Сокровища - Кингсли (Кингслей) Джоанна. Страница 88

— Кажется, ничто не может вытравить нашу семейную болезнь из твоей крови. Вот, пожалуйста, ты позволила драгоценности управлять твоей жизнью, вогнав в горячку…

— Папа, у меня такой необыкновенный шанс. — Не в состоянии удержаться, она схватила свою сумку, вынула косметичку и вытряхнула на ладонь сапфир. Пока Анна стояла ошеломленная, а Стив, не отрываясь, смотрел на камень, Пит быстро рассказала о том, как попал к ней этот камень.

— Уверена, что за два дня смогу придумать нечто такое, что принесет мне комиссионные. Тем временем я позвоню и скажу, что больна. Сапфир не пропадет. Я — единственная, кто знает о его существовании у Мак-Киннона и что он собирается с ним делать…

Наступила тишина. Анна сочувственно смотрела на Пит, потом повернулась к Стиву, ожидая, что скажет он.

— Чем мы можем помочь? — спросил он.

— Анна упоминала о крошечном домике в горах, где она иногда работает и куда вы оба сбегаете от городской жизни. Мне нужно сосредоточиться. Если б я смогла…

Анна не дослушала до конца.

— Конечно, ты можешь воспользоваться им. — Она подбежала к телефонному столику и вернулась с запасными ключами от домика, ее «тойоты» и дорожной картой. За пару минут Пит объяснили дорогу к домику в Беркширских горах на границе Нью-Йорка и Массачусетса.

У дверей Стив сказал:

— Не пропадай надолго.

— Мне надо вернуться через два дня.

— Но после этого…

Она покачала головой.

— Это больше не повторится, папа.

Было уже далеко за полдень, когда Дуглас Мак-Киннон вновь появился у входа в «Дюфор и Ивер». Сегодня Фрэнк быстро отступил назад, пропуская его, не только потому, что в прошлый вечер за него поручилась Пит Д’Анджели, или потому, что тот вышел из белого длинного лимузина.

Одетый для свежего, но солнечного дня, Мак-Киннон выглядел настоящей международной звездой театра и кино. На нем был твидовый пиджак, шелковая рубашка цвета слоновой кости, открытая у шеи, ручной работы туфли от Трикерс с Джермин-стрит. Марлевую повязку на его дуэльной ране сменил менее навязчивый — скорее щегольской — лейкопластырь и повязка на глазу.

И еще одно украшение подтверждало его близость к Олимпу знаменитостей: женщина, которую он держал под руку, была сама Лила Уивер.

В тридцать шесть Лила Уивер была в самом расцвете своей необычайной красоты. Река волос цвета отполированного тикового дерева струилась по спине, разливаясь по плечам обильными потоками. В каждой черте ее овального лица, взятой в отдельности, не было ничего уникально примечательного — высокий лоб, круглые щеки, немного заостренный подбородок. Однако вместе они создавали ансамбль, который все считали совершенным. А глаза… это они в первый раз сделали Лилу Уивер знаменитой. Они были огромные, густо опушенные ресницами и миндалевидной формы. Цвет их менялся в зависимости от настроения и одежды — от бледной весенней зелени кузнечика до глубокого, насыщенного цвета самых лучших колумбийских изумрудов. Крошечные золотистые крапинки ловили свет, и от этого казалось, что они пляшут от восторга, а естественное черное кольцо вокруг наружного края придавало им загадочность кошки.

Вместе с прекрасной фигурой, пышной грудью, которую она любила демонстрировать в вечерних платьях с вырезом до предела — а иногда даже и дальше, — Лила Уивер считалась одной из десяти самых красивых женщин мира, причем ближе к началу списка, чем к концу.

Когда они совершали короткое путешествие по тротуару от машины до входа в магазин, то буквально остановили движение. Пешеходы стояли разинув рты, из собравшейся толпы раздавались крики «Мак-Киннон и Уивер», любопытные водители машин, проезжавшие по Пятой авеню, замедляли ход.

