Быть любимой - Белякова Людмила Игоревна. Страница 9

С некоторых пор над головой любимого Светиного Алексашина начали сгущаться административные тучи. Оборудование, новое и экономичное, в филиале вводилось постоянно, а штат, который вследствие автоматизации должен был бы сокращаться, упорно рос, причем за счет высокооплачиваемых руководителей. Прибыль съедалась их длительными поездками за границу, банкетами в дорогих ресторанах, которые организовывали сами девчонки из международного отдела. Сувениры с фирменной символикой заказывали самые дорогие, из натуральной кожи и уральских самоцветов, причем расходились они по приближенным «к телу» сотрудникам, а не по иностранцам, которым доставались пластмассовые ручки-брелочки.

Кроме того, неизвестно каким путем, из доли, принадлежащей филиалу, исчезли акции почти на двести тысяч долларов, и хотя самого Алексашина в этом напрямую обвинить было нельзя, замалчивать пропажу такой суммы было невозможно.

Анна Павловна, знавшая все и про всех, рассказала Свете под большим секретом, что Алексашину однозначно указали на дверь, разрешив все-таки отпраздновать пятидесятилетие в его теперешней должности, — трудно было бы придумать преступление, из-за которого у заслуженного человека могли бы отнять его золотой юбилей. На выбор ему предложили два варианта почетной ссылки — представителем их фирмы в Женеву или в США. Алексашин отказался от обоих вариантов, начав поспешно создавать свое собственное совместное с американцами предприятие. На фирме он почти не бывал, мотаясь по заграницам в поисках клиентов и инвесторов для своего нового детища.

Если к нему приходили иностранцы, то он вызывал на переговоры именно Свету, хотя та все время пыталась послать Нину вместо себя. Алексашин почему-то Нину недолюбливал, а Свете выговаривал за «самодостаточность» ее подчиненной — якобы Нина, простой переводчик, на переговорах сама отвечает на вопросы, которые задаются ему, директору.

Когда Света, накрученная злобно рычащим с понедельничного похмелья Алексашиным, попыталась в свою очередь выяснить отношения с Ниной, та сказала, что с этим положением придется смириться и Алексашину, и Свете, и всем другим. Она, Нина, личность сильная, харизматичная, и выглядеть рядом с ней сколько-нибудь ярко — «биг проблем».

— Кроме того, давайте называть вещи своими именами. Наверное, молодым мужикам все-таки приятнее смотреть на мое ухоженное лицо, чем на прокуренную, пропитую, морщинистую алексашинскую рожу. Вот они ко мне и обращаются. Обаяние ума и образованности должностью не подменишь! Не место красит человека, а хорошая косметика и долгий спокойный сон с открытой форточкой. А ему, если еще раз приставать начнет, скажите, что вы мне не мама, чтобы замечания делать, а пытаться меня перевоспитывать так же бесперспективно, как его самого агитировать за здоровый образ жизни. Он не глупый, он намек поймет.

Заявление насчет «харизматичности» и «обаяния» Света приняла и на свой счет тоже и дала себе слово читать хотя бы по одной серьезной книге в месяц. Она постоянно видела у Нины на столе красивые толстые книги, многие были не на русском языке, и остро, надломно завидовала, что у нее есть деньги, чтобы их покупать, и время, чтобы их читать. Надо было хоть как-то готовиться и к поездке в Англию, хотя ничего, кроме глухого неприятия, все, связанное с английским языком и работой, у нее не вызывало.

…Еще летом Алексашин, сказав, что он, наконец, хочет познакомиться с ней, как с переводчиком, дал ей перевести брошюрку по новой технологии. Конечно, был очень большой соблазн спихнуть эту работу Нине. Но та имела зловредную привычку в конце всех документов, которые ваяла, указывать свое авторство. Поэтому-то, наверное, Алексашин, задавшись закономерным вопросом: а какой же, в конце концов, Евсеева специалист? — отдал эту цветную тетрадочку Свете. Просить Нину сделать перевод и не указывать авторства было бы полным крахом Светиного авторитета, да и творческий почерк Нины был всем давно известен.

