Рыцаря заказывали? - Сурская Людмила. Страница 48

В ожидании боёв в госпитале готовились к принятию раненных. Днём работа отвлекала, а ночью стоило ей нырнуть под одеяло и закрыть глаза, как воображение рисовало ей жуткие картины боёв, принося душе страдания и изводя ужасами, которые могут случиться с Костей. А её нет рядом. Перед глазами меняя друг друга проплывали безобразные картины: то Костя прострелен и затоптан конями, то разворочен взрывами или развален саблями. Кошмар! Ночью ждала утра, утром торопила день, а потом опять домучивалась до утра. А в стороне, куда ускакал муж полыхали зарницы и тянуло едким пороховым дымом. Ясно, что клубился он на полях сражений. Там гудела земля. Хоть умри, а о нём ни слуху ни духу…

Бои, бои, бои… Её сердце сначала от страха за него безумно болело, а потом замерло. Вроде, как и не было его совсем. Она знала, Костик будет в самом пекле. Так оно и было. Бои развернулись за станцию Чжалайнор. Его конники стремительным броском вышли в тыл крупной группировки китайских войск. Кавалеристы Рутковского атаковали станцию с юга, пехота с севера. Противник был окружён и разгромлен.

Юлия неслась к каждой подводе с ранеными. "Не дай бог, Костя!" У неё кружилась голова от вида окровавленных бойцов. "Господи, спаси и пронеси!" Ухаживала за раненными, а думы были все там с ним… Немного освободившись, бегала между койками, расспрашивая солдат о Косте. Кто видел, где, когда? Раненым его не привезли. Значит, одно из двух: либо мёртв, либо жив. Как страшно и тяжело ждать. На брёвнах, во дворе сидел китаец Син Бин и посматривая на окна госпиталя своими раскосыми глазами пел. В стороне от него за поленницей дров лениво тявкал пытаясь сбить его с заунывного ритма старый пёс. Хирург встав за её спиной и послушав этот стон, усмехнулся: — "Наверняка про Красного дракона, что напал на девушку Чен Хуа поёт. Они все одну и ту же песню поют". Юлия даже не улыбнулась. Стараясь не всхлипнуть сморгнула слёзы. Говорить не могла, догадывалась голос будет постыдно дрожать, а язык вряд ли послушается. Ей меньше всего хотелось смотреть сейчас на китайца и слушать его песню. Даже если он ничего ей плохого не сделал. Там бьётся, подвергая себя опасности Костя. Она даже помыслить не могла о его гибели. Хотя видела, как быстро и густо, точно грибы после дождя, росли на местном кладбище кресты новых могил. Перед глазами стояло тревожное лицо мужа в тот момент, когда он целовал её на прощание собираясь в этот поход. Его: "Люлю, всё будет хорошо!" — запечатало уши не отпуская. "Сколько может длиться эта неизвестность. Сил больше нет", — обессилено опускается на табурет возле раненного она. Но срывается и бежит в степь, на дорогу. "А вдруг он на подходе… А вдруг встречу". Она вглядывалась в даль. Но так ничего и не увидела. Дорога пуста. Бьющий в лицо ветер, пахнет сухой травой, обугленной землёй и чем-то непонятным. Она падает на колени, на эту выжженную солнцем жестокую к ней землю и бьёт кулаками, рвя поникший ковыль. "Хоть бы знать, что жив. Хоть бы знать…" Отчаяние охватывает её. Сзади слышится топот копыт. Она, вытирая тыльной стороны ладони лицо, поднимается. Нельзя раскисать. Надо вернуться в госпиталь. Она прислушалась к бегу коня. Цоканье копыт приближается. Это был бешенный бег, как наводнение или ураган. Она почувствовала, что всадник рядом. Кто? Обернулась. Молодой китаец. Он появился в расположении госпиталя с обозом раненных из зоны боевых действий несколько дней назад и по какой-то причине остался. Им пользовались, как переводчиком, проводником. Ютился в сторожке с истопником и санитарами. Помогал по хозяйству и таскать раненых. Юлия давно заметила его вороватый взгляд на себе. Но приписала это любопытству. Многие знали, что она жена комбрига Рутковского. И вот они одни на дороге. На всякий случай, повинуясь интуиции, она отступила на обочину, стараясь пропустить всадника. У неё дрогнули колени. Он, резко наклонившись, схватил её и, перекинув через круп коня, помчал в степь. Отмерев, Юлия пыталась бороться, кричать, она даже слышала собственный вопль, но, получив удар в висок, потеряла сознание. Сколько прошло не помнила… Казалось целая вечность. Пришла в себя она на чьих-то руках. Глотнула наконец воздуха. По лицу текло что-то липкое, густое и солёное, заливая глаза, затекая в рот. Под её носом водили нашатырём и целовали. Она попыталась сопротивляться. Только свои руки став свинцовыми не поднимались. "Что со мной? Где я?" Но те, чужие руки, губы были так знакомы… Как будто и не чужие вовсе. Собрав последние силёнки, она подняла тяжёлые веки, на неё смотрели тревожные глаза цвета ясного неба… "Костя!" "Костя", — шепчет она и со всем жаром и пронзившей её жизнью, бросается ему на шею:- "Костя!" Это просто чудо. Ей хочется сказать ему, что всё нормально и не надо с ней возиться, но в горле вместо слов что-то булькало. Сердце глухо и тревожно билось с такой силой, что казалось прорвёт кожу и выскочит…

