Огонь любви, огонь разлуки - Туманова Анастасия. Страница 51

Северьян повернулся – и по его сумрачной физиономии Черменский понял, что разговор велся вполне серьезный.

– Владимир Дмитрич, – глядя прямо в лицо другу, медленно произнес он. – Вы как знаете, а только я уж решил. Спалю я ночью этого Андрей Кирилыча.

– Как – спалишь? – не сразу понял Владимир.

– По-тихому. Красного петуха под крышу пущу – и все. Будет вперед знать, как сирот забижать… и младенцев им делать.

– Послушай, но… – начал Владимир. И умолк, вдруг поняв, что ему не хочется ни спорить с Северьяном, ни привычно удерживать его от очередной авантюры. К тому же сидящий напротив Ванька смотрел на Северьяна с такой отчаянной надеждой в черных, как у Маши, глазах и так счастливо переглядывался с Наташкой, что Владимир подумал: разочарование этих двоих в случае отказа Северьяна от своих намерений будет огромным.

– Но… Как мы с тобой это провернем?

– Да долго ли умеючи-то, ваша милость… – По широкой ухмылке Северьяна было заметно, что он полностью оценил это «мы с тобой». – Я еще утром посмотрел, там как раз за евонной лавкой овражек небольшой, весь рогозом зарос. Ежели из этого овражка по потемкам подобраться да петушка запустить, никто и не заметит. Как всегда: я делаю, вы на шухере…

– Там полон дом народу, – озабоченно напомнил Черменский. – Подмастерья, ученики, женщины… Не дай бог, кто-нибудь не успеет выбраться!

– Ну, можно и крикнуть… Проснутся, повыскочут…

– Может быть, лучше днем?..

– Тогда ничего не выйдет, – упрямо мотнул головой Северьян. – Днем схватятся быстро, потушат, а что на пустяк силы тратить? Нет, Владимир Дмитрич, ночью – оно вернее. С божьей помощью и лавка, и дом в угольки перекинутся. Я б еще и вдовы майорской, Мерцаловой, хатку бы подпалил. Для надежности. Чтоб этому ироду вовсе зимовать негде было. Богадельня при монастыре за счастье станет, зуб даю!

Владимир видел, что друг немного рисуется, но не спешил окорачивать его: Ванька и Наташка смотрели на Северьяна с таким восхищением, что вмешиваться было бы просто свинством. Оставалось только согласиться:

– Ну, гляди… Загремим в полицию – так вместе.

– Ой, дяденьки, не надо в полицию-ю… – вдруг заблажила почтительно молчавшая до сих пор Наташка. – Что с Ванькой-то станется, ежели вы и Андрей Кирилыча спалите, и сами погорите?..

– Обещаю, милая, что в таком случае я вас не оставлю, – неожиданно послышался звонкий, веселый голос, и Ирэн, о которой все забыли, с негромким смехом облокотилась обоими локтями на стол. – Как хотите, господа, а я иду с вами! Бог свидетель, это же будет сенсация! Если повезет, успею прямо ночью сдать в набор! Вас, надеюсь, не затруднит устроить поджог пораньше? Кстати, а кто этот Андрей Кирилыч? Совратитель малолетней прислуги? И какое отношение он имеет к этим молодым людям?

Владимир и Северьян, застигнутые врасплох, переглянулись. А затем Северьян хлопнул себя по коленям и расхохотался на все заведение:

– От сколько на свете живу – таких барышнев не встречал! Владимир Дмитрич, вы им чичас расскажите, что сами захочете, и пусть с нами идет! Ладно уж, за ради ейных черных глаз все до полуночи обтяпаю!

Спустившаяся на Петербург ночь была холодной и ветреной: к радости Северьяна, уверявшего, что ветер огню хорошая помощь. По тревожному, еще желтому на западе небу мчались черные длинные клочья. Над Адмиралтейством вставала ущербная луна, почти не видимая за набегающими облаками. Со стороны залива поднималась большая дождевая туча.

– Ты ее дождись, – показывая на эту черную громаду, вполголоса проговорил Владимир. – Луна скроется, в потемках спокойнее будет.

– Да не учите вы кота сметану тырить, ваша милость… – блеснул зубами Северьян. – Тучку-то вашу долго дожидаться, сейчас вон облако набежит – и с божьей помощью… Ага, вот оно… Ну, с богом, что ли!

