Цыганские сказания (СИ) - Мазикина Лилит Михайловна. Страница 50

— Да вставай же! — вопит Катарина. — Вставай, вставай, вставай!

— Не беги ко мне, дура, отбивай заднего! — мне удаётся встать на четвереньки, но на меня напрыгивает один из вампиров и вдавливает в бусы животом и грудью. Как только спину не переломал, сволочь. Я чуть ли не кожей затылка чувствую змеиное движение его головы и успеваю повернуть шею так, чтоб его зубы угодили прямо на серебряные монеты ожерелья. Слава Иисусу, оно трёхрядное, и челюсти кровососа впустую проскальзывают по нему. Катарина визжит. А, нет, похоже, «бахт» ещё не закончилась — я делаю рывок на пределе сил, стряхиваю упыря на покойного и пулей отлетаю к одной из стен подвала, буквально в метре от носов подтягивающегося вампирского авангарда.

— Вот какого дьявола ты не догадалась рассыпать гвозди ещё на лестнице, они нам сейчас бы отличненько пригодились! — укоряет меня сиротка от другой стены.

— Волка ноги кормят! Не причитай, а бегай и... хлещи их струнами по лицу! Меться по глазам, глаза не восстанавливаются! — я вынимаю сразу три струны, чтобы и сама следовать своему совету. Держать их не очень-то удобно, но делать нечего. Надо держаться, пока помощь не подоспеет... и связать или хотя бы заколоть столько мёртвых монахов, сколько сумеем, если она так и не подоспеет.

Вампиры настороженно замирают; каждый поглядывает на ту из нас, что поближе. Только бусины продолжают стучать друг о друга под их беспокойными пальцами.

— Может, нам просто выбежать по лестнице?

— Не стоит. Будь уверена, они тоже ждут подкрепления, и нам на этот случай не помешает сорок заложников. Нельзя упускать шанс!

— Мне не нравится, как всё это звучит, — Катарина, вооружившись настоящей плёткой-семихвосткой из струн, начинает, крадучись, обходить свой край стаи.

— Не рассуждай, а делай, — я повторяю движение сиротки, следя за тем, чтобы продвигаться ровно диаметрельно по отношению к ней.

— Знаешь, я поняла: когда ты предпочитаешь думать, всё-таки лучше...

— Пе... пе... переговоры, — вдруг говорит один из вампиров. Должно быть, жреческая часть вошла в нём конфликт с упырской, как и в остальных, и после атаки бусами и цыганскими проклятьями он немного сломался. Голос звучит хрипло, и говорит он с трудом.

Лиляна, прекрати выдумывать, он просто заика.

— Пе-е-ере-е-его-о-ово-о-оры, — поддерживает товарища другой вампир.

Да-да, Лиляна, тоже заика.

— Нам во дворце на занятиях говорили, что переговоры часто используются, чтобы оттянуть время до прихода подкрепления, — подаёт голос Катарина. — Я бы не стала их слушать.

Ох, нет. «Ринкавай», Выбор, не та карта, которую я готова сейчас разыгрывать. Тем более, что она отличается от карты беды — «Наутс» — только тем, что между волком и медведем стоит человек, а не олень. Не очень вдохновляет.

Впрочем, у монахов есть важное отличие от хищников на гадальной карте.

— Посмотри, зато они сейчас нас боятся больше, чем мы их.

— Больше, чем я, трудно, поверь мне! — Катарина целует пустую ладонь, изображая клятву на кресте.

— Верю, но они сумели. Я тебе как бывшая уличная гадалка говорю. О чём говорить надумали, болезные?

Тот, что объявил переговоры первым, смотрит на меня, чуть покачиваясь на беспокойных руках — смотрит мучительно, осознанным взглядом человека, который отлично понимает, что ему нужно, и нужно это ему действительно срочно и до крайности, но сказать не может, слова не подчиняются. Такое бывает со стариками после инсульта.

— Ну, хорошо, давайте пока я за всех скажу, а вы кивайте, что ли. Вам не хочется к Тоту, да, ребят? Потому что он вас... что? Разведёт на секреты? Убьёт потом? Заставит служить Батори? Есть вообще какой-то способ заставить вас быть верными императору?

Наверное, не надо было задавать столько вопросов сразу: одни монахи принялись кивать, другие мотать головами, третьи уставились вниз.

