Невроз - Воронцова Татьяна. Страница 26

Кристиан спит, уронив на колени журнал с красотками. Его нестриженые русые патлы занавешивают лицо аж до кончика носа. Ладно, по крайней мере он прилично одет. Рваные джинсы и подростковая курточка с бахромой отправились на помойку, их сменили безукоризненно сидящие брюки цвета хаки и льняная рубашка от Burberry.

Одевать его, кормить, говорить ему, что делать, – не об этом ли мечтал тот несчастный психопат, о котором ты сдуру... о нет, не сдуру, а очень даже обдуманно, с дальним прицелом, рассказал Маргарите? Один случай и другой – уместны ли тут сравнения? Ты ни разу не поднял на него руку, хотя подлец намеренно нарывается. Ты никогда и ни к чему его не принуждал. Однако он таскает туда-сюда твой чемодан, ежедневно выслушивает ехидные замечания (а то и грубые оскорбления) в свой адрес... Где грань?

Мысли скачут как блохи, перепрыгивают с предмета на предмет. Как его звали, того извращенца? Олег, точно. И незачем прикидываться, будто его имя начисто вылетело у тебя из головы. Черта с два оно вылетит, пусть даже пройдет еще триста лет... Если бы Всемогущий Господь взялся исполнить любое твое желание, чего бы ты попросил? Кроме богатства и славы – это у тебя уже есть.

Вздохнув, Кристиан как девушка просовывает руку ему под локоть и сонно интересуется, который час. Вместо ответа Грэм дает ему довольно ощутимого тычка под ребра. Сегодня его бесит каждое сказанное слово. В чем дело, черт возьми? В этих брюках и этой рубашке парень выглядит божественно. Да, он выглядит на все сто, но Грэм, вопреки всякой логике, чувствует не желание, а злость. Такие мальчики – такие, как он сам и этот француз, – не должны появляться на свет божий. Какой соблазн для всех честных граждан! Непреодолимое искушение.

– Эй! Я всего лишь спросил, который час.

– Это было бы простительно, chеri, если бы на твоей руке не болтались крутейшие часы Raymond Well, купленные в одном из лучших магазинов Цюриха.

– Тебе что, трудно ответить?

Минуту Грэм смотрит на него в упор, мысленно вонзая клыки в нежную мальчишескую шею и жадными глотками втягивая в себя дымящуюся кровь, затем берет его за руку и сильно, до хруста стискивает пальцы.

– Черт, – шепчет Кристиан.

Откидывается на спинку кресла. Хочет что-то добавить, но в последний момент плотно сжимает губы, не издав ни звука.

– Показываешь характер? – насмешливо интересуется Грэм.

Наконец-то у него поднимается настроение. Робкие укоры совести тому не помеха. Гнев от осознания собственного бессилия, легкая паника, растерянность, стыд – все эти чувства ему до боли знакомы. Чувства волчонка, с которым вздумал поиграть старый волк.

Пальцами другой руки Кристиан хватается за подлокотник. Его бросает в жар, на верхней губе появляются капельки пота. В ярости он поворачивается и встречает взгляд своего мучителя. Тот с усмешкой ослабляет нажим, дает мальчишке глотнуть немного воздуха, чтобы в следующее мгновение возобновить игру.

...Ну, строго говоря, не триста лет, а восемнадцать. Тоже немалый срок. И все же они узнали друг друга моментально. Одуревший от духоты Грэм подписывал для своих читателей неизвестно какой по счету экземпляр «Первородной добродетели», измышляя для Роджера Рипли самую зверскую, мучительную казнь и представляя ее себе во всех подробностях (он ненавидел презентации, особенно в помещениях без кондиционеров, и Роджер, сволочь, отлично это знал), когда на стол поверх раскрытой книги легла чья-то визитка. Обыкновенный картонный прямоугольник серо-голубого цвета. Серебряный уголок, логотип компании и фамилия на латинице. Знакомая фамилия. Помедлив, он поднял глаза – просто убедиться, ничего более, – придвинул к себе книгу, черкнул стандартное «от автора» и, не меняясь в лице, вернул обладателю визитки.