Две тени поднялись из неглубокого, заросшего высокими сорняками оврага и бесшумно двинулись к чернеющему в темноте забору севостьяновского дома. У самого забора они разделились. Северьян скользнул к длинной кишке лавки, в которой не светилось ни одного огня, а Владимир пошел к соседнему дому, принадлежавшему ранее вдове: после длительного совещания в трактире было решено для полноты мести все-таки спалить и его.

«Ваньке мы его все равно не отсудим, хоть тресни впополам! – резонно заметил Северьян. – А коли так – пропадай, моя телега! Пусть теперича этот живодер золу на пепелище ситечком сеет!»

Дом стоял пустой и черный, с закрытыми деревянными ставнями. Выглянувшая на мгновение из туч луна блеснула на стекле чердачного окна и тут же скрылась. Владимир почти беззвучно перемахнул через забор, радуясь, что за минувшие полгода не утратил навыков бродяжьей жизни, ловко приземлился в мокрые от росы заросли лопухов и мальвы, нащупал в кармане спички.

Пакля, торчащая между отсыревших бревен, занялась не сразу: Владимиру пришлось дважды обойти вокруг дома, прежде чем последний нехотя загорелся, подожженный с четырех углов. Затем Черменский вытащил из кармана припасенный заранее увесистый камешек, вложил его в коробку со спичками, поджег всю коробку и, размахнувшись, швырнул горящий комок в окно чердака. По тонкому звону разбитых стекол он убедился, что попал, и метнулся к забору.

Северьян тоже давно управился: угол лавки Севостьянова весело полыхал, выбрасывая к черному небу снопы искр. Самого Северьяна Владимир нашел на склоне оврага, где тот курил самокрутку и удовлетворенно любовался собственным творением. Рядом, вытянув шею, весь подавшись к горящему дому, сидел Ванька, и в его глазах бились оранжевые отблески огня. При взгляде на физиономию мальчишки Владимиру захотелось перекреститься: никогда еще он не видел на детском лице такой исступленной ненависти. Пристроившаяся неподалеку Наташка вздыхала, по-бабьи подперев кулачком щеку, и, судя по шевелящимся губам, молилась. Ирэн в длинном мужском макинтоше с капюшоном, делавшем ее совершенно неузнаваемой, сидела, подвернув под себя ногу, и бешено строчила в блокноте при свете луны.

– Что ж, господа, мне пора, – деловито сказала она, ставя точку и выпрямляясь. – Меня на соседней улице ждет извозчик, надо успеть кинуть материал в набор. Встречаемся на Московском вокзале, как уговорились.

– Вы едете в Москву?! – Владимир решительно не помнил никакого уговора.

– Я же говорила! – пожала плечами «поручик Герман». – Если репортаж выйдет в печать, на меня опять напишут жалобу, следовательно, месяц я без работы – это раз. А во-вторых, я смогла узнать, что мой Васька Резаный действительно «подорвал» в Москву! Воображаю, как он будет счастлив встретиться со мной на Хитровом рынке! Так что спешу откланяться! Ваши имена, разумеется, не упоминать?

– Разумеется…

– Мое упомяни!!! – вдруг заорал Ванька и, сорвавшись с места, к общей неожиданности, рухнул на колени перед журналисткой. – Мадамочка, до конца дней за тебя бога молить стану, пропиши, что я, я, Иван Северьянов Мерцалов, самолично эту гниду поджег!!! Сделай милость божью, век твой буду!!!

Кречетовская растерялась. Но в ту же минуту взяла себя в руки, опустилась на землю рядом с дрожащим, как в лихорадке, мальчишкой и серьезно произнесла:

– Прости, но это никак не могу. Истина в нашем деле всего дороже. Раз совру – кто мне после поверит? Понимаю тебя, брат, но… прости.

Ванька, стиснув зубы, отвернулся. Подошедший Северьян сочувственно опустил руку на его плечо.

– Да не мутись ты… И так всем понятно будет, что твоя работа, кому еще-то? Ой, мать честная, а чего ж мы молчим?! – вдруг с искренним испугом перебил он сам себя. – Сейчас ведь наш Севостьянов со всеми домочадцами в рай отправится! Или не в рай?.. А, все едино… КАРАУЛ, ПРАВОСЛАВНЫЕ, ГОРИ-И-И-И-ИМ!!!

От дикого северьяновского вопля шарахнулась в сторону, всплеснув ладонями, Наташка и зажмурилась Ирэн. Тут же по всему переулку зашлись истерическим брехом собаки, закудахтали всполошенные куры, захлопали двери и ставни. Из окон уже охваченного пламенем дома Севостьянова начали с криком выметываться полураздетые фигуры, узкий переулок наполнился звоном, визгом и топотом бегущих ног.