Очаг и орел - Сетон Эни. Страница 5

Передвигаться по палубе было трудно, так как сюда пришли, кажется, все пассажиры, которые могли двигаться. Они пробирались между бочками с водой и ящиками с припасами, проклинаемые матросами, которым они мешали, но подышать свежим воздухом больше было негде. На переднюю палубу допускали только одного Марка, ввиду его необычайного интереса ко всему и того, что он угощал команду «крепкой водой». А на корму капитан не пускал никого, кроме моряков.

Фиб смотрела на берег, облокотившись на перила. Она была внешне спокойной, но Марк, видимо, заметил, как изменялось ее лицо по мере приближения к Дорчестеру. Он обнял жену.

— Крепись, — прошептал он, нагибаясь к Фиб, так как она была гораздо ниже ростом. — Это очень большое путешествие, Фиб.

— Я знаю, — ответила она, подавив вздох.

Как хорошо знала она его вечную неудовлетворенность, жажду неизведанного, толкнувшую его в плавание. Его неугомонная натура проявилась даже в истории их женитьбы. Он полюбил Фиб раньше, чем она его, и это подстегивало его, как, впрочем, и сопротивление ее отца.

Отец Марка был бедным портным, никогда не процветавшим, задавленным налогами, находившимся на грани банкротства, а Фиб Эдмундс была дочерью зажиточного фермера.

Но когда Фиб так же сильно полюбила Марка, сопротивление ее отца, снисходительного к ней, было сломлено. Полгода назад, на ее восемнадцатилетие, они поженились, к обоюдной большой радости. И все же Фиб чувствовала неудовлетворённость Марка. Он терпеть не мог Дорчестер и не имел никакого призвания к ремеслу портного, гораздо больше интересуясь морским портом, находящимся в восьми милях. Это она поняла, но не хотела понимать другого: еще больше ему не нравился милый ее сердцу старомодный родительский дом, стоящий среди прекрасных лугов, согретый теплом семейных отношений.

— Ну и что ты еще хочешь? — воскликнула Фиб, увидев, что Марк никак не может успокоиться. — Чтоу тебя будет в Новой Англии лучше, чем здесь? Мы же не сектанты.

— Не обязательно быть пуританином, чтобы строить новую, свободную жизнь в новой стране. — Он с недовольством окинул взглядом большой зал в доме Эдмундсов: дубовая резная мебель, полированный паркетный пол, устланный турецким ковром, шелковые занавески на окнах.

— Может быть, скоро, — сказала робко Фиб, — мы сами начнем строиться.

Лицо Марка омрачилось.

— Ага, на земле твоего отца! Под его присмотром. — Он вскочил и стал расхаживать по залу. — Вот что, Фиб, я хочу сам себе быть хозяином! Не хочу, чтобы у меня над душой стояли король, или епископ, или подрядчик, или отец — мой или твой. Я нипочем не желаю быть портным или скотоводом. — Он презрительно посмотрел в окно.

После первых огорчений семья Фиб все-таки смирилась с планом Марка. Время было тревожное. Король решил отделаться от парламента и прислушивался к своей королеве — ревностной католичке, которая вполне может вернуть страшные дни Кровавой Мэри.

— Ох, страшные времена наступили, — качал головой отец Фиб. — Будь я помоложе, милая доченька, наверное, с тобой бы поехал.

Но и говоря так, он с удовольствием оглядел уютный дом, за окнами которого на прекрасных пастбищах паслись его многочисленные овцы. Фиб понимала, что родители ее никуда не поедут, что они останутся здесь, затаятся, постараются приспособиться к любым порядкам, ведь за ними — вековой опыт жизни на этой земле.

Так же жить могла бы и я, подумала Фиб, как думала уже не раз во время их долгих сборов, хотя и не беспокоила Марка своими сомнениями. За время их совместной жизни и подготовки их предприятия ее любовь к мужу стала глубже. С живым интересом слушала она перечень оборудования, составленный Массачусетской портовой компанией: кузнечные мехи, ведра, совки, лопаты, топоры, рыболовные снасти. Все это, как и путевые расходы, оплата провоза багажа, лежало на Марке, и он истратил большую часть сотни фунтов, оставленных его матерью. На покупку остального — теплой одежды, провизии, предметов домашнего обихода — Фиб тратила деньги из своего приданого, так как Марк решительно отказывался от какой-либо помощи тестя.

