Сбывшиеся мечты - Гордон Этель. Страница 8

— Сомневаюсь, что он делает все только для Эгана, — вмешалась Мария. — Но когда он потерял все деньги — то действовал вовсе не в интересах Эгана. Он старался для себя самого. Он хотел свободы, о которой вы говорите, только для себя. Если бы он не стремился к ней с такой страстью, то не стал бы рисковать деньгами Эгана.

Эган улыбнулся:

— Мария немного пристрастна. И я не порицаю ее за это.

— Я думаю, он хотел выиграть деньги, чтобы Лаура вышла за него замуж. Лаура никогда бы не пошла за бедного человека, — сказала Мария. — Не тот образ жизни, к которому она привыкла.

Эган встал:

— Ты слишком много болтаешь. Вот за это помоги мне отнести в дом посуду от завтрака.

Мария вскочила, только обрадованная этим предложением.

Я вернулась в свою комнату, вспомнила о том, что обещала мисс Уолдрон описать свои первые впечатления. Мой блокнот лежал в еще нераспакованном чемодане. Я отыскала его и села у окна.

«Дорогая мисс Уолдрон, — писала я. — Я встречалась с Эганом всего два раза, и беседы наши были очень короткими, поэтому пока трудно вынести какое-то суждение. Но я поняла, почему Мария, как и любая другая женщина, могла влюбиться в него. Он не только привлекателен, он очень ласков и нежен с ней. Мне кажется, он тоже влюблен в нее. Но, конечно, это только первое впечатление, о котором вы и просили меня написать…»

Я остановилась. Непостижимым образом передо мной возник образ Конора, который склонился над своими плитками, а солнце отливало серебром на его светлых волосах. Я попыталась освободиться от видения и снова вернуться к письму, но мои эмоции были слишком сильны, и я не могла отделаться от них. Кто я такая, чтобы писать о любви? Может, мне легче распознать ее в других…

Глава 6

Мадемуазель Софи постоянно обследовала коридоры «Фермы». Я говорила себе, что она изменится, когда поближе познакомится с нами и поймет, что мы не причиним никому вреда; но было похоже, что ее враждебность все более возрастала. И все-таки я не оставляла надежды завоевать расположение мадемуазель Софи. Хотя бы к Марии она могла относиться получше, да и сама Мария настойчиво и с радостью стремилась ей услужить. Более того, Мария настояла на том, чтобы взять на себя некоторые обязанности по отелю; она работала вместе с Эганом: носила стаканы, фарфор и серебро в столовую, складывала салфетки, как профессионал, и метила маленькие коричневые горшочки с маслом фамильным знаком Жарре. Я думаю, что она была бы готова прислуживать нам во время еды, если бы Эган не настоял, чтобы она хотя бы в это время вела себя как гостья.

Мария в ответ на мое недоумение относительно причины враждебности мадемуазель Софи сказала:

— Эган говорит, что она тронулась. — Она вроде бы поколебалась, решая, стоит ли продолжать, но, стараясь казаться веселой, призналась: — Она стала как ребенок. Я нашла мертвого паука в ящике для подушек. Я понимаю, что он мог попасть туда из прачечной, но… Я иногда открываю дверь, а она стоит там, будто подслушивая. Не понимаю, что она хочет услышать. Эган никогда не остается у меня слишком долго, да и заходит он нечасто. Она просто не понимает, что делает. И вы не должны обращать внимания, Керри.

Большую часть времени Мария проводила с Эганом, поэтому могла выбросить из головы эту мадемуазель Софи. Если она не помогала Эгану в работе по отелю, то они ездили на маленьком автомобиле, который мы арендовали, с Эганом за рулем, в Белан-ле-От на рынок и в Дьенн — за более серьезными покупками или в кино. Иногда они даже ездили в Ниццу или Канн и возвращались очень поздно; в такие дни она тщательно причесывалась и надевала длинную юбку, из чего я заключала, что они ходили на танцы.

Она постоянно просила, чтобы я присоединилась к ней, но я с таким же постоянством отказывалась. Я вовсе не хотела исполнять роль дуэньи, что, согласно договору, и не было моей работой. Я не возражала против того, чтобы остаться в одиночестве. Ходила на склоны гор писать этюды и к вечеру совершенно обессилевала от солнца и пьянела от свежего воздуха.