— Все, что я делаю, несет на себе такой след моей личности, что я даже могу не подписывать своих рисунков и писем… Это так, для порядка, — говорила Нина, дыша на штампик с собственным факсимиле, который оттискивала на последней странице переводов.

Брошюрка валялась на Светином столе уже пару недель, когда Нина, взяв ее в руки, спросила, что это такое и не надо ли эту вещь отсюда убрать. Нина вообще не выносила беспорядка и вполне справедливо выговаривала Свете за холодильник, забитый грязными чашками из-под кофе, липкими стаканами из-под вина и тарелками с засохшей закуской.

— Это Александр Алексеевич дал мне, чтоб я сама перевела, — нехотя ответила Света, боясь дальнейших расспросов.

Но Нина, к счастью, только, как водится, хмыкнула и положила книжечку на место.

Пару раз Алексашин напоминал Свете про перевод. Та отговаривалась то отсутствием времени, то ремонтом компьютера — свои ребята из отдела автоматизации были предупреждены о том, что и кому надо врать.

Спасение пришло из отдела кадров. Любимая, родная, все понимающая подруга Наташа, которой Света пожаловалась на свалившееся на нее профессиональное несчастье, принесла ей из библиотеки двухлетней давности журнал по специальности, где была большая статья по той же теме, что и брошюрка. Ну, скорости печати Свете было не занимать — все-таки пять лет в роли секретаря-машинистки, — и она быстренько перепечатала статью, слегка подправила ее под мерзкую брошюрку, попортившую ей столько крови, и сдала работу директору. Он ничего не заметил…

Боже, наверное, в первый раз в жизни Светлана обрадовалась тому, что есть, есть такая болезнь на свете — алкоголизм!..

А в ожидании приближавшегося визита в Лондон Свете пришлось пойти на большие траты и заказать у частной портнихи костюм-тройку: жакет, брюки и юбку. Решив надеть его пару раз на работу, Света до смерти боялась неодобрения Нины, даже молчаливого. От нее не укрылся бы ни малейший огрех — она сама хорошо шила. Но Нина костюм очень похвалила, сказав, что это первая Светина стоящая покупка, по крайней мере из тех, что ей известны, включая прожорливого, как целая стая диких австралийских кроликов, щенка спаниеля, купленного для детей.

— Надеюсь, этот костюм не растворится при первой стирке, — сказала она многозначительно.

Нина уже несколько месяцев регулярно издевалась над Светой из-за одного ее приобретения.

…По результатам полугодия работникам филиала выдали премию. Коль скоро Евсеев об этом денежном поступлении не знал, то его можно было употребить по собственному усмотрению. Однажды на такую же премию Света решила купить контактные линзы, решив таким образом проблему восьмидиоптрийной слепоты и избавившись от ненавистных очков.

— Вы не будете их носить, — безапелляционно заявила Нина. — У меня были линзы, и мне приходилось вставать на полчаса раньше, чтобы их налепить. У вас этого получаса не будет ни-ког-да.

Так и случилось. Пару раз, поругавшись с торопившим ее Толькой и дико опоздав, она все-таки приезжала на работу в линзах, но потом, каждый раз спохватываясь, что времени нет, она откладывала контейнер с прозрачными чашечками. В конце концов жидкость в контейнере испарилась, оставив белесый налет, двести долларов рассыпались в прах и полетели в мусоропровод.

Нина, получив, как рядовой работник, вдвое меньшую сумму, наверняка использовала ее с большей пользой и, фактически, опять обставила своего несчастного начальника в гонках на выживание. Во всяком случае, так думала Света, вспоминая ее пророчество.

На этот раз Света решила с премией не экспериментировать, а отправиться на рынок приглядеть себе что-нибудь из одежды. Это «что-нибудь» оказалось оригинальной кремовой кофточкой, на которой наклеенными полубусинами были нарисованы рельефы переда и накладные карманчики.

Кофточка оказалась стопроцентно синтетической и грязноватой. Света бросилась ее стирать, чтобы успеть до прихода Тольки, у которого нюх на ее обновы был просто фантастическим.