Цыганские сказания (СИ) - Мазикина Лилит Михайловна. Страница 45

— Но ведь какой-то шанс есть. Почему нам не попытаться?

— Ну, во-первых, потому что лично для меня этот шанс выглядит очень маленьким. Я... тронут, что ты готова пойти ради меня на такой риск, но... я сам не готов оказаться с тобой в качестве жертвы моих мечтаний на руках. И к тому же, знаешь, я думаю, если ты вдруг решишься, несмотря ни на что, Тот позаботится, чтобы хранительница смерти императора оставалась в безопасности. Просто устроит тебе прерывание беременности, и тогда, может статься, шанса не останется никакого.

— Вот сейчас мне хочется вручить тебе чашку чая, чтоб ты так не хлопотал.

Белёсые брови взлетают на долю секунды, но улыбка остаётся очень и очень натянутой.

— Я просто хочу сказать, что я же везунчик. Обычно именно мне достаётся билет «нет, ты умираешь не сегодня» и «конечно, ты должна бы остаться без ноги, но именно сейчас только поцарапаешь её». Ты ведь слышал, все цыгане из Пшемысля называют меня фартовой девчонкой.

— Но сейчас, ты сама сказала, у тебя удача закончилась.

— Сейчас — да. Но я могу её добрать. Спор с Тотом выигран, и мне остаётся только шататься по местам, где ходит достаточно много людей. Думаю, через год активных посещений разного рода магазинов или там мероприятий я смогу забеременеть именно так, как надо. От тебя.

— А потом на императора будет совершенно покушение пять раз подряд, и твоя «бахт» решит, что её хватает только на одного, и лишнего пассажира скинет.

— Почему ты обязательно предполагаешь плохое?

— Я просто не хочу, чтобы плохое случилось с тобой. Поэтому мне приходится постоянно думать, как я могу тебя защитить.

— Ты прямо как Тот. Прости, но выглядит в итоге довольно безумно. Можно, я и сама буду себя защищать, от тех опасностей, контролировать которые в моих силах?

— Конечно, только, ну... мне кажется, в случае с ребёнком должны решать, вроде как, двое?

— Но ты ведь хочешь ребёнка. Даже сильнее, чем я.

— Я не хочу, чтобы ты беременела! Я боюсь за тебя! Стой... ты вообще ещё пьёшь таблетки-то? Или пытаешься провернуть такой женский фокус, когда задним числом просят разрешения?

— Господи! Да пью я.

— Точно? Тебя последнее время часто тошнит.

— Может, это как-то с последним сотрясением мозга просто связано. Хотя я грешу на чересчур активное общение с императором.

— В, э, каком смысле? — теперь Кристо напрягается весь.

— В том смысле, что если ты с ним будешь столько же ужинать под разговоры о чьей-нибудь казни и вкусе крови из разорванной зубами артерии, тебя тоже тошнить начнёт. Да, я «волчица», я убивала вампиров, но, чёрт спляши на моей могиле, у меня на сердце кожа, а не деревянный футляр!

— Ладно. Я понял.

— И прекрати меня ревновать, мы же договорились.

— Ну, мне просто трудно проделывать одновременно оба фокуса: не нервничать... слишком сильно... и не ревновать. Я пока только учусь. Меня мама уже предупредила, что с твоей внешностью ревновать мне доведётся часто, а нервничать с твоим характером — вдвое чаще. Ну, Лилян, не дуйся, я хороший. Посмотри: я красивый, молодой и ласковый, на меня нельзя дуться!

— Что ты делаешь, у нас же час назад было! Эй!

— Ну, пусть ещё разок будет...

Глава XIV. «Не всякое яблочко по зубам». Цыганская народная пословица

Чисто теоретически, прогулка по торговому центру предполагалась как триумфально-развлекательная. Конечно, со скидкой на тот факт, что я не очень люблю шоппинг. Однако сам процесс шатания по светлым, просторным «улицам», «площадям» и «перекрёсткам» серьёзно поднял бы мне настроение, если бы не очередная размолвка с Кристо. Сначала он ушёл спать на диван в гостиную, обнаружив, что я ношу медальон с портретом и локоном императора. Точнее даже, не сразу после этого, а когда я наотрез отказалась снимать его даже в постели. Ну, правда, кто знает, в какой момент Ордену Сорокопута придёт в голову выдернуть меня из дома! Днём я хотя бы ношу булавки на бюстгальтере, и, значит, с большой вероятностью смогу собраться. А ночью ведь так и выскочу — неглиже, и понесусь в весёленькой пижамке. Объяснить я это никак не могла, а просто довериться он наотрез отказался, ещё и заявив, что ситуация становится до отвратительного похожей на игру на его чувствах. А у него есть гордость.

