Дама с рубинами. Совиный дом (сборник) - Марлитт Евгения. Страница 75

Приход последнего, кажется, не особенно обрадовал остальных.

– Извините, – сказал он им, – я заставил ждать себя, но был занят: выполнял приятнейшее поручение, милостивые государи! По повелению его высочества я усаживал в карету прекрасную Клодину фон Герольд.

– Черт возьми, опять она была здесь! – воскликнул Мерфельд с нескрываемым удивлением.

– Она только что покинула герцогские покои.

– Вы хотите сказать, комнаты ее высочества, господин фон Пальмер, – резко заметил ротмистр и слегка покраснел.

– Я имел счастье встретить прелестнейшую гостью этого дома в верхнем коридоре, – с многозначительной улыбкой возразил Пальмер.

– Ах так! – засмеялся яхт-юнкер.

Ротмистр недовольно взглянул на него.

– Фрейлейн фон Герольд пела в гостиной герцогини и потом была в ее спальне, – громко и решительно сказал он.

– Прекрасно осведомлены! – прошептал Пальмер и низко поклонился – вошел герцог.

– Я не понимаю фрейлейн фон Герольд, – серьезно сказал ротмистр, идя после ужина с юнкером по коридору, в конце которого находилась их общая комната. – Здесь храбрость неуместна. Ей следовало бы избегать пещеры льва. Невероятно, с какой безумной смелостью женщина относится к своему доброму имени, как уверена в своей безопасности и добродетели…

– Может быть, опасность забавляет прекрасную Клодину, – легкомысленно заметил юнкер. – Если она пошатнется, то объятия, готовые подхватить ее, давно уже открыты, если нет – тем лучше. Но думаю, что это может стать весьма забавным, а то ужасно скучно жить на свете.

– Вероятно, я тоже думал бы так же о ком-нибудь другом, милостивый государь, но относительно этой девушки я попросил бы вас смягчить критику.

– Только не так трагично, ротмистр, – засмеялся молодой человек. – Не портите себе сон из-за таких вещей. Его высочество не имеет вида осчастливленного, он, скорее, был в дурном расположении духа. Скука-то! Скука! Что за нелепость этот Альтенштейн! Если здесь наделают глупостей, я найду смягчающие обстоятельства.

Глава 12

Подъезжая к Совиному дому, Клодина все еще держала в руках измятую бумагу.

Старый Гейнеман, который давно уже ждал свою госпожу у ворот, близ фонаря, получил от нее только рассеянный поклон. Она почти пробежала мимо него в дом; когда он стал запирать двери, то услышал лишь шорох платья на верхней площадке и стук закрываемой двери, затем стало тихо и темно, как будто там никого не было.

Клодина неподвижно сидела у окна, смотрела в лесную чащу, почти неразличимую в ночном мраке, и пыталась спокойно обдумать пережитое в этот день. «Что случилось? – спрашивала она себя и отвечала: – Герцог признался мне в любви, а я оттолкнула его навсегда, но какой ценой?» Открыла свою глубочайшую тайну, в которой не смела признаться даже себе самой, потому что мысль, что она любит , вызывала у нее сердцебиение. Ее гордость возмущалась против этого факта, а теперь он стал известен тому, кто приблизился к ней с оскорбительным признанием.

Догадался ли герцог, кого она любит? Эта мысль была невыносима.

Клодина невольно сжала конверт, и слезы горячего стыда выступили у нее на глазах. Она поспешно встала, зажгла свечу и развернула бумагу, стараясь разгладить ее. И вдруг застыла на месте, с изумлением увидев только конверт, – письмо исчезло. Она с беспокойством принялась искать его на столе и на полу около того места, где сидела, отряхнула накидку и платье, наконец взяла свечу и осмотрела коридор и лестницу – там ничего не было. Тихо, как вор, отперла она дверь, исследовала крыльцо и песчаную дорожку, и тут ничего не нашла. Калитка, выходившая на дорогу, заскрипела, когда она отворила ее, пламя свечи робко заколебалось над дорогой, на которой ничего не белело. В страхе Клодина осмотрела землю под кустами у калитки – ничего! Вдруг пламя свечи колыхнулось и погасло, вокруг стало так темно, что она на мгновение беспомощно остановилась, не зная, как попасть в сад.