Сейчас ему, должно быть, за пятьдесят. Солидный мужчина в дорогом костюме, благоухающий парфюмерией от Hugo Boss. Что ж, имеет право. На те деньги, что он отстегивал за свои невинные удовольствия, можно было купить не только костюм, но и целый универмаг. Восемнадцать лет. Вполне достаточно, чтобы не обливаться потом, вспоминая тот дом, ту спальню, ту кровать... Получил то, чего хотел. Да-да, и нечего строить из себя честную девушку. Твой психоаналитик раскусил(а) тебя в два счета. Как это будет? Как это вообще бывает? Только это и волновало тебя в тот момент. Эмоции, ощущения... ну и деньги, разумеется. Куда же без них.

Удаляясь в сопровождении Роджера, Дэмиена и пары блондинок, одна из которых предназначалась Дэмиену, а вторая – ему (Роджер никак не мог разобраться со своей сексуальной ориентацией), Грэм бросил взгляд на громадное, во всю стену, зеркало. Олег стоял на прежнем месте, взгляд его был прикован к стулу, на котором только что восседал мастер жанра. Визитка осталась лежать на столе.

– Черт, хватит же! – потеряв терпение, шипит Кристиан. – Перестань!

– Громче, не слышу.

– Прошу тебя, ну... Ты мне все кости переломаешь.

Ухмыляясь во весь рот, Грэм склоняется к его лицу. Почти без усилий исторгает у него еще один долгий стон и, прежде чем отбросить его руку, говорит очень тихо и очень серьезно:

– НИКОГДА НЕ ПРОСИ, ты понял? НИКОГДА И НИЧЕГО.

Восемнадцать лет назад... Пока шасси «боинга» не коснулось взлетно-посадочной полосы, можно позволить себе покопаться в прошлом, побередить старые раны. Кому это нужно? Черт, да, в сущности, никому. Просто механизм памяти не поддается сознательному контролю. Цепляешься, как за ниточку, за какой-нибудь незначительный эпизод вроде узора на покрывале или цвета рубашки, которая была на тебе в тот день, когда... и мало-помалу разматываешь весь клубок.

Дед уж год как пребывал в лучшем мире, когда любящие дети, то есть Герман и Надежда, задумали выставить в Центральном Доме художника некоторые из его работ. С организацией выставки особых проблем не возникло. Имя Федора Строганова все еще было на слуху, его не успели забыть, к тому же Герман всегда отличался талантом заводить полезные знакомства. Грэм изворачивался как мог, но на открытие пришлось пойти. Во время летних каникул трудно изобразить страшную занятость, тем более когда речь идет о культурном наследии твоей семьи.

Собрался народ, приличная публика. Им рассказали о творчестве гениального скульптора, поводили по залу, предложили напитки. Все очень цивилизованно, очень по-европейски. Герман был доволен, Надежда блистала в новом платье и новых туфлях на нереально высоком каблуке. Грэм держался на расстоянии, чтобы его поминутно не представляли бесчисленным знакомым и не доставали вопросами об учебе и видах на будущее. Он чувствовал себя не лучшим образом. Некоторое облегчение наступило только после того, как ему удалось уединиться в кабинке туалета и зарядить ноздрю кокаином.

«Какая муха тебя укусила?» – сердито спросил Герман, когда они еще только готовились к мероприятию, исследуя содержимое платяных шкафов и лениво переругиваясь. Грэм молчал, стараясь не привлекать к себе внимания. Вышло наоборот.

«Все нормально».

«Нормально? Пустые глаза и третья сигарета за час – это, по-твоему, нормально?»

«Ты не заболел? – встрепенулась Надежда, позабыв про горячий утюг и требующую внимания дочь. – Температуры нет? А ну поди-ка сюда...»

Никакой температуры, никаких простудных явлений... Матушка была в полном недоумении. Между тем недомогание его объяснялось очень просто. Прошло не так много времени с тех пор, как клиент с Кутузовского провел среди него воспитательную работу. Потом был еще тягостный разговор с Лео, потом серия телефонных звонков... Пришлось сменить номер мобильного, что причиняло определенные неудобства, но другого способа отделаться от назойливого поклонника Грэм придумать не мог.

Случалось ли ему переживать из-за своего безнравственного поведения? Ничуть. Мысль о деньгах приятно грела душу, несмотря на способ, каким они были заработаны. При этом он понимал, что если бы кто-то из его знакомых вдруг признался в подобном... ну как сказать – преступлении? пороке?.. то он, Грэм, первым бы отвернулся от него. Но это другие люди! Что же до него самого, то он давно уже находился за пределами общечеловеческих представлений о хорошем и плохом. Он был темным ангелом, принцем преисподней, и никакая грязь к нему не приставала.