Прозрение - Драммонд Эмма. Страница 85

Восьмого февраля на солнце блеснул сигнал гелиографа, несущий весть об освобождении Мейфикинга, а через восемь дней поступило ликующее сообщение о том, что прорвана осада Кимберли. Вся Британия ликовала, но для жителей осажденного Ледисмита это было последним доказательством того, что о них забыли. О подкреплении Баллера старались не упоминать, эта тема была под запретом, так же как и разговоры о любой еде, кроме конины. Если кто-нибудь из военных заговаривал о разнообразных блюдах или о какой-либо выпивке, кроме воды из реки Клип-Ривер, его немедленно выбрасывали из палатки, заставив перед этим заплатить штраф в общую копилку. Впрочем, в палатках было не лучше, чем снаружи, из-за жары, которая была еще более мучительной и душной под парусиной палатки, а мухи кишели всюду. Но чувство вины было мучительнее жары и заставляло провинившегося сожалеть о своем проступке. Упоминание о бутерброде с мясом и о стакане холодного пива среди голодающих мужчин было равносильно предательству.

Все больше в мыслях осажденных зрела перспектива сдачи города. Лошади будут съедены, кончатся и боеприпасы, износится амуниция. Мулы и быки, на которых возили поклажу, падали замертво прямо посреди улицы от голода и изнеможения.

Солдаты ходили в рваной униформе и дырявых сапогах, которые падали с ног. Запасов медикаментов хватило бы еще только на две недели. Город приходил в запустение и упадок, его обитатели были похожи на привидения – отощавшие, с ввалившимися глазами. У всех было такое ощущение, что их предали.

Через некоторое время прошел слух, что Баллер переменил свои планы и повернул к Блумфонштейну, сочтя, что их город не стоит того, чтобы рисковать жизнью солдат.

Еще через некоторое время до горожан дошла весть о страшной битве при Спайонкопе, унесшей более тысячи жизней соотечественников. Но эта битва не дала англичанам никакого преимущества, и вся оставшаяся колонна отступила назад, за Тугелу.

Пятого февраля британская армия овладела соседней со Спайонкопом горой – Ваан Кранц. Но три дня спустя Баллеру снова пришлось отступить и опять переправлять своих людей назад, за Тугелу. И больше о них ничего не было слышно.

Джудит посмотрела на календарь. Все дни 1900 года были для нее похожи один на другой, но все же она считала их. Сегодня был сотый день осады. Сто дней прошло с тех пор, как последний поезд ушел на Дурбан и все контакты с остальным миром были прерваны. Но маленький мирок Ледисмита научил ее гораздо большему, чем весь остальной большой мир за всю ее предыдущую жизнь.

Иногда она выходила на улицу и стояла, смотря на высокие горы, которыми был со всех сторон окружен город. Она думала о том, как она будет жить, когда снова сможет перейти по ту сторону.

Все последние недели она только иногда вспоминала о матери. Если только… когда… она вернется в Англию, она вряд ли сможет жить под одной крышей с такой эгоистичной, пустой женщиной, какой была ее мать… Но что ей остается делать?

Незамужняя женщина не могла существовать самостоятельно, не боясь прослыть женщиной легкого поведения. Профессия сестры милосердия с недавних пор стала пользоваться уважением в обществе, но она считала себя непригодной для этого занятия.

Конечно, еще оставались уроки музыки. Она вполне могла бы зарабатывать ими на жизнь. Но ей не хотелось зависеть от жен влиятельных бизнесменов, которые приводили бы к ней своих тупых детей, требуя, чтобы она сделала из них гениев.

Кроме того, уроки музыки не давали ей того удовлетворения в жизни, какого она хотела. Они не могли помочь ей избавиться от тягостных мыслей о том, что она сама отказалась от самого дорогого, что было в ее жизни.

Она откинулась назад в кресле и закрыла глаза. Перед ее взором встала та сцена в библиотеке Холлворта. Алекс наклонился над ее рукой и посмотрел на нее таким взглядом, который она, по своей невинности, не смогла тогда понять.