Ах да! Там, под ее окном, мирно светилась рабочая лампа Иоахима и бросала узкую полоску света на сад и дорогу. Мог ли он подозревать, что она стоит тут со страхом и гневом в сердце! Клодина завидовала сейчас спокойствию его маленькой комнатки, недосягаемой для бурь, – корабль был у пристани, а ее шел по бурному морю, и один Бог знает, достигнет ли он когда-нибудь спокойных берегов…

Девушка невольно обернулась и жадно посмотрела в сторону Нейгауза, где как раз облака разошлись и в их разрыве засверкала одна-единственная звездочка. Клодина улыбнулась сквозь слезы – это показалось ей счастливым предзнаменованием.

Вдруг она вздрогнула и вбежала в калитку: на дороге послышался топот копыт, все ближе и ближе. Кто-то ехал очень быстро. Всадник промчался мимо нее, остановился в полосе света и посмотрел на верхнее окно. Ища опору, Клодина схватилась за перекладину калитки: она узнала его. Лотарь! Зачем он здесь?

Почти удушающее чувство счастья охватило девушку, она уронила подсвечник и сложила руки как для молитвы. Наяву ли это было? Чего он хотел? Неужели он приехал, чтобы посмотреть на ее окно? Милостивый Боже, значит, это не мечты ее, а правда?!

Лотарь повернул лошадь и медленно поехал назад. Силуэт всадника исчез в темноте, только стук копыт долго раздавался в ушах девушки, пока она не пробралась наконец в дом.

Клодина не думала больше о потерянной записке – она вообще не могла думать, глаза ее горели, губы пересохли, кровь больно стучала в висках…

– Спокойно, спокойно, – прошептала она, быстро разделась, потушила лампу и прижалась к подушке горячим лбом. Успокоиться, уснуть…

Глава 13

На другой день в Нейгаузе произошли совершенно необычные события.

В нижнем этаже, рядом с гостиной налево от небольшого холла, в просторной высокой столовой был накрыт стол. Блестящая камчатая скатерть сменила грубую нитяную и спускалась до пола, натертого так, что по нему было страшно ходить. Вместо простой посуды из английского фаянса с голубым бордюром на столе стоял дорогой мейсенский фарфор, составлявший гордость нейгаузовского дома. Конфеты и дорогие фрукты наполняли роскошные вазы вместо оловянных корзинок, в которых Беата обычно подавала десерт. Не стоит говорить уже о фамильном серебре вместо золингеновских вилок и ножей с роговыми ручками.

Огромная люстра из горного хрусталя и такие же канделябры сияли желтыми восковыми свечами. Стол был накрыт на семь персон. Солнце, сияя на всем этом великолепии, касалось темных волос и белого лба Беаты, которая дополняла убранство вазами с цветами на отдельном маленьком столике.

– Да будете вы стоять, наконец! – сердито проговорила она, поправляя несколько левкоев, все падавших в сторону. – Ну, теперь хорошо, а вот эти букеты, – сказала она, обращаясь к горничной, – отнеси к фрау фон Берг, пусть поставит их в комнате принцессы Теклы, барон приказал. Потом тотчас приходи вниз, еще раз вытри пыль и опусти занавеси – сюда переходит солнце.

Беата еще раз обошла стол и, качая головой, остановилась около того места, которое она, по распоряжению брата, должна была занять рядом с принцессой Теклой, сегодня в первый раз, а затем в продолжение целых четырех недель. Как только она выдержит? У ее прибора лежала суповая ложка, определявшая ее как хозяйку. Лотарь пожелал, чтобы она, как обычно, руководила всем, сказав: «Мы в поместье Нейгаузов, а не при дворе, и я не переношу лакеев». Это было его единственное распоряжение, все остальное он, как всегда, оставил на усмотрение Беаты – ее умной голове и умелым рукам. И на все вопросы отвечал: «Но ведь ты все хорошо устроишь! Делай, что угодно».

Беата действительно справлялась с задачей блестяще. Она покрыла голову белым платком и, вооружившись ключами, щетками и тряпками, перевернула весь дом, подняв на ноги всю прислугу. Достала из сундуков и комодов все самое тонкое и дорогое…

Последние хлопоты только что закончились, и она наконец могла отдохнуть часа два перед тем, как появиться перед гостями в качестве хозяйки. Весь верхний этаж был предоставлен светлейшим особам. Фрейлине приготовили хорошенькую комнатку рядом с помещением фон Берг; камергер с камердинером были помещены в беседке, а горничная ее светлости принцессы Теклы – близ своей госпожи.