Сокровища - Кингсли (Кингслей) Джоанна. Страница 38

Глава 4

Нью-Йорк. Апрель 1952-го

— Moetie! Ik wil moetie! — стонала Беттина, возвращаясь к родному языку и зовя мать, которой уже десять лет не было в живых, вздрагивая от боли, которая делала ее саму матерью.

Когда такси, подпрыгивая, неслось к больнице, Стефано держал ее за руку. Она поправилась во время беременности, однако лицо оставалось по-прежнему худым, фарфоровая кожа обтягивала скулы.

— Мы почти приехали, Тина, держись, — успокаивал он ее, но сам волновался. Роды были преждевременными, больше чем на месяц, и Беттина, казалось, так боялась. Ее серо-голубые глаза то расширялись от страха, то плотно сужались от боли. Пальцы схватили его мертвой хваткой, когда она звала Moetie, мама.

Они были женаты более года. Хороший год в целом. Объединив доходы, Стефано и Джозеф смогли снять приличную квартиру для них троих — и теперь еще и для ребенка — на Риверсайд Драйв с видом на Гудзон.

Для них это была новая жизнь, и Стефано, выходец из Старого Света, вскоре стал новым американцем Стивом. Постепенно мечта, в виде флакона Коломбы, отошла в его сознании на задний план. У него была жена, а через некоторое время появится и ребенок. У него есть иное будущее, о котором стоит мечтать, будущее более реальное, чем мечты о бриллиантах и золоте.

Однако он все еще не мог заставить себя продать половинку флакона, хотя понимал, как эти деньги изменят жизнь его семьи. Такая сентиментальность смущала его, поэтому он никому не сказал о своем сокровище. Он спрятал его и позабыл о нем.

Таким образом, расставшись с мечтой, Стив расширил поле своей деятельности. Он был умен и образован благодаря Карло Бранкузи, и вскоре объявление в газете Il Progresso, издаваемой на итальянском языке, привело его на работу на италоязычную радиостанцию. Он писал сценарии для рекламных коммерческих передач, короткие радиопьесы, продавал эфирное время, переводил на итальянский американские новости. Он даже некоторое время работал диск-жокеем. Ему нравилась работа, и он знал, что справляется с нею.

Женитьба его не разочаровала. Когда его доход вырос, он купил Беттине недорогую кроличью шубку и пару кокетливых тапочек из красного шелка. Он приносил домой флаконы ее любимых духов с ароматом гардении и пакеты шоколадных конфет, которые она обожала и которых ей всегда не хватало. И которые не прибавили ни унции к ее гибкому стану. Они обошли вместе весь город, и ее смех звучал все чаще.

Эротическое обещание того первого вечера было тоже с лихвой выполнено. Беттина оказалась бесконечно изобретательной любовницей, полная трюков, которых он никогда и вообразить не мог. Ее холодная красота Грейс Келли и хрупкость птицы контрастировали с распутством в постели, с ее способностью возбудить его до умопомрачения, и чем больше она давала ему, тем больше он хотел. Он ежедневно приходил домой, страстно желая ее. Он даже мог бы назвать это любовью.

Но его беспокоило, даже печалило, полное отсутствие отклика с ее стороны. Когда он пытался возбудить в ней такую же страсть, она нежно отталкивала его руку или ускользала от него. Она всегда была готова, даже стремилась заняться с ним любовью, сделать все что угодно, испробовать все, чтобы усилить его ответное чувство. Свое собственное наслаждение она держала глубоко внутри.

Время от времени она по-прежнему погружалась во мрак, воспоминания окутывали ее, и она надолго замолкала. Но ужасные воспоминания войны, казалось, отступали. Он был уверен, что, проявляя терпение, прошлое наконец можно отправить на покой; ее душа нужна для будущего.

Когда Стив узнал, что Беттина беременна, он закричал от радости и поднял ее в воздух. Джозеф извлек genenever, и они все выпили за будущего ребенка. Стив немедленно отправился в магазин и принес домой белое кресло-качалку, в котором Беттина могла бы кормить ребенка, огромного мягкого медведя-панду и детскую кроватку, отделанную кружевом.

Всю беременность Беттина сияла тихой радостью, но когда наконец начались схватки в грозовую ночь, ее глаза помутились от ужаса.

