Тайные грехи - Блэйк Стефани. Страница 16

Много ночей она лежала без сна на своем соломенном матрасе в задней части фургона, лежала, глядя в темноту, и голова ее была полна фантазий и мечтаний. Приподняв ночную рубашку, Мара поглаживала свои набухающие груди, похожие на крепкие маленькие сливы. По всему ее телу разливалась истома, когда она думала о Гордоне Юинге, когда представляла, что почувствует, если его руки будут ласкать ее груди. И Мара тотчас же вспыхивала от стыда. Сама мысль о том, что Гордон увидит обнаженным ее еще не сложившееся, тощее тело, казалась унизительной.

Но когда-нибудь, через два-три года, все изменится. У нее появится грудь, как у взрослой женщины, появятся округлые бедра и ягодицы. Она и понятия не имела о слове «органы», хотя и знала, что у женщин и мужчин интимные части тела разные. Ведь у нее четверо братьев, она выросла вместе с ними и не могла остаться в этом отношении совершенно невежественной. Мара знала, что существует разница между полами. И теперь, пытаясь представить Гордона обнаженным, испытывала ощущение, заставлявшее ее беспокойно ворочаться на соломенной подстилке. Бессильная сопротивляться искушению, Мара старалась не дышать, а ее рука как бы сама по себе спустилась вниз, к животу, и еще ниже. Дрожащими пальцами она исследовала то, что скрывалось у нее между ногами.

Когда же состояние экстаза проходило, ее начинал мучить стыд.

«Какая же ты скверная девчонка, Мара Тэйт!» – говорила она себе.

Много раз Мара давала себе слово никогда больше не поддаваться влиянию этой скверной девчонки, но ничто не могло заставить ее отказаться от сладостных фантазий, героем которых становился прекрасный Гордон Юинг, – она была не в силах противиться влечению к этим запретным радостям.

В этот первый вечер в Аризоне, в день своего рождения, Мара оказалась в центре внимания, все путешественники поздравляли ее, а члены семьи преподнесли ей скромные подарки, которые приготовили заранее, – гребень, веер, носовой платок, булавку…

Но гвоздем праздничной программы стал пирог, который ее мать испекла каким-то чудом. Это был фруктовый кекс, обильно сдобренный ромом, который Гвен хранила в течение всего путешествия через Атлантику и позже – через всю Америку. На глаза девочки навернулись слезы благодарности; она крепко обнимала мать, а отец и братья тем временем исполняли в ее честь валлийскую песню.

Когда поздно ночью Мара забралась к себе в фургон, она тотчас же заснула мертвым сном, слишком усталая даже для того, чтобы думать о своей любви, о Гордоне.

И все же, услышав сквозь сон оружейную пальбу, Мара сразу же проснулась, сон мгновенно отступил, и она, выпрямившись, села на своем ложе. Откинув край брезента, которым был обтянут фургон, Мара увидела, что уже почти рассвело.

Ее отец рванул брезент на себя и закричал:

– Поскорее вылезайте! На нас напали индейцы!

Мать зашевелилась в другом углу фургона.

– В чем дело, Дрю? – проговорила она сонным голосом. – Неужто ты вздумал так рано охотиться, чтобы никто не мог соснуть лишний часок?

– Господи, да проснись же ты, женщина! – Он подался вперед и, заглянув в фургон, с силой встряхнул жену, схватив за плечо. – На нас напали апачи!

Мать тотчас же пробудилась. Она закричала дочери:

– Поживее, девочка! Одевайся!

– На это нет времени! – крикнул Дрю. – Идемте! Быстрее!

Женщины и дети, собравшиеся в центре лагеря, находились под защитой баррикад, воздвигнутых накануне вечером из тюков сена, мешков с мукой и овсом и другими припасами. Мужчины и мальчики постарше схватили ружья и заняли указанные им места под фургонами, за такими же баррикадами.

– Не стреляйте наугад! – учил их Сэм Пикенз. – Надо выбрать мишень и прицелиться как следует.

Сэм знал, где выбрать место для привала. Он прекрасно понимал, что, возможно, придется обороняться, и постарался это учесть. К северу от лагеря находился крутой утес; с востока и с запада путников окружали густые леса, но, чтобы приблизиться к ним, враг должен был преодолеть две сотни футов по открытой местности. Наибольшая опасность грозила осажденным с юга – высокая трава, почти в человеческий рост, начиналась почти в пятидесяти футах от фургонов. Сэм выбрал шестерых самых метких стрелков для защиты лагеря с юга. Это было разумное решение, потому что апачи начали штурм именно с той стороны.