Только в одном Фиб не уступила мужу. Она настояла, чтобы они взяли с собой каминные подставки для дров, подаренные ей на свадьбу. Их выковал кузнец, знаменитый на всю округу. Они были не только большими и крепкими, способными выдержать бревна, но и красивыми. Они не вошли в перечень перевозимого груза.

— Но они нужны мне, Марк, — настаивала Фиб, чуть не плача. — Я хочу поставить их у нашего первого очага, где бы он ни был.

Марк наконец сдался, хотя и не понял жену. Только мать поняла, что эти каминные подставки, дар родительской любви, навсегда останутся для ее дочери знаком связи с родным домом, теплом и благополучием. Но ведь это были женские мысли, непонятные для мужчины. Так думала Фиб, стоя на палубе рядом с Марком, восхищаясь его силой и мужественностью. Она прильнула к мужу, ожидая, что он в ответ ее обнимет.

Но Марк думал сейчас не о любви. Он вдруг резко дернулся, подняв руку над головой:

— Проклятие! Чертов ветер опять улегся!

Фиб проследила за его взглядом и увидела, что паруса, только что раздутые ветром, обвисли. И тут она заметила на берегу знакомые развалины замка Портленд, где столько раз они с сестрами играли или катались на своих пони по заросшим вереском болотистым местам. А там, за замком и за холмами, ее дом. Мама, наверное, в это время занимается приготовлением своего знаменитого вина или помогает молочнице взбивать крем. И Фиб ясно увидела перед собой милое материнское лицо с ярким румянцем во всю щеку, услышала ее заботливые наставления и веселый смех. У матери был нехороший кашель, когда они уезжали; что, если это перешло на легкие? Что если...

Фиб вцепилась в поручни и закрыла глаза.

— Должно быть, сатана нас кружит, — мрачно сказал Марк, — смотри-ка, вернулись на то же место. Осталось спустить лодку, догрести до берега и через пару часов мы у твоего отца.

— О, не надо! — вскрикнула Фиб, и Марк удивленно уставился на жену. Фиб отвернулась от него, но он заметил, что ее плечи, укрытые плащом, вздрагивают.

Он наклонился к жене, неловко успокаивая ее:

— Фиб, милая, что с тобой?

Она, едва совладав со своими чувствами, прошептала:

— Оставь меня одну ненадолго.

Марк погладил ее по плечам и ушел на бак.

Через несколько минут капризный ветер вернулся, и Фиб, чтобы не видеть удаляющегося берега, стала смотреть на другие корабли, которые теперь были почти рядом. «Тальбот» и «Амброзия» ее мало интересовали. Ее внимание привлекла «Арбелла», и, глядя на этот корабль, Фиб стала понемногу успокаиваться. «Арбелла» была самым большим из кораблей; ее выкрасили перед путешествием в веселые красный и белый цвета, а на носу у нее гордо красовался золоченый летящий орел. На борту этого судна были знатные люди: губернатор Уинтроп, который вел их колонию, и сэр Ричард Сэлтонстол с детьми. Но самая знатная пассажирка интересовала Фиб особенно, ведь она уже имела разговор с ней.

Три дня назад, когда они у острова Уайт все ждали попутного ветра, многие пассажиры с четырех кораблей сошли на берег, в Ярмут, погулять и освежиться. Марк сразу побежал осматривать город, но Фиб, менее энергичная, была довольна возможностью просто погулять по городу, вновь ощущая твердую землю под ногами. Так, прогуливаясь, дошла она до устья Яра, где берег был низким, поросшим травой, неподалеку находились какие-то развалины. Фиб уже хотела сесть на обвалившийся камень, когда заметила рядом молодую женщину. Незнакомка была в великолепном гранатового цвета плаще, а из-под отделанного мехом капюшона смотрели голубые глаза, в которых читалось выражение тоски, но и решимости, что сразу вызвало у Фиб сочувствие и симпатию. Она была слишком застенчивой, чтобы первой обратиться к этой явно высокородной леди, к тому же погруженной в свои размышления. Но та услышала шаги и обернулась. Увидев девушку, несколькими годами младше ее и взиравшую на нее с благоговением, знатная дама обернулась и сделала рукой приглашающий жест: