это была очередная глава ее романа, еще без названия, в котором шла речь о жизни сирот в руанском приюте. После «Летчика» это ее первое произведение. Разница между сценарием фильма и романом была разительная. В книге она не пыталась уйти от реальных проблем в мир грез, ничего не придумывала. Лишь описывала то, чему была свидетелем. Ее мучил страх, что она не сумеет рассказать правду о молчаливых младенцах, малышах с потухшим взором, о грязных, искалеченных, покрытых вшами детях, которые поступали в приют... Их считали никому не нужными отбросами человечества.

Перекрывая шум льющейся воды, Кэтрин позвала ее.

— Иду.

— У вас сегодня свидание?

— Да. В «Амбассадоре».

— Это в том огромном новом отеле на бульваре Уилшир?

— Да.

— Что нынче творится с людьми!.. Тратят большие деньги на разные рестораны, когда могут вкуснее поесть дома!

Кэтрин показалась из гардеробной, держа в руках два длинных вечерних платья. Одно из малинового шелка, другое из синего шифона.

— Синее, пожалуй. И вообще я с большей охотой осталась бы дома.

— Сильно устали? — спросила Кэтрин. Ее лицо приняло участливо-заботливое выражение.

Два месяца назад Тесса вернулась домой с очередным приступом лихорадки, сильно похудевшая, кашляющая... Вскоре она поправилась, прибавила в весе и перестала кашлять. Родители и прислуга Гринвуда с ног сбились, чтобы поставить девушку на ноги.

— Нет, — нарочито бодро ответила Тесса. Она предпочла бы лечь сегодня пораньше и никуда не ходить. Точно так же, как она предпочла бы сама пустить воду для душа и выбрать себе платье. Но это обидело бы добрую шотландку и встревожило родителей.

Ей было уже около тридцати. Незамужней девушке в таком возрасте не следует капризничать, она обязана принимать приглашение от любого мужчины. Обязана ради своих родителей. Сегодня вечером она должна была провести вечер с начальником управления «Паловерде ойл», ведавшим всеми бензоколонками. У этого человека было очень благозвучное имя: его звали Холлис Горас.

Кэтрин ушла, оставив на постели смену шелкового белья и темно-синее платье. У кровати она поставила синие же, под цвет платья, туфли.

Тесса разделась. Она пыталась убедить себя в том, что родители правы. В самом деле, не оставаться же ей всю жизнь монашкой? «Я хочу иметь мужа, хочу иметь детей. Снова хочу ощутить животворную силу страсти...» Она старалась не думать о Кингдоне. Зачем мечтать о невозможном?

Лежа в наполненной горячей пахучей водой ванне, она упрекала себя в том, что однолюбка. «Во мне слишком много отцовского упрямства, — твердила она себе. — Любить только своего неуемного, непонятного кузена. Я не оригинальна. Его любят по меньшей мере пятьдесят миллионов женщин. Капитан Кингдон Вэнс! Летчик! Смельчак! Любовь Америки! Пойми же, дурочка, что ты пытаешься достать с неба луну! Он не будет твоим. Да, вы целовались. Как-то темной ночью вы чуть было не слились в страстном порыве. Но потом он женился на твоей подруге и славится своей преданностью жене. О «небесной парочке» ты читала во всех газетах, французских и английских. Спустись на землю. Возьми то, что само идет тебе в руки».

«Вооружившись» здравым смыслом, она спустилась по ступенькам крыльца. На шее у нее было жемчужное колье, юбка-клеш шифонового платья развевалась на ветру. Крупный, довольно упитанный Холлис Горас осторожно пожал ей руку. Люди из «Паловерде ойл» обращались с ней, словно с хрупкой фарфоровой вещицей, которую им доверил Бад, их босс. Холлис Горас назначал ей уже четвертое свидание. Он вежливо давал ей понять, что она ему нравится. А может, он просто предпочитал таких скучных женщин, как она. Как ее когда-то назвал Пол Шотт? Круглая дура?..

У Холлиса Гораса была новая модель «крайслера» с крытым кузовом. Тесса не привыкла обращать внимание на внешние атрибуты материального благополучия, но понимала, что теперь должна вести себя по-другому.

— Неплохая машина, — заметила она.

Холлис Горас весь расцвел, словно она наградила комплиментом не «крайслер», а его самого. Он открыл перед ней дверцу.

— Тот человек, который мне ее продал, как раз пригласил нас на коктейль. Вы не против?

Холлис Горас произнес это взволнованным голосом, потому что коктейли были противозаконны. Тесса чуть помедлила с ответом в силу своей природной робости. Она не любила бывать на публике, среди незнакомых людей. При других обстоятельствах она отказалась бы, но сейчас приходилось быть примерной девушкой, поэтому она сказала:

— Коктейль? Там, наверно, будет весело.

Кингдон пришел на коктейль к дилеру компании «Крайслер» уже навеселе. Не настолько, чтобы шататься, ничего не видеть перед собой или лезть в драку, хотя с ним и такое бывало. Сегодня он был просто подвыпившим, так как отмечал окончание съемок. После «Летчика» он снялся еще в шестнадцати фильмах, где ему постоянно отводилась роль летчика. Стоя перед камерой в разных позах и жестикулируя по указке режиссеров, он предавал самого себя. И только находясь в воздухе, вдали от кинокамер, вновь становился Кингдоном Ван Влитом и презирал «капитана Кингдона Вэнса».

Когда перед ним открылась дверь залитого светом дома, он как раз думал: «Съемкам конец, и завтра я наконец-то смогу выспаться». При этом он испытывал такое же облегчение, что и в детстве, когда учебный год в школе подходил к концу и начинались каникулы.

Лайя со звонким смехом позволила дворецкому снять с нее новую длинную накидку из горностая. Лайя была женской половиной того, что газеты называли «небесной парочкой». Достижению своей давно поставленной цели она отдавалась самоотверженно, но успеха пока почти не имела. До сих пор она могла похвастать лишь ролями в фильмах с участием Кингдона, которые он выхлопотал для нее. Но Римини ворчал даже по поводу этих маленьких эпизодов. Кинокамера по-прежнему была жестока к Лайе, но она отказывалась поверить в это. Будучи женой Кингдона, она могла рассчитывать на уважение окружающих и безбедное существование в тени мужа-кинозвезды. И хотя Кингдон уверял ее, что она заслуживает этих денег, ей хотелось зарабатывать самостоятельно. Неудачи довели ее до грани отчаяния, которое она скрывала под слоем пудры и яркой губной помады.

К тому времени Лайя уже поменяла внешность а-ля Мэри Пикфорд на имидж «девочки из джаза»: сильно подводила глаза, носила короткие волосы и делала горячую завивку. Она соблюдала строгую диету и добилась того, что у нее остро выпирали скулы, а фигура окончательно стала мальчишеской. Она чуть сутулилась — это было модно, — чтобы над ключицами обозначались глубокие выемки. У нее была плоская грудь, и остренькие соски чуть заметно выдавались под платьем из золотистого ламе, которое ниспадало вниз, до ее худых коленок, словно труба.