Не было ни малейших сомнений в том, что на них напали апачи. Их нетрудно было распознать по ясно видным набедренным повязкам, штанам и украшенным орнаментом мокасинам, а также по длинным черным волосам, перехваченным лентами из красной ткани. Генерал Джордж Крук, величайший истребитель индейцев, нарек их тиграми человеческой породы.

И Гордон Юинг, находившийся среди тех, кто оборонял лагерь с юга, мысленно согласился с генералом. Юноша с изумлением наблюдал, как апачи огромными прыжками преодолевают открытое пространство, отделявшее их от лагеря. Осажденные заранее договорились о том, что предводитель индейцев будет на мушке Сэма Пикенза, а тот, что следует за ним, достанется Лему Оуэнсу. Гордон должен был стрелять в третьего из атакующих. Гордон нашел свою мишень и положил палец на спусковой крючок. Вот он! На мушке!

Теперь все шестеро защитников уже целились в своих индейцев.

– А ну-ка покажите им, ребята! – крикнул Сэм.

Эхо выстрелов прокатилось по плато, и меткость стрелков заставила апачей отступить в высокие травы, чтобы перегруппироваться. Индейцы уносили с собой шестерых раненых. Перед фургонами осталась лежать дюжина убитых.

Передовая группа атакующих была вооружена ружьями, но следовавшие за ними имели только свое обычное оружие – луки и стрелы. Задние ряды нападавших выпускали тучи стрел, к счастью, не достигавших цели, – Сэм Пикенз разместил своих людей под повозками, а не между ними, так что защитники лагеря оставались неуязвимыми для стрел, обрушивавшихся сверху. Сэм был опытным стратегом, ему не раз приходилось обороняться от нападавших индейцев.

Во второй раз апачи атаковали переселенцев с двух сторон, но и эта атака оказалась безуспешной. И тут вождь разумно рассудил, что недооценил своих противников, и отказался от дальнейших попыток взять лагерь штурмом.

Белые люди выбрались из-за своих укрытий, крича и подбадривая друг друга, подбрасывая в воздух шляпы в ознаменование победы. Но радость их оказалась преждевременной, потому что коварные и хитрые апачи оставили своих лучников на прежних позициях, в арьергарде, под защитой густой и высокой травы. Когда защитники лагеря уже праздновали победу, индейцы выпустили целую тучу стрел в самую гущу врагов, убив двоих и ранив семерых. После этого лучники отступили, чтобы соединиться со своими соплеменниками.

– Грязные негодяи! – завопил Сэм. Разъяренные поселенцы дали залп по индейцам, но те уже скрылись из виду.

Среди раненых оказался и Гордон Юинг, которому стрела угодила в левое предплечье. Мара отвела глаза, когда Сэм опустился на колени рядом с лежащим на земле юношей. Вооруженный устрашающего вида кривым ножом, Сэм сделал длинный надрез параллельно ране, чтобы извлечь наконечник стрелы, загнутый на манер рыболовного крючка.

Позже Мара навестила Гордона в фургоне, где он лежал, поправляясь после ранения. Она робко заглянула под полотнище, закрывавшее внутреннюю часть фургона. Юноша приветствовал ее улыбкой.

– О, Мара, как мило, что ты пришла меня навестить.

Она судорожно сглотнула.

– Ты был так отважен, Гордон. Ты настоящий герой.

– Герой – звучит забавно!

Откинув свою львиную голову, он расхохотался, ослепив ее блеском своих безупречных белых зубов. У Мары тоже были прекрасные зубы, если не считать щербинки между двумя верхними резцами. Правда, Мару не беспокоил этот недостаток, и все уверяли, что это даже красит ее.

– Да, ты герой.

– Да я напугался чуть не до смерти.

– Не верю. Для меня ты навсегда останешься героем.

Его синие глаза сверкнули, и он принялся шарить под своим матрасом, пытаясь что-то отыскать в хранившейся там шкатулке. Наконец, повернувшись к Маре, Гордон протянул ей наконечник индейской стрелы с обломком расщепленного древка.