Звезда королевы - Арсеньева Елена. Страница 94

На глазах Марии статуи ожили: светлый ангел, с улыбкою невинного младенца на устах, одною рукою снял камень с могилы д'Арктура, а другой поднял светильник, чтобы снова разжечь в нем искру жизни. Однако не какой-то неизвестный ей страдалец вышел из гроба, а бледный, как мертвец, Димитрий Корф; оживленный благотворной теплотою, он попытался встать и простер к ней свои слабые руки. Мария бросилась к нему, схватила в объятия, всем существом своим впервые ощутив любовь и нежность мужа. Но неумолимая Смерть возникла за спиной барона — черный балахон, черный капюшон, а вместо косы — трость-шпага в руках… Сдвинулась маска скелета — и перед Марией показалось искаженное злобное лицо Евдокии Головкиной. Смерть воздела песчаные часы, давая знать, что время жизни прошло, и, пока сыпались последние песчинки, Мария успела заметить, как лицо «тетушки» сменилось пикантным личиком Николь, а сразу вслед за тем — прекрасными чертами Гизеллы д'Армонти. Но эти такие разные лица были искажены одинаковым выражением смертельной ненависти!.. Тут ангел погасил светильник — и Мария проснулась, вся дрожа и утирая пот с чела.

Отдышавшись и сообразив, что это был всего лишь сон, она вытянулась на спине и, помолившись на звезду, светившую прямо в окно, попыталась вновь уснуть, да не тут-то было. Уж и звезда погасла, и небо просветлело, и первые лучи солнца заиграли в вершинах деревьев, а Мария все вертелась с боку на бок, сминая постель, и подушка чудилась то мягкой, то твердой, как камень. Наконец, отчаявшись, Мария поднялась, кое-как умылась и решила выйти в сад — проветриться, охладить пылающую голову. Уверенная, что в такую рань не встретит ни души, она надела белую рубашку и мужские панталоны до колен, решив не терять даром времени, а заняться гимнастикой. Шенкеля у нее были стальные: лошадь шла под ее седлом даже без поводьев послушно, как овечка; а вот руки довольно быстро уставали от фехтовальных забав. Иван Матвеевич посоветовал ей подтягиваться на толстых ветках, а еще лучше — лазить по деревьям для тренировки. Однако зрелище баронессы Корф, средь бела дня лезущей на дерево, могло любого слугу повергнуть в смущение; по ночам сторож мог принять ее за вора; в этот же рассветный, ранний час сторож уже отправился спать, а прочие слуги еще не проснулись. Время для гимнастики настало самое подходящее!

Без всякого успеха подпрыгнув несколько раз, Мария наконец ухитрилась уцепиться за ветку и какое-то время болталась на ней, извиваясь всем телом, пока ей наконец не удалось упереться ногами в ствол и таки забраться на толстый нижний сук. Отдышавшись и освоившись с тем, что земля осталась внизу (Мария отчаянно боялась высоты, однако Симолин — ох, верно, великим озорником был он в детские годы! — уверял, что лазанье по деревьям избавит и от высотобоязни), она стиснула зубы и начала подниматься все выше и выше, стараясь не думать, что будет, если все-таки сорвется. А пожалуй, Симолин был прав! С каждым футом отвоеванной у страха высоты страх становился все ниже ростом, и Мария преисполнилась такой уверенности в своих силах, что решила проползти по толстому горизонтальному суку, посидеть на нем, чтобы окончательно победить страх, — и воротиться к стволу. Она одолела уже половину пути, когда сук угрожающе прогнулся, Мария едва не вскрикнула, и тут…

— Мы уже потеряли двоих.

Голос Димитрия Васильевича!

Мария замерла в неловкой позе. Ох, ну отчего ей взбрело в голову избрать для своих утренних безумств именно этот каштан?! Ведь он стоит как раз против окон кабинета! Так, значит, рано встала нынче утром не одна Мария. Ее суровый супруг тоже ни свет ни заря покинул постель — почему? И кого он — они? — потеряли?

— Мне удалось проследить их путь лишь до трактира между Берном и Туном, — снова заговорил Корф. — Место вам знакомое. Эрлах клянется, что оба курьера уходили от него целые и невредимые. Однако нарочному дважды приходилось уезжать из Туна ни с чем.