Кирпичные своды давят мне на макушку — словно лежат на ней.

— Давайте ещё раз. Вы хотите, чтобы я вывела вас отсюда и выпустила на свободу? О, отлично, похвальное единодушие. И есть способ сделать так, чтобы у вас не было никакой возможности вредить императору? Ага, интересно. И ещё вы боитесь, что Тот заставит вас служить императору, потому что и такой способ есть? Три из трёх! Приз мне в студию! Хорошо, давайте начнём с той части, где вас можно сделать безопасными для императора без перепиливания горла.

Я приглашающе развожу руками.

— А вот я на вашем месте не спешил бы уши под лапшу подставлять, — холодно произносит Тот почти что за моей спиной. Дьявол, как он умудрился так тихо спрыгнуть? Я оборачиваюсь к нему, чувствую досаду и облегчение одновременно. Конечно, было бы здорово со всем разобраться в одиночку... ну, с Катариной вместе, конечно, насколько её можно считать. Но закончить побыстрее будет ещё лучше. Сейчас Тот меня пошлёт подальше, я огрызнусь, но пойду, как миленькая. А объясняться соглашусь исключительно через Батори.

— Не представляю, что вы за птицы, но давайте уговоримся. Вы будете паиньками, а мы оставим вас в живых. В отличие от госпожи Хорват я это действительно вправе обещать. Лилиана, кстати, отойдите к стене. Катарина, отойдите тоже.

Я понимаю, что гам за окнами сменился обычным ропотом толпы. Цыганки сделали своё дело, но расходиться не спешат. Они хотят увидеть кино до конца. Что же, и я посмотрю. Аккуратно, не поворачиваясь к монахам спиной, я отхожу. Впрочем, упыри, похоже, при виде шефа Имперской Безопасности растеряли остатки разума: взгляды, обращённые на него, кажутся абсолютно лишёнными мысли. Никаких резких движений, одни покачивания и подёргивания пальцами рук.

Тот поднимает руку, и на несколько мгновений в подвале становится совсем темно: гвардейцы — мои, к слову, ребята — мягко прыгают в окна, с тихим шорохом приземляясь и тут же отбегая вперёд и выхватывая по катушке серебряной проволоки. Монахам точно мозги отшибло. Некоторые даже головы не поворачивают. Взгляды остальных скользят по фигурам гвардейцев совершенно безразлично.

Последним спрыгивает Кристо. По взмаху его руки гвардейцы окружают монахов. Короткий щелчок пальцами, и сразу двенадцать упырей оказываются замотаны, как будто гусеницы в коконы. «Волки» держатся напряжённо, и напрасно. Ребята в масках наблюдают за пеленанием своих собратьев равнодушно. Замотав одного, каждый гвардеец переходит к следующему. Уже через десять минут спутаны оказываются все, даже те, кого уже связали мы с Катариной — шуршащие в стороне от стаи — и Коралл.

«Волки» отступают, и Кристо наконец-то взглядывает на меня. Я слабо улыбаюсь.

Тогда один из монахов, тот, что просил переговоров, открывает рот и шелестит, тихо, на грани слышимости. Только одно слово:

— Скульд.

Долг.

Воздух наполняется воплями боли. Сорок монахов вскидываются и бьются, разрезая себя серебряной проволокой: рясы, руки, ноги, щёки, глаза, уши, шеи...

— Нет, нет, нет, нет! — Тот вытягивает вперёд руку; как нелеп этот жест.

Кровь. Ужасно много крови; из вскрытых гортаней она выплескивается широким веером и падает вниз, на бусы, плашмя. Всё в крови.

Наверное, меня сейчас вырвет, как всегда.

А, нет. Я теряю сознание.

***

Говорят, что на похоронах чихать нельзя — чёрт залетит. Если какой цыган чихнёт, на нём сразу рвут одежду, чтобы устрашить чёрта.

Как-то мальчики в Бережанах заспорили, можно ли зевать на похоронах: это же половина чиха. Один спросил у своего дедушки, очень важного, уважаемого цыгана. Дедушка думал не меньше минуты. Потом со значением произнёс:

— Через раз.

Глава XVI. «В шатре от грома не спрятаться». Цыганская народная поговорка