Если бы он теперь снова посмотрел на нее так, о, она бы смогла понять, что означает этот взгляд!

Медленно протянув руку к кожаной шкатулке, которая стояла на столе, она открыла ее и взяла в руки лежавший на бархатной подушечке солитер. Ей нравилась его чистая красота, нравилась так же сильно, как и тогда, когда она выбирала это кольцо. Но это было всего-навсего кольцо – бездушный символ богатства.

Как могла она оказаться настолько бесчувственной, чтобы не понять, что у нее нет никаких прав на этого человека, – на человека, который находился под постоянным бременем своего происхождения, чести и долга? Как могла она быть такой себялюбивой и инфантильной?

Когда сэр Четсворт пришел тогда к ней, предлагая в мужья своего сына, как она не могла понять и распознать унижения, которое содержалось в этом предложении?

Сейчас ей казалось, что она знает гораздо больше о человеческой гордости, страсти и страдании. Она стала понимать, что наделала тогда своим согласием.

Все эти дни она постоянно мучила себя бесконечными воспоминаниями. Она жила в страхе перед мыслью о том, что все может оказаться слишком поздно.

С тех пор, когда тем вечером Нейл сказал ей, что Алекс бежал из плена и присоединился к армии Баллера, она жила в страхе за него, понимая, что он в любую минуту может быть убит. С тех пор, как узнала об этом, Джудит с особенным вниманием прислушивалась к каждому сообщению о происходящих сражениях.

За это время произошло несколько страшных, кровавых боев и в любом из этих сражений Алекс мог найти свою смерть. Эта мысль была ужасна, невыносима для Джудит.

Она узнала, что недавно произошла страшная битва при Спайонкопе. Это было до того, как Баллер с армией вынужден был отступить назад за Тугелу. Неужели Алекс попал в число погибших?

Но узнать об этом здесь не было никакой возможности. Список погибших отсылался в Англию, он не попадал в осажденные города. Он мог быть убит уже несколько недель назад, его могла убить пуля или разорвать на куски снаряд, в то время как она играла на фортепьяно какую-нибудь сонату… И одиночество, наверное, поселилось в нем навечно. На какое-то время он нашел утешение у маленькой девушки с темными косами, но превратности войны положили конец их любви. Она уронила кольцо на стол и вышла на веранду. Она стала вглядываться в холмы, занятые бурами, ожидая увидеть какие-либо признаки движения. Так много раз за день делали все горожане. Потому что освобождение, если оно придет, должно было прийти с этих холмов.

Сегодня не было заметно ничего необычного. По-прежнему время от времени появлялись дымки от выстрелов, но уже не такие частые, как раньше, – буры были уверены, что гарнизон англичан и так погибнет от голода, – и иногда бунгало зловеще сотрясалось от падения случайного снаряда.

Она отогнала рукой надоедливых мух и отвернулась. Если бы Богу было угодно, чтобы она сейчас снова встретилась с Алексом, то она бы повела себя совсем по-другому. Где бы она ни встретила его, и что бы ни произошло, она молила только об одном – чтобы Господь послал ей случай протянуть Алексу руку помощи.

Конечно, надежда на то, что он примет эту помощь, была безнадежно мала, но тогда она хотя бы смогла сказать ему «прощай» и тем самым облегчить свою совесть. Но если он никогда не вернется, если то их прощание было последним, как сможет она жить в мире с самой собой?

В течение последующих трех дней Джудит обнаружила какое-то оживление на холмах, хотя никто в Ледисмите не смел поверить своим глазам и ушам. С аванпостов докладывали о движении в лагерях буров и о концентрации войск на холмах у Тугелы. Может быть, Баллер со своей колонной пытается прорваться снова! Да, похоже, Баллер снова форсировал реку. Об этом свидетельствовали и треск ружейной стрельбы, и клубы дыма над холмами.

Атмосфера в самом городе в этот день была накаленной. Оптимизм стал гораздо сдержаннее, хотя все взоры по-прежнему были прикованы к долине, где должны были вот-вот появиться освободительные войска. Люди боялись сказать что-нибудь лишнее из страха прогневать провидение неосторожно брошенным словом.