С утра же курьер вообще принёс письменно изложенное пожелание императора видеть меня за ужином. Лично меня, без сопровождения в виде мужа ли, подруги или дуэньи — напрямую не говорилось, но намёк был более чем прозрачен. Я бы, наверное, и сама нашла повод уклониться, но Кристо решил показать свою мужскую власть. Встал и заявил, руки в боки:

— Ты туда не пойдёшь.

Вот тут меня какая-то муха и укусила. Слово за слово, ну и... господин личной императорской гвардии капитан умчался на работу в крайне раздражённом состоянии духа, а я, в ещё более раздражённом, села в лимузин и укатила к «Кирай Холло». Заражаться везением от золотой молодёжи. Прихватив с собой Катарину — покупки носить, если совершу. Ради такого дела она выторговала право не переодеваться в форму и поехала прямо в одном из своих невозможных нарядов: джинса, дырки, лохмушки, булавки и клёпки.

Некоторой проблемой стало то, что при виде меня юные дети и ещё более юные жёны крупных чиновников и бизнесменов немедленно старались удалиться. Конечно, было бы лестно думать, что они меня боятся. Но реалистичнее — что про меня ходят какие-то страшные слухи или мне объявили бойкот из презрения. Стоило мне зайти в лавчонку, полную нелепых платьиц или ногоубийственных туфелек, на выход чуть ли не очередь образовывалась — хотя каждый улепётывающий старался исчезнуть с независимым и равнодушным видом, как бы невзначай. Сначала я просто искоса наблюдала за этим шоу, а потом в порядке хулиганства стала внезапно подскакивать к кому-нибудь и чуть дёргать за одежду — как в детстве, когда играешь в салки, и обязательно в какой-то момент Нуцика, которая с сестрой приходит из-за реки с нами гулять, а сама из Буковины приехала из-за войны, всегда в блузе с «разрезанными» рукавами-крыльями, Нуцика закричит, что за рукав хватать несчитово, надо до тела трогать, и все её будут спрашивать, а если рука сейчас напротив зада-переда, понравится ли ей до тела, а она скажет, что тогда можно до одежды, а все закричат «или так, или так, а иначе дурак!», потому что все знают, что в крайнем случае, если бегаешь и никак не осалишь, всегда можно схватить за рукав Нуцику или её маленькую сестру, Джинку. Пару раз рукава даже отрывали, и приходилось кому-нибудь бежать за ниткой и иголкой, иначе бы Нуцику вздули дома, и за неё, и за малую. Джинка ещё была хромая из-за простреленной ноги, и часто и неловко падала, расшибая руки, а порой и нос, и потом долго стояла и смотрела на красные бусины на мякоти ладоней — она была немного блаженная. Если при ней кто-то царапался или получал ссадину, или, не приведи Господь, у кого-то из носа кровь текла, её парализовывало. Стояла, смотрела, молчала и думала. Можно было её развернуть кругом, лицом прочь от крови, но она всё равно ещё некоторое время стояла и молчала.

Джинка так ярко встаёт у меня перед глазами в какой-то момент, что слёзы наворачиваются — так, просто. Наверное, от ностальгии.

— Ну, приехали! Ты чего, совсем сумасшедшая? То на людей кидаешься, то ревёшь, — Катарина наклоняется, чтобы заглянуть мне в глаза. — Может, ты голодная? Ты за завтраком не ела почти, так, кофе похлебала.

— Голодная, — сознаюсь я со вздохом. — Пойдём искать кафешку.

— Мы на втором этаже мимо ресторана проходили. Давай вернёмся. У меня хоть руки отдохнут, — сиротка заглядывает в бумажный пакет с цветастым логотипом. — Зачем тебе столько книг? И ради какого лешего надо было шататься по ювелиркам и модным лавочкам, если всё равно, кроме книг, ничего покупать не собираешься?