— И вы думаете?.. — проговорил незнакомый голос.

— Я уверен, и мои осведомители подтверждают: где-то на этом маршруте предатель.

— Вас должен был насторожить уже первый провал!

— Он и насторожил, — отозвался Корф. — Второй курьер шел пустой. Однако исчез и он.

— То есть вы пустили его как приманку? — с явным неодобрением спросил незнакомец.

— Вот именно. Та же роль уготована вам.

— Весьма польщен, что мне до такой степени доверяют, — усмехнулся незнакомец.

— У меня нет другого выхода. Сейчас послать больше некого, разве что отправиться самому. Но меня слишком хорошо знают! Ваше преимущество в том, что вы у нас человек новый, никому не известный. О вашем прибытии я не уведомил Эрлаха. Восьмая комната не будет готова к вашему прибытию. Вы откроете себя, лишь когда убедитесь, что опасности нет.

— Выходит, вы подозреваете даже Эрлаха?! — удивился незнакомец.

— Я подозреваю всех! — отрезал Корф.

«Вот именно!» — подумала Мария.

Разговор ее весьма заинтересовал, тем более что говорили по-русски. Она хотела подобраться к стволу и подобраться поближе к окну кабинета, однако толстый сук, казавшийся таким надежным, вдруг негромко, как бы предупреждая об опасности, хрустнул…

Мария оцепенела.

— Знаете, как это называется у нас в России? Ловить на живца, — проговорил незнакомец.

— А я вас сразу предупредил, что вы сыграете роль приманки. — Мария не сомневалась, что муж ее в этот момент пожал плечами с видом полного равнодушия к судьбе этого человека. — Да, приманки. Но для очень крупной рыбы…

— Вы только не предупредили, что крупную рыбу-то, может, и удастся поймать, однако сорвется она с крючка или нет — для живца конец один!

Какое-то время оба молчали. Наконец Корф заговорил:

— Вы рассуждаете как наемник, для которого существует только одна проблема — цена, — раздался его голос, исполненный презрения. — Это не речь русского патриота! Нарочный из Петербурга передаст вам пакет особой — подчеркиваю, особой! — важности. Полагаю, вам известно, что Питт-младший [198] буквально на днях заключил с Пруссией союзный договор в ущерб интересам России и Франции. Руки у этого англичанина длинные: они тянутся к Черному морю. Следующим шагом его должно стать заключение с Францией торгового договора. Вопрос почти решен… Почти… А наша цель — по возможности быстрее убедить французов, что не следует поддерживать Турцию против России, им лучше закрепить за собой все выгоды от торговли с новыми русскими черноморскими портами. Если мы успеем со своим договором прежде англичан, наши позиции на Черном море весьма упрочатся. Вот в том конверте, который вам предстоит au secret привезти в Париж, содержится нечто, способное подорвать престиж Питта в глазах Монморена… хотя бы на время. Время — вот все, что нам нужно! А на все про все у вас лишь неделя. Ровно через семь дней Симолин с этими бумагами должен появиться у Монморена, не то дело наше будет безнадежно проиграно.

— Мне бы хотелось кое о чем спросить, — проворчал собеседник Корфа, — да с вами, того и гляди, вновь нарвешься на оскорбления.

— Нарветесь! И очень просто! — подтвердил Корф, и Мария невольно улыбнулась: так мать может улыбнуться безобидной шалости своего любимого дитяти. — А теперь перейдем к делу, а то заболтались не в меру. Помните: вы должны уйти отсюда незамеченным. Поэтому оденьтесь как можно проще — как банковский клерк или avoue [199]. Поедете дилижансом ровно в полдень — находиться лучше среди людей. Уверен, что за всеми одинокими путешественниками будут пристально следить. Карета на Берн отправляется от станционной конторы на улице Марг. Дорога оплачена, место заказано. Прошу не опаздывать.

И далее… Через трое суток вы будете в Берне. Ровно в полдень следующего дня возле лодочной пристани в Туне вас будет ждать императорский курьер, переодетый пастором, с плетеной корзиной в руках.

— С корзиною? — переспросил незнакомец, подавив нервический смешок.