Подсознательно я ожидала, что Конор придет поговорить со мной, но он никогда не делал этого. Он мог бы зайти и поприветствовать меня, хотя бы как управляющий отелем, но, похоже, он избегал встреч со мной. Впрочем, он был занят с утра до ночи. Сколь бы рано я ни выходила утром с этюдником через плечо и ленчем в сумочке, состоящим из хлеба с сыром и фруктов, я неизменно слышала стук его молотка или визг пилы из-под навеса, где находилась столярная мастерская.

В письмах к мисс Уолдрон я каждый раз писала о том, как упорно работают братья. И еще о том, что Мария счастлива. Сначала я думала, что обязанности по обслуживанию отеля, которые она взяла на себя и которые целиком заполняли ее день, быстро избавят ее от чар как отеля «Ферма», так и самого Эгана. Но эта работа, казалось, приносила обратный эффект. Мария, без всяких усилий со своей стороны, вызывала у постояльцев дружелюбное отношение, а Эган становился в ее глазах все более желанным, когда она работала, не отходя от него. Я все больше убеждалась, что чувство Марии — не та любовь, которая случается у школьниц. Она действительно влюблена.

Когда я писала об Эгане, никогда не подчеркивала его обаяния. «Обаяние» — это слово, которое приведет мисс Уолдрон в ярость, это омрачило бы не столько чувства Марии, сколько мои. Эган обладал чем-то большим, нежели обаяние, и Мария это тоже чувствовала, я была в этом уверена. Под обворожительной внешностью было что-то твердое — решимость или цель? — и уверенность в победе. Эту уверенность могли внушить ему женщины. Работая за стойками шикарных гостиниц, он неизменно становился объектом внимания богатых одиноких женщин, которые только и делают, что ищут новых ощущений и любви. Но каковы же его намерения? Жениться на такой богатой девушке, как Мария, или что-то большее?

Однажды утром, выходя из дому, я остановила Сильвию и попросила ее сменить хлопчатобумажный коврик у моей кровати. Прошлым вечером я пролила на него льняное масло из неплотно закупоренной бутылочки в моем этюднике.

— Простите, но мадемуазель Софи…

Сильвия выглядела очень несчастной. Она оглянулась. Дверь в кладовую была открыта, но мадемуазель Софи нигде не было видно. Сильвия быстро метнулась в кладовую и вернулась со свежим ковриком, а испачканный маслом взяла у меня и сунула в самый низ кипы грязного белья. Я зашла в свою комнату за этюдником, а на обратном пути увидела мадемуазель Софи с испорченным мною ковриком в руках. Обращаясь к Сильвии, она что-то быстро говорила голосом, который более напоминал шипение змеи.

Мне пришлось вмешаться:

— Это моя вина, мадемуазель Софи. Я настояла, чтобы мне дали чистый коврик.

— Как вы можете настаивать в этом доме! Вы, незваная гостья!

— Нет, я клиент гостиницы, который платит деньги, — спокойно ответила я.

— Слуги не допущены к льняному белью!

Сильвия побледнела от гнева.

— Вы назвали меня воровкой!

— Этот дом проклят! Одни воры и преступники…

— Если вам надо кого-то обвинить за этот коврик, то вините меня, а не Сильвию, — сказала я, хотя сомневалась, что она в гневе слышит то, что я говорю. Вся эта сцена была отвратительна. Эту мадемуазель Софи следовало изолировать от всякого общения с гостями.

Я не увидела Сильвию, когда вернулась; других постояльцев в отеле не было, и за обедом прислуживал Эган. Поэтому я решила, что Сильвия пораньше отправилась домой. Эган и Мария исчезли сразу же после обеда, а я взяла стакан бренди и решила посидеть на террасе, пока не стемнеет. Я уже собралась подняться к себе, когда появился Конор. Мое сердце сжалось; вот, наконец, мы и встретились.

Почти сразу я поняла, что он хочет сказать что-то неприятное. Но буквально остолбенела от его слов:

— Будет лучше, если вы позволите Софи отдавать приказания слугам.

Наконец я обрела дар речи:

— Отдавать приказания слугам?