Как члены королевской семьи, две звезды задержались на тротуаре, чтобы вознаградить зрителей несколькими автографами. У Дугласа Мак-Киннона обычно не хватало терпения на этот ритуал охотников за знаменитостями, но сегодня он был сама любезность. У него были все причины для радужного настроения. Отвратительное похмелье, досаждавшее ему с утра, прошло после небольшой рюмки за ланчем. К тому же позвонил его агент и сообщил, что его поездка в Калифорнию необязательна — роль дали после обещаний агента, что Мак-Киннон и капли в рот не возьмет, как только начнутся съемки. Но больше всего его порадовало появление в его гостиничном номере Лилы, которая сказала, что вчерашняя встреча с мужем по поводу их примирения закончилась катастрофой. Лила призналась, что согласилась на эту встречу только для того, чтобы вызвать ревность Дугласа.

— Терпеть не могу, дорогой, когда ты воспринимаешь меня как само собой разумеющееся, — сказала она, перед тем как встать перед ним на колени, и расстегнула «молнию».

Сейчас, когда они вошли в «Дюфор и Ивер», Мак-Киннон сиял от предвкушения доказать Лиле свою любовь.

Однако, когда десять минут спустя две звезды сидели в кабинете Марселя Ивера, настроение Мак-Киннона упало, а знаменитые глаза Лилы Уивер метали яростные искры, испепеляющие, как лазерные лучи.

Сидя за своим столом, Марсель безнадежно пытался успокоить их. Что бы сказал отец, спрашивал он себя. Как ему предотвратить нежелательную огласку? Обо всем, что происходит с этими звездами, широко сообщается в прессе. Будет ужасно, если выплывет наружу, что к камню, предназначенному скрепить их любовь, в «Дюфор и Ивер» отнеслись небрежно.

Марсель с виноватым видом развел руками.

— Месье Мак-Киннон… мадемуазель Уивер… у вас есть все основания для беспокойства. Но у нас есть разумное объяснение. Как сказал сам месье Мак-Киннон, он сообщил мисс Д’Анджели, что не собирается приходить сегодня. Поэтому, когда она позвонила и сказала, что заболела…

— Я дал ей уникальный сапфир, чтобы он надежно хранился у вас, — прервал его Мак-Киннон. — Меня, черт побери, не волнует, если ее поразила чума; первое, что она должна была сделать, так это явиться сюда утром.

Заговорила Лила Уивер.

— А если она не сделала этого, потому что считала, что у нее есть два дня, когда никто не будет знать, это придает всей истории нехороший душок.

— Душок? — переспросил Марсель, широко открыв глаза от изумления. — Мисс Д’Анджели может дать неправильную оценку камню, но она абсолютно надежна. Вы, должно быть, и сами так думали, мистер Мак-Киннон, иначе не доверили бы ей камень.

Мак-Киннон в нерешительности кивнул, словно уступая, но Лила не отступала.

— Насколько я знаю моего Дугласа, — начала она, кладя руку с гигантским сверкающим на пальце рубином на руку любовника, — он так очаровал эту маленькую шлюшку, что, вероятно, она подумала, что он подарил ей этот чертов камень!

— S’il vous plait, мадемуазель Уивер, буду вам признателен, если вы не будете в таких выражениях говорить о моих служащих. Мисс Д’Анджели прекрасная молодая женщина из хорошей семьи…

— Конечно, я не хотела ее оскорблять, — ответила Лила. — Но я сама веду себя как шлюшка, когда стараюсь наложить руки на красивый камень. И честно говоря, этот мне нравится. Дуги дает мне его. Так где же он?

Марсель успокаивающе улыбнулся.

— Он будет здесь через пятнадцать минут. Как только я узнал, что мисс Д’Анджели заболела, я отправил начальника службы безопасности к ней домой за камнем.

Мак-Киннон и Уивер молчали. Перспектива такого быстрого решения нейтрализовала их атаку.

Тишину нарушил звонок телефона на столе Марселя. Он взял трубку и минуту слушал Поля Джэмисона, начальника службы безопасности. Когда кровь отхлынула от его лица, Марсель ясно представлял себе, что Мак-Киннон и Уивер следят за ним, как ястребы.

— Что случилось? — спросили они одновременно, когда Марсель положил трубку.

Не успел он ответить, как в кабинет быстрым шагом вошла Андреа Скаппа. Ее глаза метнулись с Марселя на пару знаменитостей, потом обратно на Марселя.

— Ну так говорите же! — настаивал Мак-Киннон. — Что случилось?

— Ты сам собираешься им сказать или это сделаю я? — спросила Андреа.