— Я даже подумать не мог, что может возникнуть такая проблема, — бушевал Рутковский. — Я облился холодным потом, когда увидел тебя такую, там… Чёрт!

Юлия простонала:

— Я чувствую себя не плохо. Просто выгляжу… Пройдёт. Я справлюсь.

Она никак не думала, что он так будет зол отчего была рассеяна и не убедительна. Он тут же воспользовался этим и пошёл в атаку.

— Ну да, конечно, смотря с кем сравнивать, если с трупами, то ты раскрываешь рот. Глаза же опять у жмуриков впалые, а у тебя заплыли. Как не крути, а разница налицо.

"Труп? Брр!" Она вздрогнув делано рассмеялась: звуки собственного голоса показались чужими. Её жалкие попытки улыбнуться не произвели на него никакого впечатления. К тому же, Юлии такие его речи совсем не понравились, она ощутила желание, нет, скорее необходимость что-то добавить для своей реабилитации, но наткнувшись на свирепый взгляд мужа, благоразумно, но обиженно замолчала. "Он точно как в не себе. Уезжал злился, приехал — ругается. За что?"

Рутковский возвращался на базу и увидел летевшего, как на крыльях по степи конника с перекинутой ношей через круп коня. Что-то подтолкнуло его, и они с бойцами разделившись на группы ринулись вдогонку и наперерез. Какого же было его удивление, когда в том куле перекинутом через коня, он узнал жену. Связанный по ногам и рукам китаец лежал в сторонке. Он скосив губы, плевал слюной сквозь зубы и молчал. Лицо его цвета песка с узенькими, как семечки дыни, разрезами глаз, ничего не выражало. На вопросы он отказался отвечать. В госпитале Юлии обработали рану и крепко перевязали голову. Ей стало полегче. Костя корил, конечно, себя… Разошёлся не на шутку. Он ругался на всё что видели его глаза на чём свет стоит, но больше на себя, постоянно повторяя одну и ту же фразу: — "Как я мог тебя с собой взять, где у меня в тот момент была голова?!" Юлия сидела в уголочке мышкой. Хотелось прилечь, но тогда бы он ругался дольше. Терпела. Опустив на своё Я гром и молнии, Рутковский принялся за жену выговаривая, почему бы ей не подождать известий в госпитале. Не дав ей и мекнуть, в один миг разобравшись и с этим, стал настаивать на немедленном её отъезде в родительский дом. Ооо! Юлия резво уголочек поменяла на его колени. А он говорил и говорил о том, что она неслух, а он дурак. Понятно, что он был напуган. Ей приятна его забота, если б не ругался. Юлия, не возражала и не переубеждала, просто прижавшись к его груди, терпеливо ждала, когда он выдохнется. "О чём говорить, он же знает, что я не тронусь с места. Пусть себе говорит, пар выпустит. Не будет же этот конфликт продолжаться вечно. Кончится когда-нибудь". Она была безумно рада его возвращению, благодарна за своё спасение и испытывала нежность, которую старательно старалась при людях скрыть. Пусть- пусть говорит себе. Она послушает. У него необыкновенный голос. Он звучит как музыка. Бархатный, чувственный, глубокий. Готова слушать его постоянно. Во всём остальном, лишь бы успокоился, Юля будет паинькой. Будет с открытым ртом ловить каждое его слово. И делать только то, что он от неё ожидает. Долго его гнев всё равно не продлиться… Можно потерпеть.