В больнице две чопорных медсестры быстро увели ее, оставив Стива и Джозефа глазеть друг на друга за бесчисленными сигаретами и чашками плохого кофе. Тиканье часов становилось все громче, пока они не пробили тревогу в голове Стива. Он вздрогнул от страха за нее, поразившись глубине своего беспокойства. Что, если с Беттиной что-нибудь случится? Вынесет ли он еще одну потерю, подобную Марице?

С этим немым вопросом пришло понимание того, что Беттина на самом деле заполнила ту пустоту в его сердце. А теперь еще появится ребенок!

Было восемь часов, когда наконец вошла улыбающаяся медсестра:

— Поздравляю вас, мистер Д’Анджели. У вас родилась дочь.

Дочь. Он сел потрясенный и переполняемый радостью. И благодарностью.

— Дочь, — прошептал он. Внезапно в памяти всплыло имя, из источника возрождающейся любви. — Пьетра.

Рядом с ним на оранжевом диване в комнате ожидания сияло лицо Джозефа. Он хлопнул зятя по плечу.

— Да. Пьетра Аннеке Д’Анджели, — сказал он. — Девочка будет носить имена двух бабушек, погибших от рук фашистов.

Она такая маленькая! Это была первая мысль Стива, когда медсестра передала ему на руки дочь, малютку, только шести фунтов веса, с огромными глазами и самыми крошечными ножками на свете. Он мог полностью прикрыть одной рукой ее головку с шапкой черных волос.

Следующим его открытием было то, что он по-настоящему никогда никого не любил. Не так как сейчас, с такой всепоглощающей, неистовой силой, с полной убежденностью, что он будет драться, увечить, уничтожать кого угодно или что угодно, что будет угрожать ей.

Несмотря на преждевременное появление на свет, его крошечная дочка оказалась здоровенькой. Опасения у Стифа и Джозефа вызывала ее мать. Беттина отказалась кормить малышку. Отказывалась держать ее. Когда крошечный сверток принесли ей в больничную палату, она отвернулась, не желая даже приподнять розовое одеяльце и взглянуть на нее.

Стив всем существом надеялся, что появление ребенка — новой жизни, связи с будущим — даст Беттине настоящее удовлетворение и возродит в ней оптимистическое восприятие мира.

На третий день Стив подслушал, как Беттина спокойно разговаривала с медсестрой.

— Вы знаете, они убивают детей, — говорила она прозаично. — Они кладут их в печи и сжигают.

— Она напугана, — объяснил больничный врач. — Боится, если она начнет любить Пьетру или даже признает ее существование, ребенка могут отобрать у нее, как взяли ее мать.

— Что мы можем сделать? — спросил Стив, чувствуя себя более беспомощным, чем когда-либо.

— У меня есть идея, которая может сработать, — ответил доктор.

Когда Беттина спала, они положили рядом с ней на постель Пьетру, оставя открытым ее маленькое розовое личико, чтобы, проснувшись, мать сразу же увидела его. Все утро Стив просидел в углу комнаты в ожидании.

Когда Беттина открыла глаза, он подался вперед, едва дыша. Она бросила взгляд на сверток на подушке и быстро отвернула голову. Стив ждал. Через несколько минут ребенок издал хныкающий звук. Беттина медленно повернулась к ней. Крошечный кулачок показался из-под розового одеяльца, помахал в воздухе, потом полез в синий глаз.

Беттина неуверенно протянула руку и погладила маленький кулачок. Она наклонилась над ним и лизнула его. Потом опустила нос к грудке ребенка и глубоко вдохнула. В тот момент Беттина, так же как и Стив, безнадежно полюбила свою дочь.

Однако, несмотря на эту любовь, депрессия не проходила. Дома она, казалось, стала усиливаться. Вечер за вечером Стив возвращался с работы и заставал Беттину сидящей в кресле-качалке, при выключенном свете, прижимающей к себе ребенка. Часто у Пьетры были грязные пеленки, и она плакала от голода, и ему приходилось уговаривать Беттину отпустить девочку, чтобы он мог ею заняться. Она со страхом отпускала ребенка из своих рук.

Ночью кроватка стояла возле их постели. С самого начала Пьетра была хорошим ребенком, после первого месяца спала всю ночь, не просыпаясь. Зато Беттина часто просыпалась с криком: «Они идут!» «Они у двери!» — потом вынимала ребенка из одеяльца и забиралась с ним под кровать.